«Самый скверный городишка…»
Жалобы на непонимание поэта людьми, на затухание поэзии вообще, пожалуй, извечны: «К поэзии чутьё утратил гордый век…» (Я. Полонский). Может быть, это и есть форма удержания поэзии в мире. Но бывают и такие времена, когда утрачивается сама природа поэзии, литературы вообще, её ничем незаменимого образного мышления. Тогда литература подменяется тем, что ею не является. Вместо духовного бытия человеческого подменяется бытописательством, всевозможными мировоззренческими поветриями, просто сводится к «истории». Хотя понятно, что художник начинает своё непростое дело там, где историк его заканчивает.
Всё это всецело относится и к нашему нынешнему пониманию классики. На примере новеллы «Тамань» из романа М. Лермонтова «Герой нашего времени» и хотелось рассмотреть то, что постиг и изобразил в ней великий поэт и что сумели рассмотреть в ней потомки. Пожалуй, в подавляющем большинстве своём. Тем более, что в литературе советского периода был писатель, «певец Тамани», как он наивно представлял себя. В молодости написал лирическую, но компилятивную, по летописям, повесть «Осень в Тамани», позже – краеведческий очерк «Тайна хаты Царицыхи», той самой хаты, в которой останавливался М. Лермонтов, будучи в Тамани. Это – писатель В. Лихоносов, вполне серьёзно полагавший, что М. Лермонтов унизил Тамань, назвав её, так – «самый скверный городишка», а потому «на Лермонтова можно обижаться». А он, не в пример ему, наоборот, её прославлял и воспевал. До такой степени, что это ему даже надоело: «Столько лет толкаться в этой станице, прославлять её» («Наш современник», № 10, 2021). Собственно то, как «унизил» Тамань М. Лермонтов и как её «воспел» наш самонадеянный современник В. Лихоносов, и является предметом нашего повествования. Не думаю, что действительно образованный М. Лермонтов не знал о том, что Тамань, в которой он оказался, и есть древняя Тмутаракань, занимающая центральное место в «Слове о полку Игореве», с которого и начинается русская литература. Ведь к тому времени уже была обширная литература и о Тмутаракани, и о «Слове о полку Игореве». Заметил же «Слово» А. Пушкин, оставив нам поразительные по глубине суждения об этой древнерусской поэме.
Видимо, всё дело в том, что если М. Лермонтов оказался в Тамани «по казённой надобности», то современный «классик» по досужей праздности, по его же словам, «ездил сюда вздыхать по тёмной далёкой утраченной жизни, а больше «поскорбеть о себе», а то и просто «проветриться», уверенный в том, что понимание русской литературы испорчено «уродами». И вообще «чего-то сущего не досказала о России наша литература» («Сожаление»).
Казалось, что времена вульгарного социологизма в принципе не понимающего литературы, а потому и видевшие в «Тамани» М. Лермонтова «бытовой анекдот» и ничего более, давно канули в прошлое (см. М.Ю. Лермонтов, СС, М-Л. 1937, т.V). Но оказалось, что нет. Не умея прочитать лермонтовскую «Тамань», понять то, что в ней действительно изображено, современный писатель пускался в поиски прототипов её персонажей, их потомков, того, что было в Тамани после М. Лермонтова, чего угодно, но только не самого текста великого поэта. В этом якобы был безусловный показатель проверки литературы самой жизнью. А на деле – изрядная доля вульгарного социологизма или, говоря словами М. Лермонтова, «несчастной доверчивости к буквальному значению слов». Примечательно, что современный писатель, увенчанный титлом «классика», обращаясь именно к древней Тмутаракани, а не к современной М. Лермонтову Тамани, судя по его писаниям, даже не подозревал о том, как тесно связана Тмутаракань со «Словом о полку Игореве», да и ставшая известной на рубеже ХVIII-ХIХ веков благодаря этой древнерусской поэме, и что Тмутаракань в «Слове» имеет не столько историческое и географическое значение, сколько духовное.
Перечисление же имён князей списочно из летописи не давало никаких оснований для таких обличений: «Никто ничего не знает, где и как жили люди… Плакать хочется» («Наш современник», № 11, 2021).Как «знал» писатель, видно хотя бы по такому его заключению: «Странно всё же, что земля эта не дала своего певца. А без певцов летописцев величие невозможно». Но эта земля дала первого на Руси певца – Бояна, имя которого стало нарицательным, что следует из текста «Слова о полку Игореве». Но поскольку «Слова» для нынешнего «певца Тамани» в принципе не существовало, он и настаивал на том, что «живого слова о них из Тмутаракани к нам никакой ветер не донёс» («Наш современник», № 10, 2001). В то время как именно оттуда «ветер донёс» первое и непревзойдённое «Слово». Не донёс ветер живого слова до современного писателя, но до неленивых и любопытных «донёс» главное «Слово», в котором и есть о том, как жили люди на этой земле… Да ведь к тому времени уже появились действительно глубокие исследования о Тмутаракани, в том числе «Древняя Русь и Великая Степь» Л.Н. Гумилёва.
И поскольку свою просвещённость современный писатель не мог иначе выразить кроме как только ворчанием на неразумных людей, впавших в беспамятство, – «никто ничего не знает», – то и жителей Тамани, казаков он упрекал в том, что они не сохранили для него хаты, в которой бывал М. Лермонтов: «Почти до конца века бытовали неграмотные казаки без особых воспоминаний о том, что тут у них произошло в сентябре 1837 года возле хаты Царицыхи: жили беспрерывным трудом, службой, отлучками на войну, и невдомёк им было хранить эту хату для нас, неведомых поклонников Лермонтова». Так что же всё-таки произошло здесь в сентябре 1837 года?
Мне же кажется, что если тайна Тамани и существует, то она заключается в том, что она как-то связана именно с осенью. М. Лермонтов осенью 1837 года побывал здесь. И потом были другие осени в Тамани. Осенью, 11 сентября 1855 года в Тамани высадился англо-французский десант, прямо из Парижа: «Жители, – как доносилось в рапорте, – при внезапном вступлении едва успели что захватить, а большею частью весь хлеб и имущество осталось и сожжено неприятелем». Большой урон был нанесен жилым постройкам. Был разрушен и дом Мысника». То есть домик, в котором останавливался М. Лермонтов. Восстанавливал хату сын Мысника Семён Фёдорович.
Во время немецко-фашистской оккупации Тамани, опять-таки осенью, с 3 сентября 1942 года по 3 октября 1943 года, этот двор со всеми постройками был уничтожен. Потом уже, в 1948 году это место, где находился дом Мысника, был передан в ведение Таманского морского порта. (Сборник «20 лет музею М. Лермонтова в Тамани», ст. Тамань, 1996). Так что казаки отстояли и сохранили ценою своих жизней Тамань, а вот с хатой вышла промашка, не доглядели, в чём их и упрекал современный писатель «невдомёк им было хранить эту хату» не для истинных знатоков, а для залётных поклонников М. Лермонтова… Ну а потом в Тамани наступила осень с «Осенью в Тамани», с повестью В. Лихоносова. С опрометчивыми упрёками предкам и современникам за беспамятство и нерадивость ко всему родному. Но зато – с «музыкой слова»…
Да что же такое особенное изобразил М. Лермонтов и в своём романе, и в этой маленькой новелле «Тамань», что люди читают её вот уже более ста восьмидесяти лет? Неужто только «бытовой анекдот»? Молодой прапорщик, герой, персонаж Григорий Печорин приехал в Тамань «с подорожной по казённой надобности». С ним случилось там происшествие, которое могло стоить ему жизни, вот и всё. Да ещё обозвал Тамань «самый скверный городишка из всех приморских городов России». Но почему «самый скверный»? Не потому же, что он, там, чуть-чуть не умер с голода, да ещё вдобавок его хотели утопить? Нет, конечно.
Самым скверным городишком Тамань оказался потому, что там было «нечисто». Об этом герою напоминалось несколько раз. Сначала об этом говорит десятник, который повёл его по станице в поисках квартиры, фатеры: «Есть ещё одна фатера, – отвечал десятник, почёсывая затылок, – только вашему благородию не понравится: там нечисто!» А ранее продрогший, измученный и рассерженный герой в сердцах сказал десятнику, который долго не мог найти квартиры: «Веди меня куда-нибудь разбойник! Хоть к чёрту, только к месту!» Десятник и приводит его «к чёрту», туда, где «нечисто».
«Не поняв точного значения последнего слова, герой велел идти десятнику вперёд». Вскоре он начинает понимать, что значит – нечисто. Собственно говоря, это и является темой новеллы «Тамань».
Но примечательно, что о том, что здесь нечисто говорится трижды, об этом говорят три человека. Сначала – десятник, потом – линейский казак, исправлявший должность денщика при герое: «Плохо, ваше благородие!.. Здесь нечисто!» А денщику сказал об этом знакомый черноморский урядник: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..».
И вскоре герой убеждается в том, что здесь действительно «нечисто». Войдя в хату, из которой «повеяло сыростью», он не увидел ни одной иконы: «На стене ни одного образа – дурной знак». А тут ещё мальчик лет четырнадцати с белыми глазами: «Он был слепой, совершенно слепой от природы». Герой назовёт его потом – «слепой чертёнок», желая дознаться, куда он «ночью таскался с узлом».
Убедившись в том, что он попал туда, где нечисто и что мальчик вовсе не слепой, а просто «с белыми глазами», герой вдруг подумал: «В тот день немые возопиют и слепые прозрят». А подумал он так, вспомнив фразу из Священного Писания, потому, что происходящее вокруг соотнеслось с неким высшим смыслом.
Ведь поэт, художник во все времена изображает жизнь такой, какой она есть. Нередко во всей её неприглядности. Но у истинного поэта, а не бытописателя, в его изображении непременно присутствует, светится идеал той жизни, какой она является на самом деле. По Божьему устроению, какой она должна быть…
Герой новеллы как человек хотя и «порочный», но верующий, потому и подумал видоизменённой фразой Священного Писания, что происходящее вокруг него соотнеслось с высшим духовным смыслом человеческого бытия. Это фраза из Книги пророка Исаии: «И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых» (29:18).
В тот день… Что же это за день, который и изображает поэт в «Тамани»? После того, как «падёт величие человеческое, и высокое людское унизится; и один Господь будет высок в тот день» (2: 11). Наступает день, когда человек бросит серебряных и золотых своих идолов, кумиров, которых он сделал себе для поклонения им. В тот день глухие услышат, а слепые прозрят, потому что «страждующие более и более будут радоваться о Господе» (29:19). Это день обретения Бога, торжества Божия, когда не «будет более обидчика, и хульник исчезнет, и будут истреблены все поборники неправды» (29:20). Будут истреблены те, поборники неправды, которые «запутывают человека в словах, и требующему суда у ворот, расставляют сети и отталкивают правого» (29:21). В тот день – это тот день, когда люди обретут Бога, и «блуждающие духом познают мудрость» (29: 24). Примечательно, что в день торжества Господня в Тамани всё происходит именно по книге пророка, в которой говорится о глухих и слепых. Слепой мальчик, оказавшийся зрячим, и глухая старуха, оказавшаяся не глухой. В изменённой же фразе героя говорится о немых и слепых. Но немых он в Тамани не встретил…
Увиденное в Тамани, в самом скверном городишке, М. Лермонтов соотносит с Божеским устроением мира, насколько оно соответствует ему. Оказалось, что не соответствует, а потому «городишка» «самый скверный». То есть гнусный, порочный, нарушивший чистоту веры. Поэт изобразил в «Тамани» то, каков этот мир по Божьему устроению и каков по человеческому разумению. Вот главная тема новеллы «Тамань» М. Лермонтова.
Это и стоит за той фразой из Писания, которой подумал герой новеллы «Тамань». В той хате, где нечисто, хате стоящей у самого морского обрыва, происходило противоборство праведного с неправедным, происходило познание истины и обретение Бога. Это происходит везде и всюду. Но даже и в таком провинциальном захудалом и даже скверном городишке, как Тамань… Это и изобразил М.Ю. Лермонтов в новелле «Тамань». Он не только не унизил этот «самый скверный городишка», но представил то, как из его скверны духом познаётся мудрость и истина. И только обыденное, а то и порочное сознание могло увидеть в этом высоком духовном действе унижение…
А в хате этой и далее всё свершалось согласно Священному Писанию. Старуха, отвечавшая на все вопросы, что «она глуха, не слышит», вдруг услышала, когда герой стал допытываться у мальчика, «слепого чертёнка», куда он ночью бегал, и стала ворчать: «Вот выдумывают да ещё на убогого!,,». То есть и глухие услышали…
Но почему восемнадцатилетняя девушка, «певунья» названа Ундиной? Ведь если такого типа женщины от Тамани до Керчи не было, значит, по мнению современного «классика», М. Лермонтов написал неправду, так сказать, исказил действительность… Своего подлинного имени она ведь так и не назвала: «А как тебя зовут, певунья?» – «Кто крестил, тот знает». – «А кто крестил?» – «Почему я знаю?» – «Экая скрытная…». Как видим, она крещёная и ходит в церковь. Когда она, волнуясь за Янко, своего друга-контрабандиста спросила: «А если он утонет?», мальчик отвечал ей: «Ну что ж? в воскресенье ты пойдёшь в церковь без новой ленты». То есть, она останется без подарка. И в то же время она «бес – девка» как назвал её казак-денщик. И у неё – «змеиная натура», «она как змея скользнула между моими руками»… То есть, надо полагать, она внешне чтит обряд, соблюдает приличия христианки, крещёная и ходит в церковь, но сущность её остаётся тёмной – змеиной, бесовской.
Ундина в «Тамани» – ещё одно свидетельство того, что «там нечисто». Ведь это – русалка – одно из проявлений «нечистой силы». С ней связана обманная любовь. Её цель – завлечь и утопить царевича ли, молодца ли, красавца ли, так как она воплощает в себе умершие души, является представительницей «царства смерти, тьмы и холода» (С.В. Максимов). В этом смысле она – «царевна», но царства смерти. Таково её народно-поэтическое значение, которое естественно отразилось в литературе.
Герой узнает её змеиную сущность, прикрытую внешней красотой тогда, когда она попыталась утопить его. Ундина же – это в средневековых поверьях дух воды в образе женщины, русалка, наяда. Она в новелле и названа «русалкой» после того, как проявила свою змеиную сущность. Здесь – перекличка с «Ундиной» В. Жуковского: рыбак подымает из воды деву морскую, «пела она и качалась на зыбкой волне. …Ундинами чудные эти девы слывут у людей».
Эта Ундина в новелле двулика, потому что это обманная любовь, так же как и в стихотворении М. Лермонтова «Тамара»: «Прекрасна как ангел небесный,/ Как демон коварна и зла». Можно сказать, что продолжение образа Ундины из «Тамани» получило развитие в его стихотворении 1841 года «Морская царевна». Здесь обманная сущность Ундины, морской царевны предстаёт во всей определённости: «В море царевич купает коня: Слышит: «Царевич, взгляни на меня!» Когда он выбрасывает её на морской песок, она превращается в морское чудище: «Видит, лежит на песке золотом/ Чудо морское с зелёным хвостом… Хвост чешуею змеиной покрыт… Пена струями сбегает с чела./ Очи одела смертельная мгла». То есть морская царевна уже с признаками безумия, в то время как в «Тамани» – «На лице её не было никаких признаков безумия». Это ввело в заблуждение героя. И её змеиную натуру он узнал только тогда, когда она попыталась его утопить. Но главное – там и там представлена обманная сущность и Ундины, и Морской царевны. В новелле «Тамань» и происходит узнавание её истинной сущности, сокрытой за внешней красотой.
Сущность русалки, этой нечистой силы сказывается не только лишь в стихах В. Жуковского, М. Лермонтова, но и в нынешней поэзии. Есть у выдающегося поэта нашей эпохи Юрия Кузнецова стихотворение, одноимённое с лермонтовским: «Морская царевна». Приведём его полностью, дабы увидеть, чем оно отличается от «Морской царевны» М. Лермонтова. Если в стихотворении М. Лермонтова царевич – «Будет он помнить про царскую дочь!», то у Ю. Кузнецова несколько иное: «Твои руки, что меня касались/ Никому на свете не согреть!» То есть человек, однажды подпавший под влияние нечистой силы, уже не может возвратиться в своё прежнее, непорочное состояние:
Плавает русалка на просторе,
Я на лодке вышел на простор.
Что-то держит лодку в синем море,
В синем море отказал мотор.
Под кормою плещется девица,
На меня глядит и говорит:
Не могу, дурак, освободиться,
Намотались волосы на винт.
О поимке долго не гадая,
Размотал я волосы с винта.
Вытащил – холодная, нагая
Замерцала в лодке красота.
Закачалась лодка в синем море,
Замерцала в синем забытьи.
Мне русалка пела на просторе
О грядущем холоде в любви.
Будет тебе холодно, красавец,
Будут твои руки леденеть.
Твои руки, что меня касались
Никому на свете не согреть…
Я не помню, как мы с ней расстались.
Скоро стали руки холодеть.
Мои руки, что её касались,
Не смогли все женщины согреть.
Таким образом, в «Тамани» М. Лермонтов изобразил брань духовную, противоборство тёмной и светлой сущностей человека. Вот о чём эта новелла. Хотя, внешне и кажется только описанием дорожного происшествия… Вот почему этот городишка самый скверный. Там пребывает нечистая сила, скверна, и там идёт борьба с ней.
Это кажется невероятным, но ведь об этом же – и в «Слове о полку Игореве». Тмутаракань – это место, где пребывает истукан, «Тмутараканский болван», то есть ветхозаветный кумир. «До кур Тмутаракани» – это титлованное, сокращённое написание слова кумир.
Молодые князья, братья Игорь и Всеволод, отринув своих богов, пошли искать чужих. Об этом и сокрушается великий князь Святослав: «Ваши храбрые сердца в жестоком харалуге скованы». Жестокосердие же и есть признак отречения от своих богов и принятие чужих… А смена веры равнозначна гибели человека: «Берегитесь, чтобы не обольстилось сердце ваше, и вы не уклонились, и не стали служить иным богам и не поклонялись им» (Второзаконие, 11: 16).
В «Тамани» М. Лермонтов писал о том, что и «самый скверный городишка» отнюдь не является «скверным», так как в нём, как и везде, идёт внешне незримая духовная борьба с этой самой «скверной»…
Называя городок «Тамань» «самым скверным», поэт тем самым как бы говорит, точнее – изображает то, что везде, где только ни есть человек, идёт жизнь человеческая. Везде, даже в самом «скверном» городишке… Жизнь всеобщая, управляемая Божией силой. Нет «провинций», нет забытых Богом мест, глухих углов. Таковыми их делают люди, отступая от своей духовной природы, искажая путь свой на земле…
Герои новеллы «Тамань», как и романа в целом, не уклоняются от веры и сохраняют свою человеческую духовную сущность. О чём свидетельствует и судьба Бэлы. Об этом говорит Максим Максимыч: «Этакая мысль придёт ведь только умирающему!.. Начала печалиться о том, что она не христианка, и что на том свете душа её никогда не встретится с душою Григория Александровича, и что иная женщина будет в раю его подругой. Мне пришло на мысль окрестить её перед смертию; я ей это предложил; она посмотрела на меня в нерешительности и долго не могла слова вымолвить; наконец отвечала, что она умрёт в той вере, в какой родилась». И когда Бэла умерла, она и после смерти осталась в своей вере: «Я хотел было поставить крест, да знаете неловко: всё-таки она была не христианка…».
Итак, как в «Слове о полку Игореве» Тмутаракань – место пребывания литого кумира, который – мерзость пред Богом, так и в Тамани – это место, где – нечисто, где пребывает скверна. И где идёт вместе с тем брань духовная за сохранение души человеческой. Имя же ветхозаветного кумира – ВИЛ: «Был у вавилонян идол, по имени Вил… Царь чтил его и ходил каждый день поклоняться ему: Даниил же поклонялся Богу своему. И сказал ему царь: почему ты не поклоняешься Вилу? Он ответил: потому, что я не поклоняюсь идолам, сделанным руками, но поклоняюсь живому Богу, сотворившему небо и землю и владычествующему над всякою плотью» (Книга пророка Даниила, 14: 3-5).
Мой старший товарищ, ныне покойный поэт Виктор Михайлович Жорник, общавшийся с В. Лихоносовым в Тамани и Пересыпи, для краткости в разговорах, обычно называл современного «классика» – ВИЛ, то есть аббревиатурой, что значило Виктор Иванович Лихоносов. Когда я ему сказал, что Вил – это ветхозаветный истукан, идол, кумир в Тмутаракани, он немало изумился этому, но потом согласился: «Этого не может быть. Но похоже так и есть…». Ведь Священное Писание говорит не только о том, что было когда-то, но о том, что свершается всегда и ныне, во все времена…
Да, умеет сатана насмеяться над человеком. Над всяким, даже если он увенчан суетными современниками титлом «классика». Вот и современный писатель полагал, что он «воспевал» и «прославлял» Тамань, не в пример М. Лермонтову, её якобы «унизившем», а вышло наоборот. Ибо лёгким краеведческим набегом, минуя духовную сущность человека, это сделать невозможно.