(О статье Егора Холмогорова «Все держатся на остатках советской благотворительности». Взгляд, 19 августа 2015 г.)
1. Уже 24 года прошло после распада СССР. Выросло целое поколение россиян, для которых Советский Союз не Родина, а параграф из учебника истории. Однако споры о значении советского периода, причинах краха советской сверхдержавы и взаимоотношениях ее республик не утихают до сих пор. Накануне годовщины августовского путча Левада-центр провел опрос. Социологи задали гражданам России два вопроса: «Как Вы сейчас оцениваете путч: как трагическое событие, как эпизод борьбы за власть или как победу демократии?» и «Пошла ли Россия после 1991 года в правильном направлении?». Интернетгазета «Взгляд» опубликовала отклик на результаты этого опроса — статью Егора Холмогорова «Все держатся на остатках советской благотворительности» (http://www.vz.ru/columns/2015/8/19/761827.html).
Егор Холмогоров является одним из наиболее ярких публицистов и идеологов русских националистов новой формации. Русские националисты старой формации — имперцы и антизападники, и, независимо от их отношения к коммунистической доктрине, распад СССР, который был геополитическим наследником Российской империи, не может не расцениваться ими как событие трагическое. Однако в начале 2000-х на политическом небосклоне России появились новые, доселе невиданные русские националисты — так называемые национал-демократы (нацдемы). Они были и остаются западниками, сторонниками либерального капитализма и гражданского общества, и единственное их отличие от обычных либералов-космополитов состоит в том, что демократическую европейскую Россию они собираются строить только для русских. В связи с этим российское государство, по их замыслу, должно уменьшиться до территории компактного поселения этнических русских (в этом, впрочем, они имеют предшественника — А. И. Солженицына, призывавшего обустроить Россию за счет роспуска СССР). СССР и Российскую империю они ненавидят, видя в них государства, где русские якобы влачили жалкое существование, обеспечивая безбедную жизнь разнообразным инородцам. В связи с этим август 1991 года для них не трагическая, а скорее радостная дата, поскольку, по их убеждению, с распадом СССР Россия избавилась от обузы инородческих территорий. Впрочем, даже нынешняя Россия, отброшенная к границам XVI века, все равно кажется им слишком большой, и они ратуют за отделение от нее республик Северного Кавказа. А самые радикальные нацдемы (к которым, впрочем, Холмогоров не относится) являются даже тактическими союзниками татарских, башкирских, якутских и иных нерусских националистов, которые тоже, как оказалось, не против «русских республик», лишь бы не было современной РФ. (Так, на сайте «Национал-демократического альянса» до сих пор висит сочувственный отчет о конференции, в ходе которой татарский националист предлагает русским создавать свои республики, для того чтобы русские, живущие в Татарстане, уехали туда.) Вместе с тем части территорий других бывших республик СССР, где русское население преобладает, русские нацдемы намерены вернуть России. Тот же Егор Холмогоров выступил в 2014 году как наиболее радикальный и горячий сторонник «Русской весны», призвав включить в состав России не только Крым, но и те области Восточной Украины, где доминирует русское население.
Результаты августовского опроса ВЦИОМ привлекли внимание Его-
ра Холмогорова, потому что их можно было использовать как аргумент в защиту русско-националистического толкования событий более чем 20-летней давности. Дело в том, что в 2015 году впервые за постсоветский период 34 % опрошенных заявили, что Россия в 1991 году пошла в верном направлении, и лишь 37 % не согласились с этим (тогда как ранее до 50 % оценивали выбор руководства России в 1991 году как ошибочный).
Конечно, Холмогоров — достаточно опытный публицист, чтобы просто заявить, что наконец-то русский народ начал прозревать и понял, что в 1991 году был сделан правильный выбор и избавление от других республик СССР было для русских благом. Это было бы слишком прямолинейно и отпугнуло бы многих читателей. Холмогоров проницательно отмечает, что это отчасти является результатом посткрымского взлета патриотического сознания, так как 1991 год теперь рассматривается как начало пути к современному «возрождению державы». Кроме того, он, конечно, признает, что развал СССР нанес сильнейший и болезненный удар и по России, и по русскому народу, превратив русских в разделенный народ, обрушив в нищету большинство населения России, породив одиозный режим олигарховкомпрадоров.
При этом Холмогоров довольно тонко подводит читателя к своей излюбленной мысли: совсем не случайно, дескать, русские в 1991 году отказались от имперского выбора и не стали защищать распадающийся Союз, а потому что в этом Союзе по уровню производства лидировали Россия и Белоруссия, а по уровню потребления — азиатские республики. При этом Холмогоров приводит впечатляющую статистику. По его словам, «в 1990 году в РСФСР производилось товаров и услуг на 17 500 долларов на душу населения, а потреблялось на 11 800 долларов… Средняя Азия ничтожно мало производила, но потребляла больше России (Таджикистан: 5500/15 600)». Завершает он искомым выводом: «СССР с его “ленинской национальной политикой” был страной, где 150 миллионов русских и 8 миллионов белорусов ишачили на всех остальных». Конечно, тот вариант распада советской империи, который реализовался в истории, Холмогоров признает неудачным, в силу того что большие территории, населенные русскими, оказались за пределами России, но в целом даже такое, не лишенное изъянов
«освобождение России» было лучше сохранения союзного государства. Русские в новой России, преодолев неизбежные трудности, связанные с периодом государствостроительства, стали жить лучше, чем когда бы то ни было в прошлой имперской истории, считает Холмогоров, это и отразил опрос ВЦИОМ, а распад СССР — трагедия лишь для нерусских республик, которые жили за счет советской благотворительности и теперь оказались в нищете.
2. На самом деле в своей статье Холмогоров смешивает два вопроса. Первый — «Почему значительная (но не большая!) часть граждан России в 2015 году признала, что Россия с 1991 года пошла в правильном направлении?». И второй — «Был ли СССР страной, где инородцы объедали русских, а последние, как изящно выразился Холмогоров, “ишачили” на первых?».
Ответ на первый вопрос Холмогоров отчасти дал сам. Для многих граждан России 2015 года в свете сегодняшних событий разор либеральных реформ действительно мог представать как неизбежная болезнь роста, не помешавшая России «выбраться на правильный путь». Не скажу, что соглашусь с такой оценкой периода 1990-х, но думаю, некоторые люди и правда так теперь считают. Однако есть и другая сторона медали. Если учесть возраст отвечавших (эту тонкость Холмогоров опустил), то получится следующая картина: больше всего считающих, что Россия с 1991 года пошла в правильном направлении, — среди тех, кому сейчас 25—39 лет (39 % опрошенных), меньше всего — среди тех, кому сейчас более 55 лет (31 %). И наоборот, больше всего не поддерживающих роспуск СССР и независимость РФ — среди тех, кому от 40 до 54 лет (43 %) и более 55 лет (41 %). Иначе говоря, поддерживают курс России, выбранный в 1991 году, люди, у которых взрослая часть жизни (те, кому сейчас 39 лет, родились в 1976 году) или практически вся жизнь (те, кому сейчас 25 лет, родились в 1990-м) прошла в постсоветской России. Никакой другой реальности они не знают и Россию в ее современных границах воспринимают как данность. Точно так же для них норма, что Украина и Казахстан — чужие, иностранные государства. Самые необразованные из них (а таких в наш век масскульта немало), вероятно, и не знают, что украинцы, таджики или казахи некогда были нашими соотечественниками, и отсюда среди этих молодых людей так много сторонников ксенофобского национализма, объявляющего выходцев из Средней Азии чужаками, или радикального либерализма, отстаивающего «нерушимость исторических границ государства Украина». Те же, кто хорошо помнит советские времена, застав их уже взрослым совершеннолетним человеком, придерживаются совсем другого мнения. Холмогоров прозрачно намекает на то, что в 1991 году большинство россиян правильно поддержали курс Ельцина на уничтожение федерального центра и независимость России, не выйдя на улицы защищать ГКЧП и СССР. Но опрос как раз и показал, что именно эти люди (точнее, та часть этих людей, кто дожил до нашего времени), составляющие теперь поколение тех, кому за 50, в большинстве своем глубоко разочаровались в том своем решении. А между тем они, в отличие от молодежи, могут сравнивать, какой была Россия в составе Советского Союза и какой она стала после его распада.
3. Перейдем теперь ко второму вопросу. Это усиленно раздуваемая русскими нацдемами легенда о том, что русские «ишачили» на инородцев в СССР, а те мизерно мало вносили в общую копилку, но потребляли при этом больше. В подтверждение Холмогоров приводит статистику. Я не знаю, откуда он взял эти цифры, никаких ссылок в своей статье он не дает. Уверен, что профессиональные экономисты могут по их поводу сказать много интересного. Но даже если принять их на веру, в любом случае статистика сама по себе мало о чем говорит, она нуждается в правильной интерпретации. Иначе получится нечто вроде средней температуры по больнице, куда входит и температура покойников в морге, и температура больных, находящих в горячке. Вот Холмогоров пишет: «Средняя Азия ничтожно мало производила, но потребляла больше России». Тем временем известный социолог А. Вишневский, опираясь на документы, указывает в своей книге «Серп и рубль», что накануне распада СССР более 90 % советского хлопка производилось в Средней Азии (главным образом в Узбекистане). И если до революции и до 1930-х годов страна ввозила 60 % хлопка, необходимого для российской и советской текстильной промышленности, то с 1930-х годов, после победы над басмачами (то есть окончательного присоединения Средней Азии), СССР обрел полную хлопковую независимость. При этом только 8 % хлопка перерабатывалось в самой Средней Азии, а основная часть вывозилась в Центральную Россию, где была сосредоточена наша легкая промышленность (вспомним про «Иваново — город невест»). После того как Ельцин осуществил отделение Средней Азии, которому так радовались русские нацдемы, российская легкая промышленность рухнула, ивановские невесты (в большинстве своем, кстати, этнические русские) оказались на улице и переквалифицировались в торговок китайским и вьетнамским барахлом.
Конечно, Средняя Азия производила меньше, чем центральные республики СССР (тот же Узбекистан был ориентирован преимущественно на сельское хозяйство, хотя какая-то промышленность у него все же была). Но речь идет ведь о суммарном производстве товаров, куда включено и промышленное производство, действительно мизерное по сравнению с Россией, и добыча хлопка, который в России вообще не растет. (Строго говоря, растет, и его пытались выращивать в Астраханской и Волгоградской областях, но он там до конца не созревает и не становится таким длинноволокнистым, какой нужен для получения легкой тонкой пряжи; из российских регионов наилучшие перспективы для хлопководства имеет Дагестан, но как раз его нацдемы хотят отделить.) Распад экономических связей между Средней Азией и Россией оказался невыгоден обеим сторонам. В России обрушилась легкая промышленность, а Узбекистану стало некому продавать свой хлопок, потому что ближайший потенциальный покупатель Китай сам является крупнейшим поставщиком хлопка на мировой рынок. Уже на этом примере видно, что узбеки, таджики и туркмены вовсе не объедали россиян, а совсем наоборот, союзное государство с ними было очень выгодно нам (тем более что у них была работа на родине, и в Россию они не рвались, да и не смогли бы поехать в условиях системы прописки, то есть они не отбирали у русских рабочие места, а напротив, создавали новые рабочие места русским текстильщикам).
Но Холмогоров упирает на то, что они потребляли «больше, чем Россия». Что ж, для полноты картины разберемся и с этим.
В блоге экономиста Канаева68 можно найти статистику по этому вопросу, подтвержденную ссылками на документы. Согласно данным об обеспеченности населения республик СССР личным автотранспортом в 1989 году в РСФСР было 52 машины на 1000 человек, а в Таджикистане — 41. В плане обеспеченности жильем картина схожая: в РСФСР — 15 кв. м на человека, в Таджикистане — 10. По банковским вкладам еще более яркая картина: в России — 1,5 тысячи рублей на душу населения, в Таджикистане — 0, 4 тысячи. Наконец, в РСФСР средняя зарплата была 297 рублей, а в Таджикистане — 207. Справедливости ради замечу, что уровень обеспеченности машинами и квартирами в нескольких союзных республиках был действительно выше, чем в России: по машинам это Эстония, Литва, Латвия, Грузия, Украина, по жилью — Грузия, Эстония, Литва, Латвия, Молдавия, Украина, Белоруссия. Больше всего денег на банковских счетах хранили граждане Литвы и Армении — 1,8 тысячи рублей на душу населения против 1,5 тысячи в Советской России. А средняя зарплата в Эстонии составляла аж 341 рубль против 297 в РСФСР.
Таким образом, если в Советском Союзе и были республики с уровнем жизни существенно выше, чем в России, то это главным образом республики Прибалтики, Грузия и Украина. А уровень потребления в азиатских республиках, в тех же Таджикистане, Узбекистане и даже в нефтеносном Азербайджане и богатой газом Туркмении, был существенно ниже, чем в России, не говоря уже о Прибалтике. Это факт, который также нуждается в интерпретации, и азиатские националисты, кричащие о «грабеже колоний», так же вольно манипулируют этим фактом, как и русские националисты — другими фактами.
Обратимся к результатам последней переписи населения в СССР и сравним уровень урбанизации республик Союза: в РСФСР в 1989 году 74 % населения жили в городах, а в Таджикистане — лишь 33 % (https://ru.wikipedia.org/wiki/Перепись_населения_СССР_(1989).
Всякому, кто пусть даже поверхностно изучал социальные процессы в СССР или хотя бы имеет воспоминания о жизни в нем, хорошо известно, что уровень жизни на селе в Советском Союзе был значительно ниже, чем в городах. Иначе отчего бы, после того как всем желающим колхозникам беспрепятственно стали выдавать паспорта, массы сельских жителей устремились в города? Они были готовы заниматься самым тяжелым трудом на правах низкооплачиваемых лимитчиков, лишь бы не оставаться в колхозах и совхозах.
Кстати, если мы сопоставим уровень обеспеченности личными автомашинами, квартирами, а также суммы личных банковских вкладов в республиках СССР с процентом городского населения в этих республиках, то обнаружим закономерность, лишь подтверждающую наше заявление: наивысшая материальная обеспеченность была у жителей тех республик СССР, где городское население преобладало над сельским либо было примерно равно ему. В Эстонии в 1989 году — 72 % горожан, но и обеспеченность жильем вторая в СССР — 19 кв. м на человека (против 15 в России), и обеспеченность личным автотранспортом первая в СССР —126 автомобилей на 1000 человек (против 52 в России). В Средней Азии — низкий уровень урбанизации и очень низкий уровень материального благосостояния.
Возможны определенные флуктуации: например, в Грузии в 1989 году было всего 56 % горожан, то есть ненамного больше, чем в Узбекистане (41 %), однако по обеспеченности жильем в 1990 году она обошла самую урбанизированную республику Союза — Эстонию (в Грузии 20 кв. м на человека, а в Эстонии — 19). Вероятно, здесь сыграл свою роль человеческий фактор: известно, что со времен Сталина центральное руководство уделяло Грузии особое внимание. Но в целом никакой сознательной антироссийской политики союзное руководство в СССР, конечно, не проводило: уровень благосостояния граждан в разных республиках вполне соответствовал уровню урбанизации этих республик.
Кстати, тем моим оппонентам, которые станут говорить о том, что «злобные коммунисты» уничтожали крестьянство, напомню: более высокий уровень потребления горожан по сравнению с сельчанами — это общемировая тенденция.
Наконец, невозможно не указать и на еще одно любопытное обстоятельство. Известно, что уровень благосостояния семьи обратно пропорционален ее численности. Проще говоря, чем больше семья, тем ниже уровень ее благосостояния. Семья из трех человек — папа, мама и ребенок — при общем доходе три тысячи долларов в месяц может позволить себе покупать ребенку дорогую одежду, компьютеры и телефоны, семья с таким же доходом, но имеющая шестерых детей, может позволить себе лишь удовлетворительное питание и одежду с вьетнамского рынка. Поэтому в странах, где господствуют ценности общества потребления, люди стараются не заводить больше одного — максимум двух детей. Если мы взглянем на соответствующую статистику в СССР 1990 года, то самые маленькие семьи (3,1 человека) были в Эстонии, лучше всех обеспеченной жильем и автомашинами, а самые большие (6,1) — в Таджикистане. По этим цифрам можно легко судить об уровне потребления среднего гражданина Таджикской ССР.
Итак, уровень потребления граждан РСФСР был намного выше, чем таких же советских граждан, но живших в республиках советской Средней Азии. Среднеазиаты были в основном сельчанами, имели многодетные семьи и, соответственно, меньшие зарплаты, худшее жилье, меньше автомобилей, которые являлись символами хорошей жизни в СССР. Причиной тому была вовсе не «злая воля русских колонизаторов», как стали убеждать их местные националисты в 1991 году, а более низкий уровень модернизации, объяснимый тем, что в состав СССР эти народы вошли на совсем иной стадии модернизации и урбанизации, нежели русские или эстонцы. Напротив, Советский Союз много сделал для насаждения цивильной жизни в Средней Азии. Уровень грамотности и медицинского обслуживания там в советские времена был намного выше, чем в соседних Афганистане и Пакистане.
Разумеется, федеральный центр стремился помогать «отстающим регионам». Помощь касалась всех, невзирая на национальность, так что дотации Узбекистану доставались не только узбекам, но и миллионной диаспоре русских. А поскольку русские в Средней Азии были в основном горожанами (военными, учителями, инженерами), то им доставалось порой кое-чего и поболее, чем дехканам из деревень. Таким образом власть помогала и русским, которые служили Родине на промышленных предприятиях, в армии или в госорганах вдалеке от метрополии. Помогала больше, чем русским, оставшимся в вологодском селе, потому что считала, что служба в отдаленной нерусской имперской провинции труднее, опаснее и важнее. Но даже при наличии такой помощи уровень жизни в самой России оставался намного более высоким, чем в Средней Азии.
Наконец, в отличие от русских националистов образца 1991 и 2015 годов советские руководители понимали, что хозяйство СССР составляет единый комплекс и разрушение его болезненно отразится на всех республиках. Для России будут утеряны не только узбекский хлопок, но и туркменский газ, азербайджанская и казахская нефть (Азербайджан был на первом месте в СССР по добыче нефти, а Казахстан — на третьем), киргизское золото, многочисленные производства, завязанные на производствах в России. Это не могло не подорвать экономику России. Та деиндустриализация, которую пережила Россия в 1990-х, во многом связана именно с распадом СССР. И если Россия живет теперь несколько лучше, чем Таджикистан, то не потому, что она избавилась от «нахлебников», как убеждает Холмогоров, а потому, что у нее есть нефть и газ и она превратилась в сырьевое государство, благополучие которого зависит от «трубы», а также потому, что в ней, слава богу, не было такой масштабной и разрушительной гражданской войны, как в Таджикистане (какой и там не было бы, не распадись Советский Союз).
4. Однако и это еще не все. Порочна сама постановка вопроса, которую предлагают русские нацдемы, голосящие о «нахлебниках», объедавших Россию (равно как и их коллеги по идеологии из других республик). В одной мудрой книге сказано, что не хлебом единым жив человек. И государство также живет не хлебом единым. Даже если бы Прибалтика и Средняя Азия ничего не давали в общую копилку народнохозяйственного комплекса СССР, все равно их удержание в составе государства было бы выгодным — по причинам геополитическим. Пускай трудовой рубль гражданина РСФСР уходил в Таллин и Фрунзе, зато в Киргизии и в Прибалтике не было военных баз НАТО и не было опасности, что в Черное море зайдут корабли военного флота США. Полагаю, что военная безопасность — это разумная и выгодная компенсация для метрополии за траты на провинции.