12. Эпилог публичной политики
На президентских выборах 1996 года я исходил из того, что при победе коммунистов катастрофы не будет, ибо современная коммунистическая партия, придя к власти, в современных условиях вынуждена будет отказаться от коммунистического реванша и во многом сохранить курс перехода от коммунизма. Объективные условия политической борьбы принудят коммунистов преобразоваться в левую социалистическую или социал-демократическую силу, как это и происходило в странах Восточной Европы. За годы власти левых в стране оздоровились бы правые силы и мы получили бы органично сформированную политическую систему. Я предложил кандидату от КПРФ Геннадию Зюганову концепцию предвыборной кампании. Силы патриотов государственников разгромлены, но патриотическая идеология очень популярна в обществе, а лидеры её широко известны. Нужно помочь созвать Конгресс патриотических сил, на котором отдельно от КПРФ кандидатом в президенты был бы избран Зюганов. Таким образом, он шёл бы на выборы как кандидат двух независимых политических «колонн» – от КПРФ, и от патриотов, что резко увеличило бы количество его сторонников. Коммунисты созвали Конгресс, на котором в президиуме сидели лидеры КПРФ вместе со всеми радикальными левыми и правыми группами (анпиловцы, боркашовцы), и на который по этой причине не могли прийти популярные политики патриотического направления. Это было явное контр-продуктивное провокационное действо. Оно не объединяло, а лишало Зюганова голосов миллионов людей, которые ненавидели ельцинский режим, но не могли голосовать за коммунистов и экстремистов. Стало понятно, что Зюганов и КПРФ реально за власть не борются, заведомо смирились с поражением и согласились на комфортную роль ручной «системной» оппозиции. Последующие события и воспоминания тогда всемогущего охранника Ельцина Коржакова подтвердили это.
Моя публичная политическая деятельность закончилась с расстрелом Дома Советов в октябре девяносто третьего. В политике, где невозможно без компромиссов, мы шли на них только в той степени, в какой допускали наши принципы. Объективные причины неудач таких партий, как наша, в том, что в России нет социальной базы для многопартийности – широкого среднего класса. Христианская демократия в России не состоялась и потому, что православная общественность политически поляризована – от поддержки коммунистов, до голосования за Гайдара. Субъективные причины наших поражений нам тоже известны: в каждый решительный момент мы вели себя не политично – не боролись за власть всеми средствами. Для вхождения во власть либо вручную «системную оппозицию» надо было, отложив принципы, служить сильному и пихать вместе с большинством слабого; говорить не по убеждениям, а по конъюнктуре; припадать к кормушке и закрывать глаза на всеобщее воровство. У нас было достаточно талантов, чтобы и на этом поприще добиться многого.
Но это был не наш путь. Нам удалось сделать гораздо меньше, чем мы рассчитывали, но несравненно больше других партий того времени: в законотворчестве, в благотворительной деятельности и, особенно, в просветительстве – во многом мы первыми говорили то, что со временем становилось очевидным для всех. И если в России сейчас возрождается религиозная жизнь, пробуждается национальный дух и кристаллизуется государственническое сознание, элита осознает необходимость социальной рыночной экономики, то в этом есть и наша лепта. Наш голос должен был звучать в революционное время, стабильность востребует другие типы общественных деятелей. Я сознавал степень своей наивности в политике. Но быть в политике не наивным, то есть циничным можно было только за счёт многих человеческих качеств, расставаться с которыми я не мог. Конечно, опыт публичной политики был бесценным в познании России: мои теоретические изыскания подтверждались политической практикой, и наоборот