Актуальность темы исследования memory studies обусловлена возросшим в последние годы интересом к проблематике исторической памяти и исторической политики. Как известно, одним из ключевых факторов консолидации общества является его обращение к общему прошлому. Исторические процессы на рубеже XX-XXI вв. существенными образом повлияли на историческую и социальную память людей. В ходе этих процессов произошёл отказ от прежних ценностных установок и ориентиров, изменились оценки исторических событий.
Кроме того, интерпретация событий прошлого неизменно используется политическими силами в тех или иных целях. Конфликты по поводу исторического прошлого, ставшие в последние два десятилетия политической рутиной, привлекают внимание к «памяти» как фактору внутренней и международной политики[1].
Историческая память способна сохранять в массовом сознании оценки событий прошлого, которые в свою очередь превращаются в ценностные ориентации и определяют поступки и действия не только отдельных индивидуумов, но и субъектов политического процесса. Воздействие стереотипов исторической памяти па сознание может как консолидировать общество, так и оказать негативное воздействие. Таким образом, сохранение исторической памяти является общенациональной проблемой. Одним из наиболее эффективных инструментов формирования исторической памяти являются дискурсы — коммуникативные действия, осуществляемые в устной и письменной, вербальной и невербальной форме[2].
В 1980—1990-х годах по миру проходит целая волна коммемораций — торжественных празднований памятных дат. К ним относятся двухсотлетие Французской революции, пятисотлетие открытия Америки, тысячелетия крещения стран Северной и Восточной Европы (включая Россию). Постепенно создается целая «индустрия наследия» – инфраструктура мемориального туризма. Открывается множество новых музеев и мемориальных комплексов на местах сражений или археологических раскопок. В 1980 году канцлер ФРГ Гельмут Коль впервые использует словосочетание «историческая политика» (Geschichtspolitik)[3].
«Решающей причиной» популярности исследований памяти социолог Ян Ассман называет уход поколения очевидцев «тяжелейший в анналах человеческой истории преступлений и катастроф». С его точки зрения, суть повального увлечения тематикой памяти заключается в том, что, переходя рубеж, когда воспоминание свидетеля событий оказывается под угрозой исчезновения, общество сталкивается с потребностью выработки «культурных форм памяти о прошлом»[4].
Наиболее значительный вклад в исследование исторической памяти в философии XX столетия внесли фундаментальные труды М. Хальбвакса, Р. Арона, П. Рикёра, Ф.Р. Анкерсмита, Я. Ассмана, П. Хаттона, Д. Лоуэнталя, Ж. Ле Гоффа и Ф. Арьеса.
«Генеалогию» исследования memory studies принято начинать с работ французского социолога Мориса Хальбвакса, который впервые ввёл понятия «социальные рамки память» и «коллективная память». Таким образом, термин «коллективная память» зародился внутри школы «Анналов»[5]. Хальбвакс полагал, что память индивида способна существовать в силу того, что индивид является уникальным продуктом нетривиального пересечения групп, его память структурируется благодаря групповым идентичностям. Это первая из нескольких «волн» изучения памяти, которые принято выделять.
Вторую волну memory studies принято связывать с двумя работами: с книгой американского историка Йозефа Йерушалми «Захор: еврейская память и еврейская история» и предисловием французского историка Пьера Нора «Между памятью и историей» к антологии «Места памяти».
Немецкая исследовательница Алейда Ассман по-другому смотрит на развитие memory studies. По её мнению, возникновение и быстрый рост популярности понятия «коллективная память» является ответом на критику идеологий 1960–1970-х гг., которые рассматривали репрезентации прошлого только в качестве средства внушения «ложного сознания»[6].
Вопрос о том, преодолен ли кризис дисциплины, по-прежнему остается открытым. Исследования памяти до сих пор не имеют своего методологического аппарата и являются междисциплинарным полем, представляющим интерес не только для историков и социологов, но и для политологов.
[1] Малинова О.Ю. Режим памяти как инструмент анализа: проблемы концептуализации // Политика памяти в современной России и странах Восточной Европы. Акторы, институты, нарративы: коллективная монография / под ред. А. И. Миллера, Д. В. Ефременко. — СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020. — 632 с.
[2] Шестакова М.А., Котунова О.В. Формирование исторической памяти этикодискурсивными средствами // Ценности и смыслы. 2021. №6.
[3] Колосов Н. К. Память строгого режима: История и политика в России. — М.: Новое литературное обозрение, 2011. С.42-43
[4] Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры. С. 11-12
[5] Касьянов Г. Украина и соседи: историческая политика. 1987-2018 «НЛО», 2019. С. 12
[6] Ю. А. Сафронова Memory studies: эволюция, проблематика и институциональное развитие , Методологические вопросы изучения политики памяти: Сб. научн. тр. / Отв. ред. Миллер А. И., Ефременко Д. В. — М.-СПб: НесторИстория, 2018. С.13
Мареева Мария, студентка 4 курса группы 2-19-1 кафедры политологии ИМОиСПН МГЛУ