Россия и в имперские, и в советские, и в постсоветские времена была и остается служилым государством. Это значит, что все российское общество делится на особые служебные группы, которые создаются государством для реализации определенных целей (как, например, петровское дворянство, советская партийная номенклатура), в знак признания прошлых заслуг (пенсионеры, орденоносцы) или компенсации за причиненный государством ущерб (репрессированные) и т. д. и т. п.7 Группы эти государство наделяет некоторыми правами и привилегиями (иначе говоря, предоставляет им некий ресурс) либо посредством принятия специальных законов, либо подзаконными актами. Важно, что эти группы создаются для определенных целей и в случае невыполнения этих целей могут быть расформированы государством или же подвергнуты репрессиям. Члены этих групп, однако, обладают соответствующей идентичностью, и группы продолжают существовать и требовать возвращения своих привилегий даже после того, как государство расформирует их и отменит учреждавшие их законы и подзаконные акты (в случае репрессий они будут требовать перевести их в разряд групп, получающих ресурсы не за службу, а в качестве компенсации за нанесенный государством ущерб).
Социолог Симон Кордонский называет эти группы сословиями, противопоставляя их классам — социальным группам, образующимся в ходе операций на рынке и различающимся уровнем материальных доходов (высший, средний и низший классы). Члены классов в отличие от членов сословий не получают никаких ресурсов от государства и, как уже говорилось, обеспечивают себя посредством рыночной деятельности (либо имея свой бизнес, либо работая по найму). Сословия в понимании Кордонского не совпадают с сословиями в привычном смысле слова, когда имеются в виду группы доиндустриального общества с наследственными привилегиями (хотя такие социальные группы, как средневековая аристократия, являются частным случаем сословий, описанных Кордонским).
Разумеется, сословия в понимании Кордонского существуют не только в России, но и в любом, в том числе западном обществе (например, полицейские, которые получают зарплату от государства и обладают особыми правами, отличающимися от прав обычных граждан). Но в западном обществе, особенно в англосаксонских странах, сословия — это лишь довесок к классовой структуре, в России же, наоборот, сословная структура всегда доминировала и продолжает доминировать. Российское государство решает стоящие перед ним задачи путем создания определенных сословий, то есть учреждением социальных групп, наделяемых правами и привилегиями для выполнения поставленных целей. Так, индустриализация в Англии XVII—XVIII веков производилась стихийно, усилиями класса промышленных буржуа, которыми двигала лишь жажда прибыли. В России для этой цели было учреждено сословие фабрикантов, которые являлись лишь содержателями заводов и фабрик, по сути принадлежавших государству. Государство в любой момент могло их отнять, деятельность фабрикантов приравнивалась к госслужбе, они получали чины по табели о рангах и подчинялись особым Мануфактури Берг-коллегиям.
Точно так же российское государство поступало по отношению к нерусским народам, земли которых входили в состав России в ходе расширения государства. Оно наделяло их определенными привилегиями, приравнивая их аристократию к русской, оставляя им начала самоуправления, вероисповедальные права, отдельные привилегии. Даже после судебной реформы Александра II на Кавказе легально действовали шариатские суды, в Средней Азии делопроизводство велось на тюркском языке, а мужское население не призывали в императорскую армию. Разумеется, привилегии предполагали обязанности, самой главной из которых была лояльность.
Таким образом, российское государство еще до революции стало создавать на базе нерусских народов империи этносословия с определенным набором прав и обязанностей. Это было способом обеспечения лояльности, управления этими народами без отправки туда большого количества русских администраторов, возложения на эти народы определенных имперских обязанностей. Выражаясь лапидарно, этносословность была политической технологией, которая заставляла целые народы служить российскому государству.
Здесь, кстати, кроется и ответ на вопрос, который часто задают русские националисты: почему руководство империи наделяло привилегиями инородцев, а русских — нет? Отвечая на него, русские националисты приписывают империи некую мифическую русофобию, антирусский характер и т. д. На самом деле все гораздо менее драматично и более просто: империя наделяла привилегиями народы, которые к ней добровольно или насильственно присоединялись. Но русский народ империя не присоединяла — он изначально был империообразующим народом. Это не означает, что все народы служили имперскому государству, а русские нет. Русские тоже служили, но не как народ, а как члены отдельных сословий — крестьян, военных чиновников и т. п.
Итак, дореволюционное российское общество в этническом измерении представляло собой совокупность этносословий, каждое из которых имело свое служение и свои привилегии. Над ними возвышалась полиэтничная элита, создававшаяся не по этническому, а по идеологическому принципу. В нее входили представители всех этносов империи (хотя костяк ее составляли этнические русские, и языком элиты был русский язык), и именно эта элита управляла всей сложной системой российской этносословности.
Та же система возродилась после революционных потрясений в СССР. Официально Советский Союз был федерацией национальных государств, имеющих свои собственные органы управления (Верховные Советы республик). Эти республики имели все второстепенные признаки суверенитета — национальные языки, гимны, флаги, а две из них, Украина и Белоруссия, наряду с СССР были даже членами ООН. Но они были лишены главных государствообразующих черт. Верховные Советы этих республик, равно как и нижестоящие советские органы, не имели реальной власти — она принадлежала комитетам Коммунистической партии (в каждом таком комитете, начиная с районного, существовали отделы, дублировавшие соответствующие подразделения советских органов), причем управлялись эти комитеты централизованно из Москвы Политбюро Центрального Комитета. И хотя в союзных республиках имелись свои собственные коммунистические партии (КП Украинской ССР, КП Белорусской ССР), формировались они не по национальному признаку и подчинялись московскому ЦК (своей КП не было лишь в РСФСР, которая находилась в прямом управлении всесоюзного ЦК, что вполне естественно для имперской метрополии). Кроме того, армия и милиция также управлялись из центра и республикам не подчинялись. В действительности республики СССР были не национальными государствами, каковыми себя декларировали, а провинциями унитарно управляемой сверхдержавы, на территории которых проживали титульные (и иные) этносословия. Эти этносословия обладали определенными привилегиями, в том числе правом на квоты представительства в республиканских государственных органах, на квоты при получении образования, на государственную поддержку их национальных языков, культур и т. д. Однако условием получения привилегий были обязанности, первой из которых была политическая лояльность. Невыполнение этой обязанности влекло за собой наказание вплоть до депортации (этносословие крымских татар, например, за массовый коллаборационизм было ущемлено в правах и выселено с исторической родины в Узбекистан). Управленческая элита этносословий была обязана проводить политику центрального федерального руководства, творческая элита — создавать и пропагандировать вариант национальной истории и культуры, не вызывающий межнациональной розни и устраивающий федеральный центр. Простонародные слои этносословий были вовлечены в имперское разделение труда (в большинстве нерусских республик представители титульного сословия занимались сельским хозяйством, а места в промышленности были заняты преимущественно русскими). Русские тоже были этносословием, но особым, напоминающим модернистских номадов. По приказу партии и комсомола они направлялись в имперские окраинные провинции, где занимались «прогрессорской» деятельностью — преподавали в школах и вузах, работали в больницах, были мастерами и инженерами на предприятиях. За это им полагались льготы и привилегии, но только русским, осуществлявшим имперское служение. Что же касается этнических русских, занимавшихся сельским хозяйством в этнографической Великороссии, то их положение было намного хуже положения нерусских этносословий (на что постоянно указывали деятели неофициальной «русской партии»). Причину этого они опять-таки ошибочно объясняли мифической русофобией советской власти, тогда как на самом деле Российской империи в ее модернизированном советском варианте не была нужна трудовая аграрная повинность русских, аграрных этносословий и так хватало. Русские были нужны империи в качестве инженеров, врачей и учителей. И все, кто способен был ими стать, в 1950—1960-х годах мигрировали из деревень Центральной России в крупные города, а затем были распределены государством по всему Советскому Союзу. Оставшихся государство рассматривало как «непассионарный балласт», как бы жестко это ни звучало.
В настоящее время популярно мнение, что система этносословий, то есть привилегий по этническому признаку, была создана большевиками в силу их фанатичного стремления следовать во всем утопичной идеологии. Между тем большевики могли как угодно идеологически обосновывать этносословность, но сам этот механизм был создан не ими, а предыдущей имперской властью. Большевики лишь модифицировали его и закамуфлировали институтами национальных республик и федерализма (так случилось, что в годы Гражданской войны тактическими союзниками российских большевиков стали нерусские окраинные националисты, компромисс между ними предполагал хотя бы видимость национальных государств некогда «угнетенных» народов).
В действительности этносословность это, как показал опыт, пожалуй, единственная возможность добиться межэтнического мира в такой сложной в этническом отношении стране, как «Большая Россия» (Российская империя и СССР). Альтернативой этносословности является создание мононациональных государств всех живущих в «Большой России» народов, что в условиях этнической чересполосицы равнозначно кровавым межэтническим столкновениям и чисткам (это показали и история Гражданской войны 1918—1921 годов, и 1990-е годы с их конфликтами в Чечне, Приднестровье, Абхазии и т. д.). Выход, вероятно, лишь в создании имперской государственности с идеократической, полиэтнической, наднациональной элитой, которая наделяет народы определенными правами и обязанностями, то есть превращает их в этносословия.
Могут возразить, что существует не только этнический, но и гражданский национализм. Собственно, В. Тишков и предлагал тихо и постепенно ликвидировать этносословия — естественно, не буквально, а лишив этносы России государственных привилегий и предоставив им возможность развивать себя в качестве институтов гражданского общества, культурных, а не политических сообществ. Упразднение графы «национальность» в российских паспортах было первым шагом к ликвидации этносословий, поскольку при помощи этой графы производился учет членов этносословий. Упразднение Миннаца стало вторым шагом — Миннац занимался распределением ресурсов по этносословиям и их подсословиям, но результат вышел плачевным.