Новая купюра Банка России номиналом 1000 рублей стала яблоком раздора в среде определенной части общественников и религиозных деятелей. Всему виной послужило отсутствие религиозного символа на изображенной на банкноте православной церкви и наличие полумесяца на башне Сююмбике (оба сооружения находятся на территории казанского Кремля). В итоге Центробанк остановил выпуск купюры, при этом заявив, что выбор объектов на ней был не спонтанным, а основывался на мнении группы компетентных экспертов, которые исходили из следующего.
В изображенной на банкноте церкви сегодня располагается здание Музея истории государственности татарского народа и Республики Татарстан. У этой церкви непростая судьба. При строительстве в XVII веке она получила название «Введенской», затем «Домовой», предназначавшейся для службы казанского губернатора. В 1815 году там произошел крупный пожар, и ее восстановили как «Дворцовую», таковой она и оставалась до 1918 года до разграбления. С того времени храм является им, а в 2006 году в нем расположился Музей. Этим и объясняется отсутствие креста на его куполе.
Что касается башни Сююмбике, то и здесь все непросто. Исторически – это русская сторожевая башня, построенная в начале XVIII века для защиты от нападений на Казань… Но весь XIX век русские же краеведы пытались доказать, что это последняя ханская постройка.
Теперь все вроде бы понятно. Но вопросы остались. Почему при всей очевидности ситуации мы стали свидетелями такой бурной реакции на федеральном уровне? Что за этим может стоять? Не явилась ли купюра триггером, обнажившим конфессиональные проблемы нашего общества? Неужели общество у нас настолько «заряжено» на негатив, что ищет его при каждом подходящем случае?
Развернувшаяся по этому поводу дискуссия (если отбросить совсем уж крайние суждения и необоснованные обвинения) сама по себе значима. Известный казанский краевед и экскурсовод Марк Шишкин так описал ситуацию: «Не помню, кто уже сказал, что мы живем в эпоху оскорбленных чувств. И тут речь не только о религии, но и о любых ценных для общества символах. Обществу кажется, что эти символы требуют постоянной и очень рьяной защиты. Люди стали чувствительнее к сакральному, хотя, зачастую, это плохо соотносится с их личной религиозностью, если измерять ее участием в общественной молитве, постах и прочем». И этому есть объяснение – мы вновь обретаем идентичность, начинаем видеть себя через призму своей подлинной истории. И это уже не этнография, а важный фактор внутренней политики.
В. Петров