В Телеграме развернулась дискуссия, вызванная словами патриарха Кирилла о том, что только православные русские, посещающие храмы, могут называться русскими, потому что они – наследники своих предков, которые «с верой связывали жизнь». Слова эти вызвали естественную и ожидаемую обиду тех, кто храмы не посещает, а может и является атеистом (а таких – миллионы!), но считает себя русским. Обида – плохая спутница для спора, в котором ищут истину, поэтому ничего путного из этих словопрений не вышло.
Попробуем разобраться в этом спокойно, ведь это на самом деле, важная тема. Если слова патриарха понимать так, что православие оказало существенное влияние на формирование русской культуры, то спорить с этим совершенно невозможно. Бытовые православные практики просто неэлиминируемы из повседневной жизни русских, они присутствуют даже в атеистических семьях (где тоже, например, на Пасху красят яйца). Русская литература пронизана образами и сюжетами восточного христианства. Более того, русский язык, в отличие от двух других восточно-славянских языков (украинского и белорусского), имеет основой церковнославянский – богослужебный язык православной церкви. Переходя к высокому стилю, русские используют церковнославянизмы: вместо флага говорят: стяг, вместо лба – чело. Философ Бердяев находил остаточное влияние православной этики даже в русском коммунизме и атеизме.
В то же время русские очевидно, не принадлежат к числу народов, у которых национальная идентичность тесно завязана на церковной форме религии. Такие народы есть – это, например, греки, поляки, ирландцы. Я читал про советского туриста в ПНР, которого в 1970-е шокировал поляк-парторг заявлением, что в воскресенье он идет в костел. На вопрос: «ты же коммунист и атеист?» он ответил: «да, но я все равно поляк!». Кстати, обратим внимание на то, что речь не идет об искренней вере, речь просто о восприятии церкви как неотъемлемой части национальной культуры. Иногда историческая судьба народа складывается так (как правило – вследствии иноземного и иноконфессионального владычества), что народ может сохранить свои язык и культуру только благодаря церкви и наоборот, разрыв со своей, «национальной» церковью означает ассимиляцию в другом народе. Действительно, если поляк в 19 веке, когда Польша входила в состав Российской империи, принимал православие, то он, его дети и тем более внуки вскоре просто становились русскими. Остаться поляком означало остаться католиком. Католицизм стал национальным маркером поляков. Кстати, насколько я понял после моих путешествий в Беларусь, у белорусов то же самое с православием. Белорус, принимавший католицизм, скорее всего обрекал себя и потомков на ополячивание (ведь долгое время белорусы жили под властью польских панов). Так что как раз белорусов, по-моему, слова патриарха Кирилла касаются в гораздо большей степени.
С русскими (великороссами) получилось все иначе. Во-первых, ни один иностранный завоеватель никогда не запрещал русским исповедовать их веру. Даже наоборот, ордынцы поддерживали православную церковь, освободили ее от налогов, по Ясе Чингисхана преступление против христианского священника каралось так же жестоко, как преступление против монгола. Ни Наполеон, ни Гитлер вовсе не пытались обратить русских в католицизм или протестантизм.
В то же время еще в допетровскую эпоху русские пережили тяжелую духовную травму, связанную с их церковной жизнью. Я имею в виду «Раскол». В результате много миллионов русских оторвались от официальной, государственной церкви, перестали ее посещать. Причем количество старобрядцев статистика империи всегда преуменьшала. Чиновники МВД указывали в 19 веке, что в Поволжье были целые села, которые числились православными, но были сплошь населены староверами и церковь там посещали только когда приезжало начальство. Целые области Сибири сплошь были населены старобрядцами, часто – беспоповцами, которые не переступали порог не только никонианской, но и старообрядческих церквей. При этом нельзя сказать, что от этого они становились менее русскими (боярыня Морозова, пожалуй, в смысле этническом более русская, чем мордвин Никон). И наоборот прихожанин церкви в империи вовсе не был тождественен этническому русскому. Церковь в Российской империи называлась не русской, а Православной Греко-Российской церковью (название РПЦ возникло лишь в 1943 году, при Сталине), к ней принадлежали, кроме русских, чуваши, марийцы, мордвины, крещеные татары, якуты, греки и множество других народов. В имперских паспортах не было графы «Национальность», было лишь «Вероисповедание», и легальная дискриминация была не по этническому, а по религиозному признаку, так что православный чуваш обладал большими правами, чем русский старообрядец (до 1905 г.).
Собственно, такой разрыв этничности и церковной религиозности и привел к тому, что когда появились русские материалисты и атеисты – такие как Писарев, Чернышевский, Добролюбов никому и в голову не приходило заявить, что они не русские, потому что не принадлежат к официальной церкви. Кстати, и Ленин чувствовал себя русским, в советских документах писал о себе «великоросс» и в одной из статей назвал себя представителем великорусской социал-демократии.
Вследствие этого и в советские времена сформировалась целая многомиллионная общность – русский советский народ, которые сплошь были атеистами, но считали себя (и были!) наследниками русской дореволюционной культуры (и не только субкультуры революционеров-атеистов). В советские времена некоторые наши правители (например, Хрущев) мечтали покончить с русским православием, после перестройки некоторые правители (вроде Ельцина) были убеждены что все русские вернутся в лоно православной церкви. Не произошло ни того ни другого. Гумилев назвал бы православных русских и советских русских-атеистов двумя субэтносами (с разными обычаями, историческими идеалами и даже социолектами). Как бы то ни было и те и другие – части одного русского народа. К сожалению, они настроены по отношению друг к другу, прямо скажем, не очень мирно. И этот «второй раскол» русского народа русским нужно тоже как-то залечивать.
The “new split” of the Russian people
Russian Russian Orthodox churchgoers can only be called Russian because they are the heirs of their ancestors, who “connected their lives with faith”,
А discussion has unfolded in the Telegram, caused by the words of Patriarch Kirill that only Orthodox Russians who visit churches can be called Russian, because they are the heirs of their ancestors. These words caused a natural and expected resentment of those who do not visit temples, and maybe are an atheist (and there are millions of such!), but consider themselves Russian. Resentment is a bad companion for a dispute in which they are looking for the truth, so nothing worthwhile came out of these words.
R. Vakhitov