Представьте себе такое развитие событий. Вы слышали, что где-то в далекой провинции у вас есть бедный родственник, со всех сторон окруженный врагами. Вы его никогда не видели, но судя по всему, он очень храбр – геройски борется за то, чтобы уберечь свой скромный дом. И честен – говорят, что не продает веру за миску чечевичной похлебки, хотя есть серьезные предложения. Однажды, находясь в бедственном положении, тот родственник решил попросить у вас помощи, так как никого более близкого у него нет – такова ситуация… И в вашем доме есть голодные рты, и вы часто воюете, но откликаетесь на братский призыв издалека: посылаете ему еду, деньги и оружие. С трудом, но от сердца, вполне достаточно. Книги, иконы… Легче будет ему выживать, обороняться, и дом немного подремонтирует. Кроме того, заступаетесь за него, где только можно, предупреждая нападающих, что ваш родственник не сирота какой-то, не имеющий совсем никого и нигде. Со временем его ситуация улучшилась, ненамного, но всё же… И на душе у вас стало как-то теплее. Не надеетесь, конечно, ни на какую специальную благодарность, не требуете для себя особых проявлений почета и уважения – вы просто исполняете свой христианский и братский долг, настолько, насколько можете, жалея о том, что обстоятельства не так хороши, как хотелось бы.
И так проходят годы, целые десятилетия… И вот однажды от потомков того храброго и честного родственника поступает такое послание: «Когда ты оставишь нас, наконец, в покое, проклятый империалист? Мы никакие не родственники, не знаем ни кто ты, ни почему нам даешь о себе знать! И кто вообще дал тебе право нас упоминать? Твоей поддержки нам не надо – ты только беды нам несешь. Есть у нас в мире другие друзья, мощные, перспективные, искренние. Руки прочь от нас и забудь, что мы когда-то…»
Ну, ладно, это всё, здесь цитата обрывается по объективным причинам. Почему? Потому, что я ощущаю невыносимый срам и стыд. Потому, что и я сам один из потомков того храброго и честного родственника из отдаленной провинции. Рос я под Клинчево, что близ Никшича, по пути от Царского моста до Монастыря. С той стороны более ста лет входят и въезжают в наш Град; два величественных сооружения встречают случайных путешественников. Они – паспорт Никшича. Для людей, которые здесь живут, Царский мост и Монастырь не архитектурные памятники и туристические символы, но неотделимая, самая красивая часть нашей земной судьбы. Наша ежедневная перспектива, пульс и дыхание. Поколения проходят, около Моста и Монастыря люди работают, отдыхают, дети здесь растут, молодежь встречается. Кто-то и Богу молится. Это мы.
Царский мост и Монастырь (так никшикчане называют соборную церковь Святого Василия Острожского), сооружены добротой, милосердием и на средства царской России. На сегодняшний день, 20 октября 1894 года, князь Никола, по поводу торжественного освящения и запуска в эксплуатацию моста, так завершил свою речь: «А теперь, братья, остается нам этому сооружению дать имя, но только имя, достойное и его величины и вложенного труда. Малым выражением нашей благодарности и любви к великому благотворителю нашему будет и останется навсегда, если назовем этот мост – как я повелеваю звать его – Царский мост, в честь Александра Третьего Романова. Да здравствуют черногорцы, которые его построили! Да здравствует царь, которому он посвящен!».
Так говорил черногорский князь. А сегодня, посмотрите, некие «монтенегрины» шатаются около Царского моста и святого Монастыря и орут во весь голос: « Да когда это нам Россия помогла? Никогда и ничем! Пошла вон, Россия! Санкции, а то что еще!»
Как такое возможно? Откуда такая подлость, такое неблагородство? Не знаю и не хочу знать. Только скажу: Черногорцы, если таковые еще есть, молитесь за великий русский народ. Чтобы он воскрес. Чтобы был мощным и твердым. Потому что мощь и сила русского народа – это мощь и сила Доброты и Любви. Которая и вас защитит и оградит от всякой опасности и беды.
Божидар Никчевич
Перевод с сербского: Владимир Наумов