Люди должны работать.
И.В. Сталин, отвечая Мао Цзедуну.
Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.
Пословица.
Оглядываясь в экономическое прошлое проведенных реформ, процитирую академика М.В. Бетелина, обсуждающего проект Стратегии-2035, разработанный Минобрнауки: «– ключевой нерешенной проблемой была и осталась «слабая инновационная восприимчивость российской экономики».
То есть, констатирована невосприимчивость нормальной рыночной экономики к промышленным инновациям, восстановление которой в России А. Кудрин считает первым и главным результатом своей деятельности.
Именно поэтому за тридцать лет ВВП России вырос только на треть и составляет $4,1 трлн. в то время как за тридцать лет ВВП США вырос в 3,7 раза с$6 трлн до $16 трлн, а ВВП Китая – в 35 раз, с $415 млрд. до $16 трлн.
При этом доходы нижних 50% населения России в 1980 – 2016 гг. снизилась на 26%, в то время как в Европе выросли на 26%, а в Китае – на 417%».[1]
Коротко говоря, тридцать лет мы шли в экономической сфере неверным путем. Складывается ощущение, что нам удалось взять худшее из западных и отечественных букварей. Проблема состоит ещё и в том, что меняется сущность экономических процессов. Произошел «фазовый переход» в этой сфере, который руководство нашей страны, к сожалению, не заметило.
Произошедшее можно пояснить с помощью классификации, предложенной Дэниелом Беллом в теории постиндустриального развития
Традиционное общество (до XX века) – ключевой является продукция сельского хозяйства, велика роль традиций. Ученые исследуют природу, которая находится в центре внимания, человечество стремится покорить её.
Индустриальное общество. В центре внимания машины, техносфера. Например, выдающийся архитектор Корбюзье считал дом «машиной для жилья». Имеет место эффект масштаба – огромные предприятия дают большой выигрыш по сравнению с малыми и средними. Тенденция к обеспечению полной занятости населения. Время стандартизации и взаимозаменяемости. Ключевым оказывается феномен массовости. Массовые производства, армии, образования, культура, строительство, в конце концов, оружие массового уничтожения. Заводы и производство массовой промышленной продукции является решающим фактором развития. Естественно, ключевую роль играет машиностроение.
Постиндустриальное общество. Нормой становятся изменения, малые серии, автоматизация и компьютеризация. При этом людей, необходимых для обеспечения потребностей общества, требуется гораздо меньше. Роль научной поддержки развития, стратегического прогнозирования растет. Один из создателей кибернетики Норберт Винер индикатор предстоящих изменений увидел в том, что электротехника слабых токов начала давать доходы, большие, чем электротехника сильных токов. Он с тревогой писал о том, что автоматизация приведет к тому, что многим людям нечего будет продать на рынке труда, и тогда понадобится другой, некапиталистический строй.
Следует отметить глубокое понимание сталинским руководством принципиальных технологических нововведений. Для реализации Атомного проекта было создано Министерство среднего машиностроения, космического – Министерство общего машиностроения. По сути, это были государства в государстве со своими нормами безопасности, уровнем секретности, системами снабжения, своими милициями, прокуратурами и тюрьмами.
Было понятно, что высокий уровень риска требует совершенно другой степени ответственности и культуры, по сути, выхода в другую реальность. Этот подход себя полностью оправдал, и атомную монополию США удалось ликвидировать довольно быстро, и двери в космос распахнул советский человек.
Принципиальная ошибка была сделана в 1970-х когда наша страна начала добывать сырье не для себя, не для мировой системы социализма, а гнать на Запад для чуждой и враждебной социальной системы.
Реформы усугубили эту ошибку. Реформаторы убеждали, что мы станем «энергетическим гарантом мира», «нефтегазовой империей», что «всё, что надо нам продадут за нефть и за газ», что «воевать мы ни с кем не собираемся». Беда в том, что за этим бредом следовали управленческие решения.
Была сделана чудовищная вещь – ликвидирована огромная часть высокотехнологичного комплекса страны, пущена под нож большая часть отечественного машиностроения, сокращено значительное число институтов, занимавшихся прикладной наукой. То, что было сделано в сталинскую эпоху, к чему другие страны стремятся, вкладывая огромные усилия, было пущено в распыл за считанные годы.
В 1990-е годы меня познакомили с человеком, который по заказу американской фирмы предлагал инновации, которые тут же воплощались в жизнь. Эти инновации были направлены на то, чтобы данный завод никогда не смог производить оборонную продукцию, Запад делал что хотел и как хотел. Со времен горбачевщины государственный механизм напоминал пьяного меланхолика, делающего безумные вещи и не имеющего силы, чтобы осмыслить последствия сделанного.
Иногда постиндустриальную фазу развития трактуют неверно, считая, что в этом случае обществу вообще не нужна промышленность, а важна, прежде всего, сфера услуг. Это совершенно неверно. Напротив, нужна сильная промышленность, над которой можно создавать высокотехнологичную надстройку. При этом принципиальны два факторы – экономика должна быть восприимчива к инновациям, нужны люди готовы предлагать и внедрять, которые готовы придумывать эти инновации. Поэтому становится существенным не технократический, а гуманитарный уклон – начинается гуманитарно-технологическая революция.
При этом многое происходит совсем не так, как раньше. У вас есть хлеб, у меня есть деньги. Я купил хлеб – теперь у покупателя есть хлеб, но нет денег, у продавца есть деньги, но нет хлеба. Классическая экономическая наука исходила из этой картины. Но в новой реальности всё может быть иначе. У меня есть программа и у вас, мы дали переписать их друг другу, и теперь у каждого из нас по две программы. Мы не потеряли то, что отдали.
Ныне в мире 6,2 миллиарда компьютеров, быстродействие вычислительных систем увеличилось в 1018 раз по сравнению с первыми образцами компьютерной техники. Степень интеграции элементов на кристалле, а с ней и быстродействие, уже более 60 лет, в соответствии с законом Мура, каждые два года увеличивается вдвое. К сожалению, наша страна не участвует в данной компьютерной гонке, откатившись на периферию этой стремительно развивающейся отрасли… Естественно возникает зависимость от того, что нам дадут или продадут, что приводит к деградации и других отраслей промышленности.
Помнится, в мои школьные годы были плакаты и этикетки, на которых сравнивалось производство цемента, молока или чугуна СССР с Америкой. И наши показатели были очень неплохи. В отличие от сталинских времен на новые отрасли – вычислительную технику, малотоннажную химию или системы связи – должного внимания не обращалось. Ядерное оружие давало ощущение полной защищенности нашей страны… Урок этих лет состоит в том, что нельзя отставать от времени в экономике и промышленности.
Дальше дела пошли гораздо хуже. Белл предсказывал существенный рост доли занятых в сфере обслуживания. На мой взгляд, это вынужденная мера – в промышленности, сельском хозяйстве, управлении в ведущих странах людей надо всё меньше, а нынешняя социальная система не позволяет всем остальным просто раздавать деньги. Людей надо чем-то занять.
К сожалению, реформаторы приняли следствие за причину. Процитирую известного российского историка В.Э. Варданяна: «Распад СССР хронологически четко соотносится с процессом сервисной трансформации. Все произошло в точном соответствии с рецептурой постиндустриального перехода: доля занятых в сфере услуг резко возросла, тогда как в промышленности и строительстве она стремительно снизилась…
В постсоветский период услуги по аккумуляции экономически занятого населения постепенно догоняют промышленность и в 1980-е годы получают незначительный перевес… Но уже тогда, сев на иглу нефтяного экспорта, Советский Союз фактически отказался от необходимого для него нового индустриального рывка. На втором этапе, в 1990-е годы, процесс деиндустриализации экономики России приобрел революционный характер. Это были, по-видимому, самые высокие за всю историю экономики темпы сервисной трансформации. На третьем этапе, в 2000-е годы, темпы сервисной трансформации несколько снизились, однако сам вектор деиндустриализации остался неизменен.
По аналогии с «бешенными темпами коллективизации» применительно к 1930-м годам уместно говорит о «бешенных темпах сервисизации». Ещё в 1990 году доля товаров в ВВП России почти вдвое превосходила долю услуг. Не прошло и двух лет, как всё принципиально изменилось. Уже в 1992 году удельный вес услуг был выше… Развитие по постиндустриальным лекалам обернулось для страны системной катастрофой… По доле торговцев и ремонтников Россия сегодня превосходит любую из западных стран… В постсоветский период произошла переориентация России от собственных экономических запросов к обслуживанию внешнего потребления. Сегодня доля торговли в ВВП страны составляет более трети от его общего объема. Достаточно сравнить с Соединенными Штатами Америки, где удельный вес экспорта в валовом внутреннем продукте – лишь 11%. Примерно столько же было в СССР – 10%. Сейчас же многие российские регионы больше торгуют с иностранными государствами, нежели внутри страны».[2]
Другими словами, проведенные реформы превратили наше Отечество из страны творцов в страну купцов. По-видимому, Запад, придя к выводу о слабости или недееспособности российской системы, начал активно оттеснять её на обочину исторической арены…
Наполеону приписывают фразу, которую не раз полководцы говорили политикам: «Для ведения войны мне необходимы три вещи: во-первых – деньги, во-вторых – деньги и в третьих – деньги». Да и Петр I говорил: «Деньги суть артерия войны».
Но этого недостаточно! Деньги нужны, чтобы организовать работу промышленности в военных условиях. Нужно массовое увеличение объемов продукции, и, конечно, избавление от иллюзий. Ни малый, ни средний бизнес не могут обеспечить достаточного количества продукции, чтобы держать 1000-километровый фронт. Это очень серьезный экзамен для системы. Именно сейчас выясняют, сможет ли она делать то, что надо, так, как надо и в достаточно больших объемах. Новшества, которые откладывались, проекты, которые клали под сукно, должны быть реализованы очень быстро. Война «сжимает промышленное время»,
Во время Великой Отечественной войны это удалось. В частности, выпуск военной продукции в 1944 году по сравнение с 1940 годом составил 239%, танковой промышленности – 296%, вооружений 206%, боеприпасов 310%. [3] За годы Великой Отечественной войны авиационная промышленность СССР, находясь в эвакуации, выпустила более 125000 самолетов, конкурируя с военной машиной и научно-технической мыслью Германии.
Для работы оборонной промышленности во время войны необходима самоорганизация – связка и взаимопонимание тех, кто производит, тех, кто проектирует новое, и тех, кто воюет, часто является необходимым условием победы.
Мы имеем дело с «новой войной» – иными вооружениями, тактикой, новым уровнем информации о происходящем.
Ряд систем, поставляемых Украине Западом, превосходят российские образцы. И это очень серьезный вызов и для научно-технической мысли, и для промышленности страны. Будем надеяться, что наше Отечество с ним справится.
[1]Бетелин В.Г. Горизонты цифрового будущего страны завтра – это модели её экономики и образования сегодня. / Проектирование будущего. Проблемы цифровой реальности. (3-4 февраля 2022 г., г. Москва). / Под ред. Г.Г. Малинецкого. – М.: ИПМ им. М.В. Келдыша, 2022. с.30-35.
[2]Багдасарян Э. Миф постиндустриализма. // Завтра, 2020, №47(1405), с.4.
[3] Иванов В.А. Основные пропорции и параметры экономики СССР в годы Великой Отечественной войны. // Вестник Академии экономической безопасности МВД России, № 9, с.5-4.
Автор: Г.Г. Малинецкий, действительный член Академии военных наук, зав. отделом математического моделирования нелинейных процессов Института прикладной им. М.В. Келдыша РАН, д.физ.-мат.н, проф. (Москва)