Что значит «быть собой», иметь собственную феноменологию — субъективный сознательный опыт? В книге «Быть собой», полностью посвященной «трудной проблеме сознания», нейробиолог Анил Сет ищет ответ на этот вопрос. Публикуем фрагмент, в котором он размышляет, почему наш сознательный опыт — это управляемая нейронная фантазия, контролируемая галлюцинация.
Цвет — это точка, в которой мозг соприкасается со вселенной. Поль Сезанн
Как возникает сознание? Если явления субъективной реальности (мысли, образы) не обладают физическими свойствами, то в каких отношениях они находятся с работой мозга и организма в целом? Как объяснить их причинное действие на процессы, происходящие в нашем теле и отражающиеся в поведении (Грубо говоря, вопрос в том, как может нематериальное воздействовать на материальное — Прим. ред.)? Есть ли вообще такая причинная связь? Эти вопросы известны науке как «трудная проблема сознания», которую сформулировал в ее классическом варианте Дэвид Челмерс:
«Некоторые живые существа безусловно являются субъектами опыта. Но вопрос о том, как получается, что эти организмы становятся субъектами опыта, вызывает замешательство. Почему в том случае, когда наши когнитивные системы занимаются обработкой зрительной и слуховой информации, мы получаем зрительные или слуховые впечатления, воспринимая качество цвета (насыщенный синий) или звука (до первой октавы)? Как объяснить, почему существует возникновение мысленных образов или переживание эмоций? Общепризнано, что опыт возникает на физической основе, но у нас нет внятного объяснения, почему и как он на ней возникает. С какой стати из физической обработки должны проистекать насыщенные внутренние переживания? Никакой объективной логике это не поддается, однако дело обстоит именно так».
Нейробиолог Анил Сет, наряду с другими занимающийся этими вопросами сегодня, признает невозможность разрешить «трудную проблему сознания» на современном этапе развития науки. В своей книге «Быть собой» (Изд. «Альпина Нон-фикшн») он разделяет ее на блоки и исследует отдельно три аспекта того, из чего состоит наше бытие собой, — уровни сознания (на шкале от полного отсутствия сознательного опыта, как в коме или при смерти мозга, до ярких состояний осознанности во время бодрствования), его содержание, основанное на восприятии (звуки, зрительные образы, запахи, эмоции, мысли и убеждения, которые и составляют наш внутренний мир) и процесс формирования образа и ощущения «Я».
Если касаться содержания сознания, то для понимания, как и из чего оно формируется, Сет предлагает проделать такой мысленный эксперимент:
«Попробуйте действительно поставить себя на его [мозга] место и вообразить, каково это, будучи заключенным в костяной темнице черепа, пытаться выяснить, что происходит там, снаружи, во внешнем мире. К вам не проникают ни свет, ни звуки, ничего — вокруг кромешная тьма и гробовая тишина. Для формирования впечатлений есть только нескончаемый потоком бомбардирующих вас электрических сигналов, которые лишь косвенно связаны с происходящим снаружи, чем бы оно ни было. На этих сигналах от органов чувств нет карточек с подписями «это от чашки кофе», «это от дерева». У них даже модальность никак не обозначена — зрительный это сигнал, слуховой, осязательный или принадлежащий какой-нибудь менее известной модальности вроде термоцепции (ощущение тепла и холода) или проприоцепции (ощущение положения тела в пространстве)».
Размышляя над вопросом, как мозг преобразует эти неоднозначные сигналы от органов чувств в связный перцептивный мир, наполненный субъектами и предметами, Анил Сет делает своего рода коперниканский переворот в области понимания восприятия: по его мнению, перцептивный опыт определяется содержанием нисходящих предсказаний, а не восходящих сенсорных сигналов, то есть мы никогда не «испытываем» сами сенсорные сигналы, мы испытываем только их интерпретацию.
«Нам кажется, что органы чувств раскрывают окружающий мир перед нашим сознательным разумом таким, какой он есть. С такими установками вполне закономерно считать восприятие процессом восходящего распознавания признаков — «считывания» окружающей нас действительности. На самом же деле мы воспринимаем нисходящую, направленную изнутри наружу нейронную фантазию, которую реальность просто обуздывает, а не смотрим на какую бы то ни было реальность сквозь прозрачное окно».
В качестве примера он берет зрительное восприятие. Как вообще возникает феноменология, субъективное переживание цвета, например, красного? Мало того что наша зрительная система реагирует только на небольшой отрезок полного электромагнитного спектра, обеспечивая нам априори ограниченное видение мира, сам воспринимаемый цвет определяется сложным взаимодействием условий среды, света, отражающегося от поверхности, и вероятными предположениями мозга о том, как складывается это взаимодействие.
Публикуем фрагмент, в котором на примере нескольких иллюзий восприятия он размышляет, как мы непрерывно выстраиваем вероятную модель мира и каждую микросекунду корректируем ошибки прогнозирования, почему восприятие — это творческий, генеративный акт, основанный на индивидуальных особенностях нашей личной биографии и биологии, мозг — это «предсказывающая машина», а совокупность перцептивного опыта — «нейронная фантазия, которую удерживает в узде постоянный поток сменяющих друг друга наиболее вероятных перцептивных предположений, контролируемых галлюцинаций».
Восприятие, идущее изнутри (фрагмент)
Давайте посмотрим, как перцептивные ожидания формируют сознательный опыт, — возьмем три примера, которые вы можете проверить на себе.
Если в феврале 2015 г. вы пользовались соцсетями или читали газеты, то наверняка помните ажиотаж вокруг «феномена синего или белого платья». В одну февральскую среду по прибытии на работу на меня обрушилась лавина электронных писем и голосовых сообщений. Незадолго до этого я выступил соавтором небольшой книги о зрительных иллюзиях, а СМИ наперегонки искали объяснения взорвавшему интернет явлению. «Феномен» воплотился в случайно сделанном фотоснимке некоего платья, которое кому-то казалось сине-черным, а кому-то бело-золотым. Видевшие его в одном цветовом сочетании были настолько уверены в своей правоте, что попросту не представляли, как можно видеть что-то иное, вот интернет и забурлил доводами и возражениями.
Сперва я подумал, что это розыгрыш. Я, как и те первые четверо сотрудников лаборатории, которым я показал картинку, совершенно отчетливо видел черно-синее платье, поэтому, услышав от пятого «бело-золотое», опешил и в то же время обрадовался. Как и весь остальной мир, лаборатория разделилась примерно пополам: одна половина видела платье черно-синим, другая — бело-золотым.
Час спустя я уже выступал на BBC, пытаясь объяснить, в чем тут дело. Все постепенно приходили к единодушному мнению, что эффект возникает из-за поправки на источник света, то есть влияния общего освещения на восприятие цвета. Идея заключалась в том, что у разных людей этот процесс может происходить по-разному, и обычно эта разница никак себя не проявляет, поэтому о ней не знали, и только теперь ей представился случай сыграть решающую роль.
Участники обсуждений очень быстро заметили, что фото платья пересвечено и ему недостает контекста (большую часть снимка занимает само платье), — это вполне могло одурачить мозг, пытающийся опереться в своем умозаключении на контекст. Если вашей зрительной системе по той или иной причине привычен желтоватый искусственный свет — допустим, вы много времени проводите в помещении, — высока вероятность, что она сделает вывод о цвете платья как о сине-черном, полагая источник освещения желтоватым. И наоборот, если ваши лучшие друзья — солнце, воздух и вода, а с ними и голубоватый естественный свет, вы, возможно, увидите платье бело-золотым.
Все сразу же принялись экспериментировать — вглядываться в снимок в полутемной комнате, а потом выбегать на дневной свет; проводить параллели между преобладанием видящих платье бело-золотым и средним количеством солнечных дней в разных странах; выяснять, насколько среди видящих сине-черное больше пожилых, чем молодых. В мгновение ока возникла целая кустарная отрасль, занимающаяся отработкой этих и других гипотез.
Наличие такой разницы в чувственном опыте, вызываемом одним и тем же изображением, и такая уверенность в своем опыте у тех, кто его испытывает, убедительно доказывает, что наше восприятие окружающего мира — это внутренний конструкт, формируемый индивидуальными особенностями нашей личной биологии и биографии. Как правило, мы считаем, что все видят окружающий мир примерно одинаково, и в большинстве случаев, наверное, так и есть. Но даже если это и в самом деле так, то не потому, что красные кресла действительно красные, а потому, что выявить тончайшие различия в том, как наш мозг отбирает наиболее вероятные предположения, способно только совсем нестандартное стечение обстоятельств, которое и возникло в ситуации с платьем.
***
В качестве второго примера мы возьмем популярную оптическую иллюзию «Шахматная доска Адельсона». Она демонстрирует, что прогнозы воздействуют на восприятие не только в нетривиальных ситуациях, таких как случай с платьем, а сплошь и рядом, на каждом шагу. Посмотрите на шахматную доску в левой части рис. 5 и сравните клетки А и В. Скорее всего, А покажется вам темнее В. Такой ее вижу я, такой ее видят все, кому я это изображение показывал. Ни намека ни на какие индивидуальные различия.
На самом же деле А и В имеют абсолютно один и тот же оттенок серого. Это доказывает шахматная доска в правой части рисунка, где А и В соединены двумя полосами, имеющими одинаковый оттенок серого по всей длине. И вглядевшись в получившийся прямоугольник, вы увидите, что оттенки не меняются, никаких переходов цвета нет. А и В действительно одинаково серые, хотя на шахматной доске в левой части они всё так же будут различаться. Знание о том, что они одного цвета, ничем не поможет смотрящему. Я разглядывал эти картинки тысячи раз, и все равно А и В слева ни в какую не хотят выглядеть одинаково (Восприятие, на которое знание не влияет, мы называем «когнитивно непроницаемым». — Прим. авт.).
Дело здесь в том, что восприятие серого определяется не теми световыми волнами, которые исходят от А и В (волны у них одни и те же), а наиболее вероятным предположением мозга о том, чем вызвано конкретное сочетание длин волны, и предположение это, как в случае с платьем, зависит от контекста. Клетка В находится в тени, клетка А — нет, а в нейронные сети зрительной системы мозга накрепко вшито, что в тени предметы кажутся темнее. И точно так же, как мозг корректирует свои перцептивные умозаключения с учетом общей освещенности, он корректирует умозаключения об оттенке клетки В с учетом своего предшествующего знания о тенях. Поэтому на шахматной доске в левой части клетка В кажется нам светлее, чем клетка А, на которую тень не падает. На шахматной доске в правой части контекст тени нарушается наложенными поверх клеток серыми полосами, и мы видим, что на самом деле А и В абсолютно одинаковы.
Происходит это совершенно автоматически. Вы не отдаете себе отчета (по крайней мере до сих пор не отдавали) в том, что, делая свои перцептивные прогнозы, мозг пользуется имеющимися у него заведомыми ожиданиями насчет теней. И это вовсе не недочет нашей зрительной системы. Результативная зрительная система — это не экспонометр, которым пользуются фотографы для измерения освещенности. Функция восприятия, по крайней мере в первом приближении, состоит в том, чтобы вычислять наиболее вероятные источники сенсорных сигналов, а не заставлять нас осознавать сами сенсорные сигналы, в чем бы это осознание ни заключалось.
***
Последний пример показывает, насколько быстро новые прогнозы влияют на сознательное восприятие. Взгляните на изображение ниже (рис. 6). Скорее всего, вы увидите только мешанину из черных и белых клякс. Потом, когда дочитаете предложение до конца, переверните несколько страниц и посмотрите на расположенную там фотографию .
Посмотрели? Замечательно. Теперь снова взгляните на рис. 6 — на этот раз изображение покажется вам другим. Там, где прежде была неразбериха из пятен, теперь вырисовываются предметы, четкие очертания и какой-то сюжет. Перед нами черно-белая иллюзия, или «картинка в стиле Муни». Достаточно разглядеть сюжет каждой такой картинки один раз, и он будет виден там всегда. Для создания черно-белой иллюзии изображение переводится в оттенки серого, а затем осторожно сегментируется методом пороговой обработки, в результате которой все мелкие подробности пропадают, залитые радикальным черным или белоснежным. Если проделать все это надлежащим образом на подходящем изображении, будет очень трудно разобрать, что творится на картинке, пока вы не увидите оригинал, после чего черно-белая мешанина вдруг превратится в связный сюжет.
Примечателен этот пример тем, что сейчас, когда вы смотрите на черно-белую мешанину, ваши глаза получают всё те же сенсорные стимулы, что и в первый раз, сами стимулы за это время ничуть не изменились. Изменились только прогнозы мозга относительно источников этих сенсорных данных, и именно они меняют осознаваемую вами картину.
Этот феномен характерен не только для зрения. Убедительным примером слухового восприятия такого рода служит «синусоидальная речь» — обработка произнесенной фразы, при которой отсекаются все высокие частоты, позволяющие нам распознавать сказанное. Результат обычно похож на шумный свист, в котором нельзя разобрать ничего, то есть мы получаем слуховой эквивалент черно-белой иллюзии. Затем вы слушаете изначальную, необработанную, речь, а потом снова синусоидальную версию — и вдруг в ней все становится ясно. Точно так же, как с черно-белыми иллюзиями, четкий прогноз относительно источника сенсорных сигналов меняет — в данном случае обогащает — перцептивный опыт.
***
В совокупности эти примеры (признаю, намеренно простые) показывают, что восприятие — это творческий, генеративный акт, это проактивная, контекстозависимая интерпретация сенсорных сигналов и взаимодействие с ними. И как я уже говорил, принцип, согласно которому перцептивный опыт строится на рождающихся в мозге предсказаниях, применяется повсеместно — не только к зрению и слуху, а ко всему нашему восприятию, постоянно.
Из этого следует, что мы никогда не воспринимаем мир таким, «какой он есть». Еще Кант, предлагая свою концепцию ноумена, заметил, что нам трудно представить, как выглядело бы такое восприятие. Мы уже убедились: даже столь простое явление, как цвет, существует только во взаимодействии мира и разума. И поэтому, как ни удивительно для нас, что перцептивные иллюзии — подобные уже рассмотренным нами — обнажают разницу между тем, что мы видим (слышим, осязаем), и тем, что есть на самом деле, мы должны постараться не оценивать перцептивный опыт исключительно с точки зрения «точности» его совпадения с реальностью. В таком понимании точное («достоверное») восприятие это химера. Контролируемая галлюцинация мира, данного нам в ощущении, создавалась эволюцией, чтобы увеличить наши шансы на выживание, а не чтобы служить прозрачным окном во внешнюю действительность, не имеющим никакого понятийного смысла. В эти идеи мы углубимся в последующих главах, но прежде неплохо было бы разделаться с рядом контраргументов.
Первый из них заключается в том, что теория восприятия как контролируемой галлюцинации отрицает непреложные составляющие реального мира. «Если все, что мы ощущаем, это просто галлюцинация, — можете возмутиться вы, — идите прыгните под поезд и посмотрите, что получится».
Ничто из сказанного мной не нужно рассматривать как отрицание существования предметов и явлений окружающей действительности, будь то приближающийся поезд, кошка или чашка кофе. Слово «контролируемая» в нашем термине важно не менее, чем «галлюцинация». Изображая восприятие таким образом, мы не имеем в виду, что оно берется с потолка и может быть каким угодно, мы имеем в виду, что отображение окружающей действительности в перцептивном опыте — это конструкт нашего мозга.
В связи с этим полезно будет уяснить разницу между «первичными» и «вторичными» свойствами, как называл их философ эпохи Просвещения Джон Локк. К первичным качествам предмета он относил те, что существуют независимо от наблюдателя, в частности протяженность, плотность, подвижность . Поезд на полном ходу этими первичными качествами обладает в избытке, поэтому лучше под него не прыгать, независимо от того, наблюдаете вы его или нет и каких взглядов на природу восприятия придерживаетесь. Вторичные качества — соответственно те, существование которых зависит от наблюдателя. Это свойства предметов, вызывающие ощущения — или «идеи» — в сознании, и существующими отдельно от объекта их назвать нельзя. Хорошим примером вторичного качества будет цвет, поскольку восприятие цвета зависит от взаимодействия определенного перцептивного аппарата с объектом.
С точки зрения контролируемой галлюцинации вызывать перцептивный опыт в ходе активного, конструктивного процесса могут как первичные, так и вторичные качества объектов. Однако ни в том ни в другом случае содержание этого перцептивного опыта не будет тождественно соответствующему качеству объекта.
Второй контраргумент касается нашей способности воспринимать новое. Может показаться, будто для всего, что нам когда-либо предстоит воспринять, необходимо сформированное заранее наиболее вероятное предположение и поэтому мы навеки заперты в перцептивном мире заведомых ожиданий. Представьте, что вы никогда не видели гориллу — ни в жизни, ни по телевизору, ни в кино, ни даже в книгах, — и вдруг она топает навстречу вам по улице. Я гарантирую, что гориллу вы в этом случае все равно увидите, и это будет новый и, вероятно, довольно пугающий перцептивный опыт. Но как он в принципе возможен в мире заведомых ожиданий? Вкратце на этот вопрос можно ответить так: опыт «наблюдения гориллы» нельзя назвать целиком и полностью новым. Горилла — это животное с руками, ногами и шерстью, и вы или ваши предки — непременно видели другие существа с такими же или частично такими же чертами. Если более общо, то горилла — это объект с отчетливыми (хотя и косматыми) контурами, он движется предсказуемым в разумных пределах образом, он отражает свет так же, как другие объекты схожего размера, цвета и текстуры. Новизна опыта «наблюдения гориллы» строится на перцептивных прогнозах, действующих на множестве разных уровней детализации и приобретаемых в течение разных периодов времени от прогнозов относительно освещенности и очертаний до прогнозов относительно лиц и поз, — совокупность которых формирует новые общие наиболее вероятные перцептивные предположения, и поэтому гориллу вы видите впервые.
Чтобы ответить подробнее, нам нужно больше узнать о том, как мозг выполняет свою невероятно сложную нейронную акробатику, участвующую в перцептивных умозаключениях, этим мы и займемся в следующей главе.
Источник: «Быть собой»