Идеология башкирского нацдвижения и особенности российского общества
Башкирское национальное движение, возникшее в конце 1980-х годов ХХ века, и его сторонники и его противники характеризуют как форму современного политического национализма. Однако обращение к его политическим программам, а также к его деятельности и, наконец, к моделям поведения и системам ценностей его участников позволяет утверждать, что это не соответствует истине. Для того чтобы убедиться в этом, нужно разобраться, что же такое национализм.
Национализм есть феномен модернистского либерального капиталистического общества, которого древний и средневековый традиционный мир не знал. В мире традиции общество было организовано по сословному принципу. Для вхождения в большинство сословий этническое происхождение значения не имело, главным являлся признак исповедания определенной религии и принятия подданства господствовавшего на этой территории суверена. Так, представители грузинской аристократии в Российской империи, будучи православными христианами, лояльными русскому царю, становились полноправными членами сословия российской аристократии. Традиционный мир знал также случаи, когда сословием со своими оговоренными законом правами являлись отдельные этнические группы (как, скажем, казаки в Российской империи). Но эти этносы или субэтносы, ставшие сословиями, не были нациями в современном смысле слова.
Нации начинают возникать лишь в XVII—XVIII веках в Западной Европе в эпоху становления капитализма. В результате разрыва общинных и внутрисословных связей, который принесли с собой рыночные отношения, происходило разрушение европейского традиционного общества и европейских сословий. Это привело к возникновению на месте общества, состоявшего из крупных и мелких общин, выстроенных в определенную иерархию с системой прав и обязанностей, каковым была средневековая Европа, сообщества отчужденных самозамкнутых эгоистичных индивидов, которые отличаются друг от друга главным образом уровнем материальных благ, то есть модернистского классового общества. Такое общество имеет свои формы самоорганизации, но не органические, естественные, основанные на кровном родстве, соседстве, принадлежности к сословию и т. д., а искусственные, основанные на взаимовыгодном договоре, который заключают между собой не коллективы, а отдельные индивиды (этот договор не обязательно должен быть письменным, скажем, покупка и продажа товара на рынке есть фактически заключение договора об удовлетворенности сторон условиями сделки). Самоорганизация модернистского общества и есть гражданское общество, а одной из форм гражданского общества является политическая нация.
Специалисты спорят о том, что появилось сначала — нации или национализм. Большинство современных историков, этнологов, социологов, политологов и социальных философов склоняются к мнению, что национализм порождает нации, а не наоборот, и что следует отличать нацию как модернистский феномен от этноса, который существовал и в домодернистском обществе. Нации конструирует, создает активная пассионарная интеллигенция, которая порождает идеологию нации, своеобразные, часто наукообразные мифы о ее происхождении, роли в мире, ее героях и врагах и т. д.86 Идеология национализма и есть тот цемент, который объединяет индивидов в нацию. Важно заметить, что при объединении индивидуумов в политическую нацию не всегда решающую роль играет фактор этнического происхождения. Так, во французскую политическую нацию не включили французскую аристократию, которая была в значительной степени физически уничтожена именно в период создания и государственного оформления нации — в ходе революции (которая, собственно, и прошла под лозунгом: «Да здравствует нация!»). И вообще, европейские политические нации создавались из материала огромного количества этнических групп, которые в котле национального государства вываривались в некую усредненную массу (средних французов или средних немцев). Одни и те же или близкие этнические группы могли влиться в разные нации (так, гасконцы влились во французскую нацию, а родственные им баски — правда, не до конца — в испанскую нацию).
Как уже отмечалось, большую роль в формировании наций сыграло государство. В этом отношении опять-таки существует множество споров: нации ли создают государство или государства создают нации. История показывает, что некоторое время нации могут существовать без государств как феномены гражданского общества, то есть как группы людей, объединенных идеологией национализма, созданной и пропагандируемой интеллигенцией, по мере углубления пропаганды становящейся ядром нации — национальной интеллигенцией (так, например, произошло во Франции, где нация родилась из политического сообщества сторонников идей Просвещения). Но на определенном этапе нация как гражданское общество стремится обрести экономический и политический суверенитет, то есть стремится стать государством (причем в обязательном порядке соблюдается принцип: одна нация — одно государство). И если это происходит, то она, используя уже ресурсы государственного легитимного насилия, начинает расширять объем нации за счет ассимилируемых этнических групп. На территории таких государств-наций только лишь один язык и одна национальная культура имеют статус государственных, политическая система является унифицирующей, представители этнических меньшинств могут стать полноправными гражданами только в случае принятия языка и культуры государственной нации, то есть в случае ассимиляции. Сегодня принято считать, что Запад ушел от такого классического национализма к некоему гражданскому национализму, когда членами нации могут стать все принимающие ее подданство, например, арабы во Франции (Об этом пишет, например, В. Тишков. См.: Тишков В. А. После многонациональности: http://www.valerytishkov.ru/cntnt/novye_publikacii/posle_mnog1.html), однако это иллюзия. В той же Франции условием принятия гражданства является интеграция во французское общество. Государства-нации Запада вели и ведут целенаправленную политику ассимиляции малых этнических групп. Только раньше она велась открыто, под знаменем приобщения к цивилизации (дискриминация бретонцев во Франции до середины ХХ века), а теперь приобрела скрытую и более мягкую форму: мигрантам разрешается некоторое время сохранять свою этническую идентичность, но с тем, чтобы в конце концов хотя бы их дети интегрировались88.
Политической формой государств-наций является демократия, то есть власть народа, который в данном случае понимается как нация. Поскольку целью такого государства является существование и развитие нации, сувереном, то есть источником власти, является здесь сама нация. Таким образом, националистическое государство не может не быть демократическим (здесь уместно вспомнить высказывание П. Б. Струве: «Я националист, и поэтому я либерал»). В подавляющем большинстве государств-наций мы наблюдаем господство либеральной демократии (конечно, либеральная составляющая здесь ограничена в той мере, в какой этого требует идеология национализма). И это естественно, ведь нация сама является результатом своеобразного гражданского договора, и значит, наиболее органичным для нее является политическое устройство, при котором отношения между обществом и государством как аппаратом управленцев тоже строятся на договорной основе. А это и есть либерализм.
Важно также отметить, что демократическое национальное государство обязательно носит правовой характер. Это значит, что здесь главенствуют не традиции и неофициальные договоренности, как в традиционном обществе, а право — система законов, принятых народными представителями. Специфической чертой либерального закона является, таким образом, его унифицирующая природа. Он един для всех граждан и на всей территории государства-нации (тогда как в традиционном обществе каждое сословие имело свой закон, а в идеале и свой суд, равно как и прочие атрибуты внутреннего самоуправления).
Единственное существенное различие между этнонационализмом и гражданским национализмом, на наш взгляд, состоит в том, что согласно этнонационализму членами нации могут быть только члены близкородственных этнических групп (например, русские националисты начала ХХ века считали, что к русской нации принадлежат лишь великороссы, малороссы и белорусы); согласно гражданскому национализму членом нации может стать кто угодно (алжирец по происхождению, говорящий по-французски и принимающий французскую культуру, является французом). И там и там предполагается ассимиляция в господствующей культуре (в русской для украинцев или во французской для алжирцев), но в первом случае культура воспринимается как нечто биологически заданное, а во втором — как результат идеологического конструирования.
Если в политике для государства-нации характерно либеральнодемократическое устройство, то в экономике мы наблюдаем капитализм. Связь национализма и капитализма всегда отмечали марксисты, которые считали, что развитие капитализма потребовало уничтожения мелких средневековых герцогств и графств и создания больших государств-наций с унифицирующим однородным правовым полем (то есть, согласно марксизму капитализм породил нации). Но в той же мере национализм и государства-нации способствовали развитию капитализма, уничтожая средневековые привилегии, политические и экономические формы, мешавшие капитализму. Так, упразднение сословий, совершенное якобинским французским государством, дало толчок развитию капиталистических отношений89. Конечно, есть определенное противоречие между радикальным экономическим либерализмом, выступающим в качестве идеологии капитализма, и национализмом, ведь национализм выступает за экономический протекционизм, государственную поддержку малоимущих слоев данной нации. Но все же феномен национального социализма — это скорее лозунг, чем реальность. Ни одно государство-нация Европы, включая гитлеровскую Германию, не было социалистическим в прямом смысле слова. В той же национал-социалистической Германии существовала частная собственность на средства производства, равно как и класс капиталистов, который был вынужден отдавать часть прибыли в пользу националистического государства с последующим распределением этой прибыли среди этнических немцев через социальные службы. И наоборот, практически все социалистические государства, в которых социализм был утвержден через революцию, а не принесен извне (Россия, Югославия и т. д.), были не государствами-нациями, а многонациональными образованиями. Это касается также Китая и Кубы, которые кажутся мононациональными лишь тем, кто имеет отдаленное представление об их культурах: в Китае проживают около 55 народов, а Кубу населяют три различные расовые группы.
Итак, перечислим главные черты идеологии национализма:
1) национализм — идеология, вырастающая в процессе распада традиционного общества с его общинными связями и формирования общества гражданского;
2) национализм — идеология государственническая, требующая, чтобы каждая нация создала свое государство;
3) национализм — идеология демократическая, предполагающая, что источником власти в государстве (суверенитета) является народ (нация), причем национализм предполагает единое правовое поле для всего государства и равенство всех перед законом;
4) национализм — идеология, предполагающая капиталистические отношения в экономике, частную собственность и рынок, хотя и отчасти ограниченные мотивами общенационального единства.
2. Вернемся к башкирскому нацдвижению. Теперь, когда мы изложили основные отличительные признаки политической нации и национализма, мы можем соотнести их с реалиями современной Башкирии. Как только мы это сделаем, станет очевидным, что башкиры (впрочем, как и русские, и многие другие незападные народы) до сих пор не являются политической нацией90. Не нужно воспринимать это как негативную оценку, мы далеки от деления культур на высшие и низшие в зависимости от их схожести с западными образцами. Напротив, традиционные культуры мы считаем более глубокими в духовном отношении, чем либерально-демократические. Когда мы говорим, что башкиры не являются политической нацией, мы лишь констатируем факт. Поведение и система ценностей башкир, нашедшая выражение в произведениях их литературы, кино, театра и живописи, демонстрируют практически полное сохранение в среде башкир общинных (родственных, клановых и др.) взаимоотношений.
В деревнях башкиры живут вполне патриархальной жизнью, до сих пор сильно напоминающей жизнь в советских колхозах (но, конечно, с резко обрушившимся материальным благосостоянием). В городах даже представители национальной интеллигенции, то есть слоя, который в наибольшей степени подвергся западному влиянию в силу получения образования европейского типа, объединяются в землячества (на основании происхождения из определенного района республики, где исторически проживало одно из нескольких племен, составивших в Средневековье башкирский этнос). До сих пор среди башкир ценится не столько материальное богатство само по себе, что является признаком капиталистического классового общества, сколько статус в иерархии башкирского общества, наличие связей с единоплеменниками, занимающими высокопоставленные посты в государственной иерархии. Именно связи способны сделать человека богатым и преуспевающим, но никак не наоборот.
Конечно, как и везде, здесь наличествуют факты индивидуалистического поведения, но, что примечательно, оно резко негативно оценивается обществом (тогда как в обществе западного либерального типа индивидуализм является нормой). Это находит яркое отражение в башкирской литературе, в кино и т. д. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть ролики с эстрадными песнями на телеканале БСТ91: там проповедуются ценности родства, соседской дружбы и любви к родной земле.
На это могут возразить, что национализм существует и до появления политической нации, если она создается при его помощи. Однако и аутентичный политический национализм у башкир так и не появился.
Прежде всего, у так называемых башкирских националистов отсутствует идеал нации как гражданского сообщества. Нацию они понимают как подобие семьи, то есть как традиционный этнос, а не как нацию в собственном смысле слова: «Любой народ похож на семью»92.
Конечно, в программах политических организаций, отстаивающих права и интересы башкир (БНЦ «Урал», Башкирская народная партия, Союз башкирской молодежи, «Кук буре») и вышедших на историческую сцену в 1980—2000-х годах, щедро рассыпаны термины из либерально-демократического лексикона, но их не следует воспринимать буквально. Призывы к демократии и капитализму появляются здесь либо вследствие непонимания того, к чему приведет их установление в башкирском обществе, либо как дань идеологической моде.
В действительности программные установки башкирского национального движения далеки от либерально-капиталистических ценностей. Движение провозглашает, например, свою поддержку политике либеральных реформ в экономике, но тем не менее выступает против приватизации земли93, что совершенно противоречит экономическому либерализму. Башкирское движение провозглашает лозунги за либеральную демократию, права и свободы человека, правовое государство, но выступает за объявление башкир титульным этносом, за льготы для башкир при занятии определенных государственных должностей, при поступлении вузы и т. д., что также противоречит политическому либерализму и демократии.
Как уже отмечалось, альфа и омега политического либерализма — это равенство всех перед законом. Западные либеральные государства не знают понятия «титульный этнос». Нации, проживающие в них, являются результатом смешения множества разных этнических групп (так, современные французы — это потомки франков, кельтов, бургундцев, гасконцев, бретонцев и т. д.). Некоторые из этих этнических групп сохранились до наших времен, как, например, бретонцы, населяющие северо-запад Франции. Но если бы они объявили себя титульным этносом соответствующего департамента с вытекающими отсюда правами, то либерально-демократическое французское государство восприняло бы это как вызов сепаратизма и жестоко его подавило. Многие идеологи башкирского движения, похоже, даже не замечают этого принципиального противоречия между идеей региональной автономии и идеей правового либерального государства. Когда российское руководство в начале 2000-х начало процесс сворачивания суверенитетов нацрегионов России и приведения в соответствие законов нацреспублик в составе РФ с федеральными законами, башкирское движение восприняло это как посягательство на демократию. Между тем Путин и Медведев как раз и занимались установлением либеральной демократии западного типа, созданием единого либерального правового государства на всей территории России. Ссылки идеологов башкирского движения на опыт западного федерализма лишний раз подтверждают, что они плохо представляют себе сущность либеральной демократии и западного федерализма. Скажем, федерализм в современной Германии вовсе не предполагает создания национальнотерриториальных объединений (живущие на территории Германии этнические меньшинства, например лужицкие сербы, не имеют своих национально-территориальных образований). В российском пространстве такому европейскому федерализму соответствует идея губернизации (то есть упразднения национально-территориальных и сохранения лишь административно-территориальных субъектов федерации), против которой башкирское движение резко выступает.
Одним из главных лозунгов башкирского нацдвижения с момента его возникновения является лозунг суверенитета. Однако понятие суверенитета в среде башкирского нацдвижения приобрело смысл не суверенитета нации, как это было у европейских националистов, а суверенитета региона.
Как мы уже отмечали, у националистов всего мира действует принцип: одна нация — одно государство (ein Volk — ein Reich). Или, как сформулировал его идеолог итальянского национализма Джузеппе Мадзини: «Каждая нация является государством, и только одно государство есть у всей нации». Однако ни одна из сколько-нибудь крупных и заметных организаций, входящих в башкирское нацдвижение, не требует создания башкирского мононационального государства. Умеренные представители башкирского движения вроде БНЦ «Урал» стремятся всего лишь к более привилегированному положению башкир в Республике Башкортостан и к большей самостоятельности самой республики в составе Российской Федерации. Более радикальные молодежные организации башдвижения вроде Союза башкирской молодежи (СБМ) начала 1990-х годов или современного «Кук буре» требуют создания независимой от России Республики Башкортостан, которая, однако, согласно их замыслу, останется многонациональной (в программе «Кук буре» говорится о «башкортостанском гражданстве», которое должно быть «наднациональным», то есть предоставляемым представителям всех народов, живущих на территории РБ). То есть даже гипотетическое независимое башкортостанское государство мыслится идеологами башдвижения на манер современной Российской Федерации — как государство, в котором уживаются несколько наций, при том что одна из них является государствообразующей, титульной, а ее язык и культура — государственными. В терминах Тишкова это гражданский, а не этнический национализм, только не российский, а башкортостанский (хотя мы не согласны с такой характеристикой идеологии многонародной России и Башкирии). Показательно, что созданная в 1990 году Башкирская народная партия, которая впервые провозгласила лозунг независимости, вскоре переименовала себя в Народную партию Башкортостана с правом вступления в нее не только башкир и предприняла попытки выработать программу для «народов Башкортостана»94. Если бы эта гипотетическая «независимая республика» возникла (что, на наш взгляд, нереально и нежелательно), то неизбежно в ее рамках возникли бы требования предоставления автономии небашкирам (русским и татарам), компактно проживающим в определенных регионах республики, то есть появилась бы тенденция к федерализации, что еще больше сблизило бы башкирскую модель с российской.
Итак, идеология современного башкирского национального движения, которая и его сторонниками, и его противниками характеризуется как башкирский национализм, на самом деле лишена важных отличительных черт националистической идеологии (если, конечно, национализм понимать как научный термин с определенным оговоренным содержанием, а не как публицистический жупел). Что же на самом деле представляет собой эта идеология? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны взглянуть на башкирский народ, его взаимоотношения и взаимодействие с другими народами России, со структурами российского государства и общества, а также на само российское общество не через призму западных теорий, описывающих модернистское классовое общество Запада, не похожее на российское, а объективно. Это позволяет сделать теория российской сословности, разработанная современным социологом С. Кордонским95, которая вполне соответствует взгляду на российское (и башкирское) общество как традиционное.
3. Концепция Кордонского позволяет понять истинные социальные функции малых народов в пространстве российского общества и государства и сущность современных национальных движений этих народов и их идеологий. Из нее следует, что малые народы дореволюционной России, СССР и современной России были и остаются не политическими нациями, а своеобразными сословиями («этносословиями»), которые имеют определенные обязанности перед российским государством и за это получают определенные привилегии. Этим они отличаются от больших народов, и прежде всего от русского народа, который не представляет собой особого сословия. Отдельные представители русского народа входят в различные сословия, зачастую имеющие конфликтующие интересы. Таким образом можно объяснить феномен слабой корпоративности русских. Если двое башкир или двое татар, встретившись, считают своим долгом помогать друг другу, даже если они принадлежат к разным подсословиям и классам (например, один татарин бедный, другой — богатый, один — работник МВД, а другой — рабочий), двое русских идентифицируют себя не по этносословному, а по корпоративному (например, профессиональному) признаку, и взаимопомощь возможна только в случае совпадения этих признаков.
Яркий пример своеобразных советских сословий являют собой малые народы Крайнего Севера (к примеру, чукчи). Их государственным служением стали промыслы, которые издавна были для них традиционными, — оленеводство, рыболовство, добыча пушнины. Конечно, они приобрели более современный вид, для чего были созданы оленеводческие колхозы и совхозы, охотничьи и рыболовецкие артели. За это государство даровало им обустройство быта. Чукчи получили возможность строить поселки городского типа и города, воспитывать детей за государственный счет в интернатах, бесплатные медицину и образование, а также начала самоуправления (был создан Чукотский автономный округ, где чукчи по национальности имели привилегии при назначении на высшие должности). В Ленинграде при пединституте было создано отделение народов Крайнего Севера (ныне Институт народов Крайнего Севера при РГПУ им. А. И. Герцена), где готовились кадры чукотской национальной интеллигенции и чиновничества ЧАО. Чукчи получили письменность, национальную литературу, они освобождались от некоторых обязанностей всех советских граждан (например, не должны были служить в армии).
Безусловно, башкиры в советский период также стали своеобраз-
ным сословием. Собственно, так было и до революции — вплоть до конца XIX века башкиры были военным сословием. Взамен за воинское служение русскому государю башкирские казаки имели определенную автономию и привилегии. Либеральные реформы в царской России разрушительно подействовали на сословие башкир, однако атомизации по европейскому типу и образования политической нации, как, например, у их соседей татар, не произошло. В Гражданскую войну башкирское движение выступало фактически с лозунгами сословной автономии, которые прикрывались идеологическими лозунгами политического национализма, в силу того что башкирское движение возглавила татаро-башкирская, подвергшаяся вестернизации интеллигенция.
В Советском Союзе к концу 1930-х годов башкиры превратились в неофициальное сословие. Его обязанности перед государством были не такими явными, как в случае с малыми народами Севера, экспликации их препятствует недостаточное количество социологических исследований по этничности профессий в РБ, а имеющиеся (подобно известной специалистам книге Р. Ирназарова «Равенство этносов») лишены понимания истинной структуры российского и башкирского обществ, поскольку авторы пытаются применить к ним понятия и концепции западного либерального толка96. Тем не менее, некие предварительные гипотезы высказать можно.
Начнем с того, что советское государство сохранило традиционные промыслы башкир, в том числе пчеловодство, коневодство и изготовление кумыса, переведя их на современный уровень. Это хорошо видно на примере пчеловодства. В республике в советские годы были созданы пчелосовхозы, опытная станция, кафедра пчеловодства в сельхозинституте в Уфе, где готовятся кадры для республиканского пчеловодства, завод пчеловодческого инвентаря в Стерлитамаке. В заповеднике «Шульган-Таш» в Бурзянском районе сохранен народный промысел башкир — бортническое пчеловодство97. В советское время пчеловодство перестало играть столь значительную роль в жизни башкир, как до революции (так, в 1979 году только 0,2 % башкир от общего их количества были пчеловодами98), но в то же время любой башкир мог выбрать эту профессию, и для него путь в нее был облегчен, так как негласно она считалась специфическим государственным служением башкир.
Далее, судя по тому что в годы Великой Отечественной войны была создана отдельная башкирская дивизия (укомплектованная более чем на 80 % этническими башкирами99, воевавшая под флагом Башкирской автономной республики на лошадях, предоставляемых колхозами и совхозами республики), можно предположить, что де-факто на башкир, как и до революции, была возложена столь же традиционная для них функция воинского служения (что вполне соответствует их традициям и национальному характеру). Однако осуществлять эту функцию башкиры были обязаны не постоянно, а лишь во время крупной оборонительной войны, которая потребовала бы участия всех слоев общества.
Между тем война — занятие эпизодическое, а в традиционных промыслах уже в советские времена была занята лишь мизерная часть башкирского народа. Чтобы понять, какое же основное служение было возложено на башкир как на советское сословие, нужно обратиться к статистике.
Исследований, которые бы показывали, какова была разверстка профессиональной деятельности в БАССР по этническому признаку, мало, но они все же есть (Р. Ирназаров, Н. Ахмадеева). Они ясно показывают, что в республике существовало явное разделение труда по национальному признаку. Как признают исследователи100, по данным переписи 1989 года башкиры составляли большинство в следующих отраслях народного хозяйства:
• сельское хозяйство (34,6 % башкир, 33,3 % татар, 16,6 % русских);
• лесное хозяйство (37,1 % башкир, 29,5 % русских, 29,5 % татар). Русские составляли большинство в следующих отраслях:
• промышленность (49,4 % русских, 26 % татар, 15,3 % башкир);
• транспорт (46,7 % русских, 27,7 % татар, 15,4 % башкир);
• связь (40,8 % русских, 27,8 % татар, 19,7 % башкир);
• строительство (40,5 % русских, 29,2 % татар, 19,4 % башкир);
• материально-техническое снабжение (44,6 % русских, 29,1 % татар, 15,8 % башкир);
• жилищно-коммунальное хозяйство и бытовое облуживание (43,2 % русских, 29,4 % татар, 17,4 % башкир);
• народное образование (36,9 % русских, 28,1 % татар, 24,8 % башкир);
• культура и искусство (36,6 % русских, 27,8 % татар, 26,3 % башкир);
• наука и научное обслуживание (54,5 % русских, 23,5 % татар, 13,7 % башкир);
• управление (39,8 % русских, 29,5 % татар, 19,1 % башкир).
В таких отраслях, как торговля и общественное питание (38,4 % русских, 34,1 % татар, 19,3 % башкир), кредитование и госстрахование (38 % русских, 33,8 % татар, 20,7 % башкир), русские также составляли большинство, но их количество было сравнимо с количеством татар, занятых в той же отрасли, при том что общее количество татар в БАССР было меньше количества русских (это значит, что из каждых десяти татар людей, занятых в торговле, было больше, чем из десяти русских).
Наконец, татары преобладали в такой области, как заготовки (34,1 % татар, 31,8 % русских, 25,7 % башкир).
Как видим, башкиры в советское время в основном были заняты в сельском и лесном хозяйстве, русские — в промышленности и сферах, связанных с обеспечением индустрии и городских инфраструктур, а также в науке и в управлении, татары — в основном в сельском хозяйстве и в сфере, связанной с торговлей, заготовками, банковской деятельностью и т. д.
Среди башкир, не занятых в сельском и лесном хозяйстве, то есть среди городских башкир, больше всего было работников культуры и народного образования (где процент башкир сравним с процентом татар). Меньше всего башкир работало в сфере транспорта, в промышленности и в сфере науки (к сожалению, автор исследования не учел различение между гуманитарными и естественными и техническими науками — очевидно, что в первых процент башкир был выше, чем во-вторых, так как советское государство поощряло защиту диссертаций и стажировки в центре ученых-гуманитариев — башкир по национальности).
При этом важно отметить, что башкиры, работавшие в промышленности, занимали в основном рабочие должности, связанные с тяжелым физическим трудом и не требовавшие высокой квалификации. По данным Н. Ахадиевой, в 1989 году в БАССР инженерно-технические работники составляли 8,2 % от всего работающего населения, однако среди башкир ИТР составляли 5,1 %, среди русских — 11,1 %, среди татар — 7,2 %.
Таким образом, если исходить из теории советской сословности Кордонского, то мы должны признать, что в мирное время основным государственным тяглом башкир как советского сословия был тяжелый труд крестьян, сельскохозяйственных и в меньшей мере промышленных рабочих. Это был род деятельности, занимаясь которым башкиры сохраняли свою этничность (язык, культуру, обычаи). Переходя в другие сословия — становясь городскими служащими, работниками торговли, начальниками на производстве, представителями естественно-научной и технической интеллигенции, — башкиры чаще всего ассимилировались в среде русских и татар, которые в этих сословиях составляли большинство. Исключением являлись сословия работников культуры и образования, в том числе высшего, для которых были созданы ниши «урбанистской башкирской культуры». Поэтому неправы те современные исследователи, которые, критикуя этническое разделение труда, утверждают, что советская экономика позволяла полноценно развиваться лишь одному народу СССР — русскому101. Как мы уже отмечали, именно этническое разделение труда, которое прозападные исследователи назвали «неравенством этносов», способствовало сохранению идентичности этих этносов, а попытка ввести механистическое «равенство», о чем мечтают эти исследователи, например, попытка оторвать башкир от земли и поместить значительное их количество в класс городской мелкой и крупной буржуазии (как это происходит сейчас), как раз приведет и приводит к потере этнической идентичности, к дезориентации и, как следствие, к ассимиляции.
Между тем за выполнение «рабоче-крестьянского тягла» башкирам как сословию предоставлялись определенные привилегии. Прежде всего они получали возможность развивать свою национальную культуру. Государство поддерживало башкирские творческие союзы (писателей, художников, актеров и т. д.), финансировало национальные школы и театры, издания на башкирском языке (газеты, журналы, книги). Существовали определенные послабления при приеме башкир в вузы, особенно на гуманитарные факультеты, нацнаборы при отправке студентов, аспирантов и докторантов из региона в столичные вузы. Исследователи либеральной прозападной ориентации видят в этих действиях советского государства неудачную попытку осуществить механистическое равенство этносов (довести процент башкир с высшим образованием и учеными степенями и званиями до процента, который характерен для представителей других народов). Но на самом деле это было не борьбой с неравенством этносов, а следствием этого неравенства, награда за свойственную этому сословию службу государству.
Предполагались также определенные льготы в карьерном росте в госаппарате БАССР, в частности, резервация некоторых высших государственных и партийных должностей за башкирами (заместителями при них для «этнического равновесия» назначались русские и татары). Фактически это было рудиментом сословного самоуправления. На первый взгляд, такой протекционизм в отношении башкир ущемлял права русских и татар, живущих в республике, и современный постперестроечный человек, выросший на западных либеральных ценностях и требующий равенства всех перед законом, независимо от этнического происхождения, видит в этом нарушение основ. Но с точки зрения советского сословного общества это было по-своему справедливым, поэтому против этой практики не было слышно сколько-нибудь громких протестов в среде небашкирского населения республики. Карьерные льготы для башкир компенсировались тем, что и русские, и татары выполняли несколько более легкое тягло, занимаясь не физическим трудом, а инженерной и организаторской работой, а также работой в сфере торговли, причем в случае русских — в условиях города, где жизнь комфортнее, чем в деревне. В соответствии с советской традицией, прежде чем стать партийным или советским начальником, средний башкир должен был в юности заниматься тяжелым физическим трудом в колхозе или совхозе, затем, переехав в город, пройти путь от простого рабочего на предприятии (или начальника низшего звена, если он успел окончить техникум) до партийного или заводского руководителя (окончив институт заочно) и уже затем получить повышение. Другой путь башкира в номенклатуру тоже был нелегок: рабочий совхоза или простой колхозник, затем учеба в вузе (как правило, сельскохозяйственном), возвращение в село в качестве представителя сельской интеллигенции или администрации, комсомольская, партийная карьера — и попадание в номенклатуру в городе102. Путь же среднего русского или среднего татарина в высшую номенклатуру БАССР был принципиально иным: окончание школы — поступление в институт — окончание института — работа на производстве в качестве ИТР, в школе или в вузе в качестве педагога или сразу комсомольская и партийная работа — переход в номенклатуру.
Подобные льготы по отношению к башкирам рассматривались не
как льготы отдельному человеку за его личные свойства, а как льготы всему башкирскому народу в лице его представителя. До сих пор в башкирских деревнях можно встретить Доски почета, где висят фотографии земляков жителей деревни, которые стали докторами наук, писателями, крупными руководителями. Даже в наше время, когда ТВ и до деревни доносит пропаганду индивидуализма, эти земляки окружены почтением, что же тогда говорить о советских временах! Земляки воспринимали их успехи как свои собственные личные успехи. Вообще говоря, в глазах башкир советского периода тот факт, что их единоплеменник стал секретарем обкома, горкома, директором крупного завода, актером или писателем, являлся признанием не только его личного старания, таланта и т. д. Это было признание государством важности вклада всего башкирского народа в советское общее дело, этим самым государство награждало и возвышало весь народ, в том числе и тех башкир, которые остались в деревнях, не учились в вузах и партшколах, а работали в сельском и лесном хозяйстве лесниками, доярками и трактористами.
В конце советской эпохи и в начале постсоветской среди русских и татар начало распространяться недовольство привилегиями для башкир. Русские и татары в Республике Башкортостан — урбанистические этнические группы, в значительной мере подвергшиеся атомизации. Их представителям уже непонятно, как можно вознаграждать весь этнос в лице отдельных его представителей. Индивидуалист считает, что вознаграждать можно только отдельного человека за его личные заслуги и таланты, а если он этих заслуг и талантов за вознагражденным не видит, то воспринимает происходящее как несправедливость. Ситуация усугубляется еще и тем, что среди башкир, пользующихся сословными привилегиями, немало городских жителей во втором и третьем поколениях, которые пользуются не меньшим комфортом, чем другие урбанистические этносы и сословия, однако привилегии получают те же, что их отцы и деды, вышедшие из рабочих и крестьян.
4. Но вернемся к башкирскому нацдвижению. Теперь его программа предстает перед нами в ином свете. Требования социального плана (повышение уровня благосостояния жителей башкирского села и т. д.) суть не что иное как запрос на обеспечение сословного служения. Это безусловно противоречит инвективам идеологов башдвижения против неравенства этносов (ведь если добиваться равенства этносов, нужно бороться не за улучшение положения башкир на селе, а за наилучшие условия устройства башкир в городах). Тот факт, что идеологи башдвижения не замечают противоречия, показателен. Эти идеологи говорят и мыслят на языке западного либерализма, который не позволяет адекватно понять российскую и башкирскую действительность. Требования же дать больше прав «титульному этносу» вплоть до государствообразующего статуса в условиях реализации регионального суверенитета фактически выражают стремление к расширению сословных привилегий. Как бы то ни было, перед нами не программа политического национализма, а программа, выражающая интересы сословия.