1. Постановка проблемы
Возникшая несколько лет назад теория сословности18 выделяет два типа общества — классовое и сословное. Классовое общество это общество, где основные жизненно необходимые блага люди получают в ходе рыночного распределения. Рынок, таким образом, расслаивает общество, и в нем возникают классы (не в марксистском, а в современном понимании) — группы, различающиеся по уровню потребления. Именно для такого общества характерны демократия — политический институт, позволяющий разрешать классовые конфликты на таких площадках, как парламент, и нации западного типа — сообщества равноправных граждан, имеющих возможность влиять на государство через демократические институты.
Сословное общество — это общество, где основные жизненные блага люди получают от государства в ходе государственной нерыночной раздачи. Естественно, что разные группы получают разные объемы этих благ, так образуются сословия (в широком, а не в историческом смысле) — неравноправные группы, получающие права, обязанности, ресурсы от государства и выстраивающиеся в определенную иерархию. В сословном обществе нет и не может быть ни наций, ни демократии. Оно управляется авторитарно, и самоорганизация людей наподобие такого гражданского сообщества, как нация, здесь рассматривается как подрыв государственной власти.
При этом необходимо избавиться от оценочного взгляда на одну или другую социальную модель: каждая из них имеет свои преимущества и недостатки. Сословное общество, конечно, ограничивает свободу человека, однако в условиях, когда жизненно важных ресурсов не так уж много, их государственное распределение и, значит, возникновение сословий неизбежны и в принципе выгодны всем, потому что помогают всеобщему выживанию.
Следует также отдавать себе отчет в том, что классовое и сословное общества — это идеальные модели. В реальности мы имеем дело с обществами, где классы и сословия сложнейшим образом переплетены. При этом считается, что на Западе все же превалирует классовая структура, а в России и других ресурсных государствах (Китай, Корея, режимы Персидского Залива) — сословная структура.
Принято также считать, что нации и сословия если и сосуществуют в одном обществе, то все же между ними нет сущностной внутренней связи.
Эта статья будет посвящена доказательству тезиса, что такое убеждение ошибочно. Нация не просто противостоит сословному обществу, она его предполагает и в определенном смысле порождает сословное неравноправие. Иными словами, перед нами не абсолютные, а диалектические противоположности, которые при гипертрофическом развитии перетекают друг в друга.
Это не просто отвлеченная теоретическая тема. Выводы из статьи позволят нам лучше понять причину перерождения классических западных капиталистических наций в своеобразные сословные общества современного Запада.
2. Нация как буржуазный эгалитарный проект
Запад эпохи Старого порядка был сословным обществом (оговоримся, что сословия в историческом смысле являются частным случаем сословий в современном смысле, различие между ними — в наследуемости или ненаследуемости сословных привилегий и в легализации или нелегализации сословий в системе законов). Два высших средневековых сословия — аристократия и духовенство — имели привилегии, которых было лишено третье — народ, куда наряду с крестьянами и ремесленниками входила и только нарождавшаяся тогда буржуазия — класс частных собственников, живущих за счет рыночных операций19. Именно буржуазия выступила с идеологическим проектом нации. Обычно это объясняют тем, что буржуа, которые уже сумели сконцентрировать в своих руках финансовую мощь, были возмущены тем, что несмотря на это дворяне обладают большими политическими правами просто в силу факта своего происхождения. Однако эта связь между идеологией эгалитаризма и буржуазией гораздо глубже. Буржуазия выступала (и всегда выступает) против сословного устройства общества20 еще и потому, что это практически единственная социальная группа, которая не нуждается в государственных раздачах. Сущность сословности в том и состоит, что государство распределяет некоторые материальные блага и привилегии, наделяя ими те или иные социальные группы (экономист О. Э. Бессонова называет такой механизм «раздатком» и доказывает, что он представляет собой альтернативный рыночному тип хозяйства21). В результате эти группы становятся сословиями, и представители этих сословий полностью зависят от государства, так как могут удовлетворять свои жизненно важные потребности только за счет государственной раздачи (даже если крестьяне, работая на земле, обеспечивают себя сами, они все равно зависят от государства, которое предоставило им эту землю). Государственная раздача же налагает на них определенные обязанности, для их выполнения она и предоставляется. Поскольку обязанности по степени важности различны, и права также различны.
Что касается существования буржуазии, то оно связано не с государственными раздачами, а с рынком. Буржуа — это люди, которые имеют частную собственность, принадлежащую им самим, а не государству, удовлетворяют свои жизненно важные потребности при помощи рыночных операций и поэтому не нуждаются ни в каких государственных раздачах. Это может быть мелкий буржуа, который работает на себя сам, продавая свою продукцию на рынке, или средний (крупный) буржуа, у которого есть наемные работники, но в сущности своей они тождественны: они могут обеспечивать себя сами, при помощи своего дела, они не получают государственные раздачи или эти раздачи не являются для них жизненно важными. Поэтому им не нужно государство, которое осуществляет раздачи (и тем самым создает сословия). Буржуа — это новая, ранее в истории невиданная группа населения, обязанности которой по отношению к государству сведены к минимуму. Буржуа не служит государству, церкви, обществу, а смысл своей жизни видит лишь в личном обогащении, независимо от того, принесет это пользу обществу в целом или нет, хотя идеологи буржуазии, конечно, не устают убеждать общество в том, что выгодное для буржуазии выгодно для всех. Именно поэтому буржуа, или, если определять его не в терминах экономики, а в терминах культурологии, мещанин и индивидуалист, вызывает такое отвращение у носителей традиционного сознания, считающих, что смысл жизни человека — в служении чему-то (кому-то) более высокому, чем он сам (буржуа отвечает им таким же отвращением, ведь для него представители традиционного сознания — рабы, не знающие ценности свободы).
Естественно, выступления низших сословий против привилегий высших были и в добуржуазную эпоху, но их идеалом было вовсе не равенство всех перед законом. Вспомним, что в Античности удачные восстания рабов заканчивались тем, что рабы сами становились рабовладельцами.
Заметим, что рынок существовал задолго до буржуазии. Крестьяне и в Средние века поставляли излишек своей продукции на ярмарки, но рынок не был для них жизненно необходимым, они вполне могли обойтись натуральным хозяйством. Буржуа же, например владелец швейной фабрики, без рынка немыслим, продукция его фабрики производится на продажу.
Буржуазию устраивает государство, которое просто не вмешивается в дела буржуа и рынка, являющегося жизненным пространством буржуазии (собственно, это и есть знаменитое «государство — ночной сторож»). Более того, буржуазия настроена резко против государства, которое препятствует развитию рынка, а это и есть сословное государство. Во-первых, сословное государство ущемляет рынок, сокращая сегмент частной собственности, и расширяет сегмент собственности государственной. Это и понятно: оно занимается раздачей материальных благ (например, раздачей дворянам земель за службу), а это можно делать, только если государство имеет достаточный задел собственности, которую можно раздавать (в нашем примере — земли, находящейся в государственной собственности, которой распоряжается суверен). Во-вторых, сословия в таком государстве это не только дворяне и священники, это еще и ремесленники, которые, объединяясь в цеха, получают льготы от государства, а также крестьяне, которые объединяются в общины и занимаются взаимопомощью. Промышленная же буржуазия, для того чтобы заработали ее мануфактуры, заводы и фабрики, нуждается в пролетариях, а их не будет, пока в среде простого народа наличествуют сословия, то есть группы, получающие определенные материальные и статусные государственные раздачи. Поэтому буржуазия везде и всюду занимается рассословливанием населения: в этом корыстная подоплека ее пропаганды равенства всех перед законом.
Наконец, есть еще третья причина тому, что буржуазия всегда и везде стремится к уничтожению сословных привилегий и к установлению формального равноправия. Как уже говорилось, истинным условием существования буржуазии является рынок. Подобно тому, как античный Антей обретал жизненные силы, стоя двумя ногами на земле, а будучи оторванным от земли становился беспомощным и погибал, буржуазия может жить только при наличии рынка. Однако рынку для наиболее эффективного развития нужно изначальное равенство. На рынке все равны — и аристократ, и крестьянин, поскольку там есть только продавец — владелец товара и покупатель — владелец денег. Если же некто будет требовать себе особых условий для продажи или покупки на основе своего привилегированного статуса, то тем самым он пойдет против законов рынка и затруднит увеличение прибыли, то есть сделает рынок неэффективным. Поэтому буржуазии и нужно, чтобы были отменены все политические и экономические привилегии, в таком обществе буржуазия будет чувствовать себя наиболее вольготно и иметь максимальные прибыли.
Итак, мы выяснили, что в основе наций — политических сообществ равноправных граждан или гражданских обществ, возникших на заре Нового времени и потеснивших средневековые сословные государства, — лежали интересы буржуазии. Можно сказать и больше: первые политические нации, или национальные государства, были тождественны классу буржуазии той или иной страны23. Первоначальные демократии Запада представляли собой плутократии, полнотой гражданских прав в них обладали лишь богатые и очень богатые люди, способные не только содержать себя и свои семьи, но и платить налоги. В Великобритании начала XIX века всей полнотой гражданских прав обладали лишь состоятельные мужчины, имевшие (по закону 1711 года) 600 фунтов стерлингов земельного дохода в год в графствах или 300 фунтов стерлингов годового дохода с недвижимости в городах (приблизительно 61 тыс. и 30 тыс. 500 современных фунтов соответственно). Их было около 7 процентов от общего числа жителей страны24. Та же самая ситуация сложилась и в других «демократических странах» Западной Европы, а также в США, где, например, в большинстве штатов до 30-х годов XIX века голосовать и выдвигаться на выборные должности имели право только белые мужчины-собственники, имеющие либо 30 акров земли, либо соответствующий финансовый эквивалент, таковых насчитывалось от трех до 20 процентов от общего числа жителей США в зависимости от десятилетия и штата.
Кстати, в немецком языке гражданское и буржуазное общество называются одинаково: die buergerliche Geselschaft, и это знает всякий, кто читал Гегеля и Маркса в оригинале, а вот при переводе их трудов на русский язык возникают разночтения — в трудах Гегеля die buergerliche Geselschaft переводят как «гражданское общество», в трудах Маркса — как «буржуазное общество».
Разумеется, были среди них и те, кого определение «буржуа» просто оскорбило бы, это были «новые дворяне», но мы употребляем термин «буржуа» не в историческом, а в специальном смысле.
Более того, это была сознательная установка: основоположники либерализма, создавшие правовые и идеологические основания буржуазных государств Запада, такие как Джон Локк, прямо говорили, что политическое или гражданское общество это союз собственников, которые объединились и создали государство с целью сохранения своей собственности, «республика собственников».
Ничего удивительного в этом не было. Как мы уже выяснили, национальное государство — это такое государство, которое избирается и контролируется гражданским обществом, а гражданами с этой точки зрения могут быть только люди «самодостаточные», сами себя обеспечивающие, не зависящие от государства. Все остальные — не граждане, а подданные государства, и преследуют не столько свои интересы, сколько интересы государства, которое их содержит. Сообщество подданных не может контролировать государство и таким образом сделать государство национальным, то есть подчиняющимся членам нации27 — гражданам. Напротив, они сами контролируются государством и во всем подчиняются ему, государство для них — суверен, а не они суверен для государства, а без суверенитета нет и нации.
4. Классические буржуазные нации как сословия
Итак, мы выяснили, что нация и сословное общество — действительно противоположности и что опыт Запада показал: если в глубине сословного общества образуется гражданское общество — сообщество буржуа (то есть собственников, агентов рынка), не зависящих от государства и стремящихся получить суверенитет в свои руки, то, получив этот суверенитет и создав национальное государство, они стремятся к рассословливанию общества — отмене сословий и социальных привилегий, уравниванию всех перед законом. Это наполняет буржуазию чувством гордости, поскольку она ощущает себя классомосвободителем, но это соответствует и ее корыстным целям, потому что такое общество равенства оптимально для развития рынка, который, в свою очередь, укрепляет буржуазию.
Когда и почему голосовать стали все. Краткая история имущественного ценза в США: http://oko-planet.su/politik/politiklist/114298-kogda-i-pochemu-golosovat-stali- vse.html.
Подробнее см. нашу статью «Условие демократии: почему демократия работает только на Западе» // Политобразование: http://www.lawinrussia.ru/node/329631.
Нация в данном случае понимается не как этническое сообщество, а как сообщество равноправных граждан.
Однако при этом мы выяснили еще и то, что первоначально нация как сообщество полноправных граждан совпадала с классом буржуазии, или, говоря проще, с кругом обеспеченных людей страны («классом богатых», если пользоваться современным значением термина «класс», подразумевающим дифференциацию по уровню потребления). И это не было исторической случайностью: с точки зрения доктрины национального демократического государства так и должно быть: подлинными гражданами только и могут быть богатые, которые не зависят от государства, а напротив, ставят государство под свой контроль, то есть под контроль гражданского буржуазного общества. Понятно, что все остальное население, не удовлетворяющее условию имущественного ценза, было лишено основных гражданских прав. Иначе говоря, нации в их первоначальном виде были не чем иным, как своеобразными сословиями, то есть социальными группами, объединяющими людей, получивших от государства определенный набор привилегий28. А если учитывать, что богатство в таких обществах было частной собственностью и передавалось по наследству, то класс богатых в этих государствах превращался в наследственное правящее сословие, подобное старорежимной аристократии. Разумеется, эта новая сословность отличалась от старой: отсутствовали официальные титулы, звания и даже само именование этой финансовой элиты сословием, но самое главное — экономические привилегии транслировались в политические, а не наоборот. Иными словами, сначала рынок разделял людей на богатых и бедных, а только затем государство предоставляло богатым наследственные политические привилегии, тогда как при позднефеодальных режимах сначала элита получала от рождения политические привилегии, а затем она конвертировала эти привилегии в материальное денежное богатство. Однако и это было сословностью, поскольку наличествовал ее фундаментальный отличительный признак: неравенство политических прав, наличие привилегий у одних слоев общества и отсутствие таковых у других. Речь идет именно о сословной структуре, впрочем, сословие и не может существовать в одиночку. Как фонема в языке предполагает другие фонемы, сословие предполагает наличие других сословий: мы ведь не можем констатировать, что набор прав социальной группы является ее привилегией, если нет другой социальной группы, которая этих прав лишена или располагает ими в меньшем объеме.
Предвидим, что нас могут тут упрекнуть в противоречии: в первом случае под государством мы понимаем институт, который сам раздает сословные права, тем самым возвышаясь над обществом, во втором случае тем же словом «государство» мы называем производную от общества, исполняющую его волю. Но даже демократическое и буржуазное государство тоже раздает привилегии, например привилегию быть гражданином, и в этом смысле оно является источником сословности.
Таким образом, классические буржуазные общества Запада были также сословными, хотя и в ином, расширенном смысле термина «сословие». Они предполагали наличие как минимум двух сословий: высшего — богатой элиты, члены которой обладали статусом полноправных граждан, и низшего, граждан второго сорта, то есть тех, кто проживал на территории государства, но не обладал избирательными правами или еще каким-либо образом был ограничен в правах29. Главным критерием, дифференцирующим эти общества на высшее и низшее сословия, было наличие или отсутствие частной собственности, земли, финансовых средств, необходимых для самостоятельного обеспечения себя и своей семьи (хотя были и другие критерии — цвет кожи, вероисповедание, пол, наличие судимостей и т. д.).
Такая система была нацелена на еще большее поощрение развития рыночной экономики: победителям в экономической конкурентной борьбе был обещан серьезный куш: не просто деньги, но и устойчивое высокое социальное положение не только для себя, но и для детей, что, естественно, делало эту систему еще стабильнее.
4. Сословность как результат борьбы с сословностью в современных странах Запада
Примерно с середины XIX века ситуация стала меняться, и демократии Запада начали переходить к так называемому всеобщему избирательному праву. Сначала избирательные права получили бедняки, то есть люди, не являющиеся собственниками земли или соответствующих финансовых средств. Напомним, что раньше всего это произошло в США, где уже в 30-х годах XIX века в большинстве штатов отменили имущественный ценз. Затем это произошло в Великобритании и в странах континента.
Обычно считают, что причиной этого стало возникновение массовых армий, организованных на основе всеобщей воинской обязанности, которые действительно начали появляться на Западе в XIX веке практически одновременно с закатом эпохи имущественного ценза. Бедняки, которые раньше, в XVII—XVIII веках, были лишены базовых гражданских прав, при этом были лишены и обязанностей перед государством, тогда как теперь на них налагалась обязанность — служить в армии и защищать государство, а полноты прав они так и не получили. В результате бедняки отказывались выполнять воинскую обязанность, как это было в США в 1812 году, в период войны с Великобританией, вошедшей в историю как Вторая война за независимость. Однако, на наш взгляд, все несколько сложнее. Республики собственников были порождены развитием рынка. Но чем успешнее было его развитие, тем больше появлялось пауперов. Карл Поланьи в своей «Великой трансформации» указывал, что этот парадокс стал одной из причин возникновения классической политической экономии: «Пауперизм привлек внимание к тому непостижимому факту, что бедность, казалось бы, растет вместе с богатством… это был лишь первый из обескураживающих парадоксов, перед которыми поставило индустриальное общество современного человека…»30
На самом деле сословная структура этих обществ была, конечно, сложнее; профессиональные полиция и армия (по крайней мере офицерский корпус) тоже являются группами, наделенными особыми правами, то есть сословиями в нашем смысле слова.
В нашем случае это означает, что чем больше укреплялись буржуазные нации с развитием капитализма, тем больше становилось граждан, оказавшихся за границей политической нации в силу своего бедственного материального положения. Укрепление наций делало их одновременно и более уязвимыми — такова была диалектика эволюции рыночного общества. Разумеется, градус недовольства среди граждан второго сорта тоже рос, и буржуазия не могла не экстраполировать и им гражданские привилегии: марксовы слова о призраке коммунизма, которые теперь у иных вызывают иронические усмешки, западными элитами XIX века воспринимались вполне серьезно. Причем экстраполяция эта происходила двояко: с одной стороны, бедные слои общества получили политические привилегии, то есть на них распространились избирательные права, с другой стороны, они получили экономические привилегии — право на получение пособия по безработице, оплату лечения при травмах на производстве, на оплачиваемый отпуск и, наконец, на получение пенсий по старости. Иначе говоря, с одной стороны, класс бедных также вошел в сословие граждан, а с другой стороны, он стал особым сословием, получающим материальную помощь от государства.
Затем, вслед за бедняками, избирательные права получили женщины, этнические меньшинства вроде индейцев в США, дискриминируемые расовые группы вроде чернокожих и т. д. и т. п. Это позволяет некоторым сторонникам национализма31 утверждать, что хотя нации на Западе возникли как своеобразные сословия, постепенно они стали избавляться от этого несвойственного их природе исторического антуража и приближаться к идеалу, в котором общество и нация совпадают. Однако, как мы видим, это не так уже потому, что расширение наций и передача полноты гражданских прав бедным сопровождались возникновением нового сословия — граждан, существующих на материальную помощь от государства. То же самое происходило и с такими социальными группами западного общества, как женщины, расовые, этнические, сексуальные меньшинства: как только они входили в состав нации, то есть приобретали равные права с другими гражданами, они требовали себе привилегий, преимущественно в формах позитивной дискриминации, компенсирующей былое угнетение, и тем самым превращались в своеобразные новые сословия. Яркий пример — положение чернокожих американцев, которые имеют, например, привилегии при поступлении в вузы: при наличии одинакового балла у черного и белого абитуриентов Верховный суд США специальным решением рекомендовал отдавать предпочтение черным. Это, кстати, мы и имели в виду, когда в начале говорили, что стремление к уравниванию приводит к усилению неравенства, ведь позитивная дискриминация имеет своей целью именно уравнивание.
Таким образом, уничтожение сословности в плане присвоения былым гражданам второго сорта и негражданам гражданских прав породило и усиление сословности в плане возникновения целого ряда новых привилегированных групп.
Однако и граждане второго сорта, и даже неграждане, то есть не привилегированные, а ущемленные сословия, тоже не исчезли. Чем успешнее развивался капитализм в странах Европы и в США, тем привлекательнее они становились для жителей бедных стран третьего мира, прежде всего Азии и Африки, а глобализация, которая тоже была одним из следствий прогресса капитализма, сделала возможной миграцию из этих стран в страны богатого Запада. С другой стороны, западный капитализм, стремясь ко все большим прибылям, вмешивается во внутренние дела стран Африки и Азии, порождая там хаос и новые потоки беженцев в первый мир, где они становятся негражданами-мигрантами. Таким образом мигранты заполнили нишу низшего сословия западных капиталистических обществ, находящегося за границами политической нации. Наконец, с третьей стороны, возникновение современной пенитенциарной системы, представляющей собой в отличие от своей средневековой предшественницы машину для массового осуждения и наказания людей, породило сословия осужденных и судимых, ограниченных в правах в строго определенных дозировках.
Итак, современные государства Запада, считающиеся более прогрессивными в плане гражданских прав и свобод, на деле мало чем отличаются от плутократических псевдоаристократических режимов раннего Нового времени. Сейчас, как и тогда, нации как сообщества полноправных и равноправных граждан в странах Европы и в США не совпадают с населением этих стран, а представляют лишь привилегированное высшее сословие этих обществ. Есть еще и низшее сословие, это нелегальные мигранты, неграждане и, наконец, среднее — легальные мигранты, обладающие ограниченными правами (не говоря уже о преступниках, подвергающихся законному наказанию в государственных пенитенциарных учреждениях или дома и также ограниченных в правах). В США в настоящее время, например, существует около десятка подсословий среднего сословия, состоящих из людей, фактически находящихся на территории страны, но не имеющих полноты гражданских прав — от обладателей разного рода виз до держателей гринкарты.
5. Несамодостаточность наций и неизбежность сословности
Идеологи национализма считают, что можно избавиться от мигрантов и построить жизнь страны полностью на деятельности автохтонных граждан, тогда и нация наконец-то совпадет с обществом в целом. Для этого, утверждают они, достаточно добиться повышения рождаемости автохтонных жителей, повышения зарплаты до такого уровня, который будет устраивать не только мигрантов, но и автохтонов, — и нас ждет новая эпоха расцвета национальных государств.
Но это заблуждение. Причина наплыва мигрантов и превращения современных западных стран в сословные общества, не менее уродливые, чем плутократические псевдоаристократии Нового времени, — не только в нежелании автохтонных граждан выполнять тяжелую и малооплачиваемую работу, на которую соглашаются мигранты, и в стремлении буржуазии получать прибыли за счет дешевого труда мигрантов. Все гораздо сложнее.
Дело в том, что нации по определению являются несамодостаточными системами. Они не могут находиться в состоянии гомеостазиса32 и самостоятельно воспроизводить себя. Они нуждаются в наличии внешней массы неграждан, из которой постоянно черпают человеческие ресурсы, присваивая им статус граждан. Этим национальные государства подобны капиталистическому производству, которое тоже не может существовать без армии безработных, из которой постоянно черпаются трудовые ресурсы при расширении производства или росте требований рабочих, которые капиталист не хочет удовлетворять.
Почему же это происходит? Для того чтобы это понять, мы должны отвлечься от нашей темы и обратиться к более общим вопросам. Биологам известно, что чем более разнообразной является система, тем она устойчивее и более способна к самовоспроизведению. Наоборот, системы, состоящие из однородных элементов, нежизнеспособны и нуждаются в постоянном вмешательстве извне для поддержания своего существования. Лес — очень сложная система, он включает разные породы деревьев, кустарник, травы, животных, насекомых и т. д., и именно поэтому он может существовать без посторонней помощи. Поле, с которого удалили все растения и засеяли одной лишь пшеницей, может оставаться пшеничным полем, только если его постоянно обрабатывать (удалять сорняки, удобрять и поливать). Если этого не делать, оно зарастет и превратится в уголок дикой природы, каковым и было до прихода человека.
В этом плане нация подобна полю, а не лесу, хотя бы потому, что нация состоит из однородных элементов — равноправных граждан, связанных единой однородной искусственно созданной национальной идеологией и культурой. Этнологи-конструктивисты убедительно показали, какую роль в создании наций играет изобретение национальной истории, символов, мифов и т. п., и в этом с ними трудно спорить. Но отсюда вытекает и вывод, что если существование нации не поддерживать специально при помощи механизмов воспроизводства национальной идеологии и культуры, то она просто распадется и превратится в конгломерат враждующих социальных групп, каждая из которых будет претендовать на больший объем прав.
Иначе говоря, если не заниматься культивированием нации, то она превратится в сословное общество, которое и является естественной для людей формой общества, каковая как раз подобна лесу и может существовать сколь угодно долго в состоянии гомеостаза без постороннего вмешательства. Собственно, выше мы показали, что национальные государства только и делают, что занимаются рассословливанием и уравниванием, только результат этого все равно плачевный, потому что уничтожение одних сословий порождает другие (и так и должно быть: пшеничное поле нужно тоже постоянно обрабатывать, выпалывая сорняки, и этот процесс нельзя прекращать). Между прочим, это хорошо понимали первые идеологи национальных государств. Так, Жан-Жак Руссо в «Общественном договоре» прямо признавал, что неравенство для человеческого общества естественно и либералы были бы очень наивны, если бы его отрицали. Либералы стремятся не к равенству как таковому, что, в общем-то, и невозможно, а лишь к равенству политическому, то есть к предоставлению гражданам равных начальных возможностей и равных прав по отношению к государству. Суть общественного договора — в отказе людей и их групп от своих естественных прав, которые в том числе могут включать привилегии по отношению к другим людям и группам, и их обмен на политическую свободу в обществе равных перед законом граждан. Политическое равенство таким образом нивелирует естественное неравенство. Руссо не догадывался только о том, что этот процесс нивелирования естественного неравенства не приводит к его уничтожению, а напротив — умножает его. Чем больше национальное государство рассословливает общество, тем большее количество новых сословий возникает, так что это государство само становится лишь элементом сословной системы.
6. Диалектика прав и обязанностей
Это станет еще понятнее, если мы обратимся к категориям «права» и «обязанности». Мы говорили о том, что по мере развития западных наций права граждан расширяются, и более того, права гражданства получают те категории населения, которые раньше были их лишены (бедняки, женщины, этнические, расовые меньшинства). Но мы ничего не сказали о том, как это связано с обязанностями граждан и неграждан.
Дело в том, что право есть не что иное, как гарантированная законом возможность совершать что-либо добровольно и без внешнего принуждения. Скажем, если гражданину гарантируется свобода слова, то это не значит, что он обязан высказаться по любому общественному вопросу: если он хочет, он выступает, если не хочет — не выступает. Государство лишь гарантирует ему, что не будет ему в этом препятствовать, но ни к чему его не принуждает. Иначе говоря, право исключает обязанность. Именно так и обстоит дело в либеральном гражданском обществе: его идеал — максимум прав при минимуме обязанностей, или безусловность прав. Человек феодального общества так или иначе служил королю, государству, церкви, своей общине, роду, семье, каждый подданный такого государства имел самые разнообразные обязанности. Мы уже говорили, что суть сословного общества в том и состоит, что государство наделяет социальные группы некими правами и привилегиями, превращая их тем самым в сословия. Но делает оно это для того, чтобы сословия выполняли свои обязанности перед государством, которые тоже строго ранжированы. Строго говоря, в идеальном сословном обществе нет прав, если под таковыми понимать безусловные права. Есть обязанности каждого сословия, для выполнения которых даются права, а поскольку обязанности различны по степени важности для государства, права также различны. Обязанность феодала служить королю в военном походе для короля важнее обязанности ремесленника поставлять утварь во дворец, поэтому и прав у феодала больше.
Буржуа же, как мы говорили, никому не служит, обеспечивает себя посредством рыночных операций, и его обязанности перед государством сведены к минимуму — скажем, к тому чтобы платить налоги и выполнять законы. У него максимум прав и минимум обязанностей. Теперь мы подошли к самому главному. Полностью исключить обязанности человека перед обществом невозможно, потому что если человек не будет делать того, что требуется обществу, а будет делать лишь то, что хочется ему самому, общество рухнет. Так как буржуа или граждане освобождены от обязанностей, значит, эти обязанности должны выполнять другие. Именно поэтому, если в обществе есть прослойка людей, наделенных правами — в данном случае это нация, — то должен быть пьедестал этой нации — масса бесправных людей, выполняющих обязанности перед государством и обществом. Равенство одних существует только при условии неравенства других, и даже за счет неравенства других.
Приведем конкретный пример. Современные нации стремятся освободить своих граждан от обязанности воинской службы и переходят к профессиональным армиям, где солдаты и офицеры набираются по контракту. Однако понятно, что государство не может полагаться на случай, ведь в какой-то момент добровольцев может оказаться не слишком много, а государству нужна армия с определенным и значительным количеством солдат. Поэтому такие государства прибегают к услугам неграждан, которые выполняют воинскую обязанность за граждан, что дает им право на упрощенное получение гражданства. Разумеется, это обставлено определенными условиями, например, в случае армии США неграждане могут служить лишь рядовыми и если они давно живут на территории США и имеют грин-карту, но тем не менее перед нами явное доказательство того, что национальное государство нуждается в негражданах для осуществления своих задач.
Возникает вопрос: для чего же государству нужны мигранты в политической сфере (в экономической все понятно: рынку нужны дешевые рабочие руки)? Для объяснения этого приведем еще пример — с амнистиями, которые государства Запада проводят для нелегальных мигрантов. Не так давно президент США Барак Обама, минуя конгресс и сенат, своим указом провел такую амнистию. Этот был беспрецедентный шаг: возможность упрощенного получения гражданства была предоставлена огромному количеству нелегалов — от 11 до 20 млн. Показательно, что это произошло после фактического провала партии демократов на выборах в конгресс. Сами американцы не сомневаются, что данный шаг был предпринят Обамой для того, чтобы поправить позиции своей партии — не секрет, что цветные мигранты в основном голосуют за демократов. Раздаются даже голоса, что миллионы новых граждан могут привести к возникновению в Америке де-факто почти что однопартийного режима33. В свете изложенного это можно интерпретировать так, что правящий в США политический режим сумел добиться своих задач, не посягая на право граждан США свободно голосовать за того, кто им больше нравится. Обама не мог принудить граждан голосовать за демократов, это было бы ущемлением их прав. Он не мог даже просто принудить их к голосованию: участие в выборах — право, а не обязанность. Но он фактически возложил обязанность участвовать в выборах и проголосовать за демократов на цветных нелегалов, которые по амнистии получат гражданство. И они прекрасно понимают, что если не оправдают ожиданий президента и партии демократов и массово проголосуют за республиканцев, то больше мигрантам таких амнистий не видать.
Для этого годятся не только мигранты. Современные государства
поставили на поток наказание граждан, создав своего рода фабрики по осуждению и содержанию вдали от общества масс людей, которые совершили правонарушения. Современная массовая система наказания не идет ни в какое сравнение с системой наказаний, какую имели государства предшествующих эпох (Мишель Фуко, который посвятил этому вопросу фундаментальный труд, замечал, что средневековое правосудие было столь же жестоко, сколько и неразборчиво, оно хватало одного преступника из ста и фактически обрекало его на смерть вне зависимости от тяжести его преступления). Современные национальные государства содержат в тюрьмах, лагерях, колониях огромные массы людей, иногда до 1—2 процентов от состава всего населения, причем главным наказанием для них является ущемление гражданских прав (в том числе и избирательных), поскольку условия содержания давно уже перестали быть наказанием: они становятся все более комфортными и приближаются к средним условиям пребывания на воле (в силу безусловности права на жизнь и на комфорт в современном западном обществе).
Таким образом современные государства создают сословия граждан второго сорта с ограниченными правами и используют этот ресурс в политических целях, регулируя количество заключенных при помощи ужесточения или ослабления законов и амнистий. Вернемся к США. Там традиционно высокий уровень преступности. В 2008 году в тюрьме находился каждый сотый совершеннолетний американец, а количество заключенных превышало 2,3 млн человек. По этим показателям США лидируют в мире, опережая даже Китай, население которого почти в пять раз больше. Причем больше всего осужденных и судимых — среди представителей цветных меньшинств: «Афроамериканцы, которые составляют 13 процентов нашего населения, представляют 38 процентов заключенных в государственных и федеральных тюрьмах. То есть черных в тюрьмах почти в три раза больше в процентном соотношении среди остального населения»34. В то же время во всех штатах США, кроме двух, заключенные лишены избирательных прав, примерно в десяти штатах этот запрет действует еще несколько лет после их выхода на волю35, а в четырех штатах (Айова, Кентукки, Виргиния, Флорида36) лишение избирательных прав лиц, имевших судимость, пожизненное. Таким образом, ужесточая и смягчая законодательство, правительство может регулировать объем электората, и прежде всего электората определенных политических партий, например демократов, за которых преимущественно голосуют цветные.
Получается, что если демократы заинтересованы в амнистиях для нелегалов, что увеличивает количество голосующих за них, то республиканцам выгодно, чтобы законы были максимально жесткими и граждане оказывались в тюрьмах за малейшие проступки, поскольку в значительной мере это могут быть черные граждане, голосующие, как правило, за демократов.
В целом как наличие армии безработных заставляет рабочих лучше трудиться и снижать свои требования на капиталистических предприятиях, так наличие армии неграждан и недограждан из мигрантов и заключенных заставляет обычных граждан идти на компромиссы со своим государством.
7. Заключение
Итак, нация не является полной и абсолютной противоположностью сословному обществу (разумеется, в широком смысле слова «сословие»). Напротив, утверждение нации как сообщества граждан, равных перед законом и имеющих неотчуждаемые права, приводит не только к рассословливанию общества, но и к возникновению новых сословий. Фактически нация сама превращается в привилегированное сословие, ниже которого находятся ущемленные в правах сословия мигрантов, неграждан, заключенных и т. д. И никакие амнистии и расширения прав дискриминируемых меньшинств не помогут: нации нуждаются в этих ущемленных низших сословиях, образуют с ними своеобразный социоценоз, подобный биоценозу, включающему как хищников, так и их жертв.