Глава 1. Становление информационной аналитики и ее проблемной сферы

§1. Становление аналитики как инструмента практической философии

Рассматривая аналитику в означенном контексте, необходимо, прежде всего, подчеркнуть, что она выступает средством получения инструментальных знаний, главной функцией которых является целеосознанное практическое преобразование человеком объектов второй природы в целях  гармонизации различных форм и порядков социального мира. Именно поэтому мы и апеллируем к практической философии, которая обращена к проблемам организации, оптимизации и продуктивной реализации человеческого действия.

Значимость практической философии вытекает из того фундаментального факта, что объективные инструментальные знания могут и должны непосредственно влиять на характер действия человека, его направленность на предмет, формировать оптимальную технологию целедостижения. По сути, такая философия кульминирует основную проблему предназначения человека действующего, которая в терминах Иммануила Канта (1724-1804) может быть выражена в формах ответа на вопрос: «Что я должен делать?». Но, в данном контексте, безусловно, с учетом классической моральной ориентации данного вопроса, он детализируется в следующем комплексе его импликаций: на что я должен направить свои усилия?; как и с кем я должен действовать?; какие средства использовать?; как я смогу использовать полученный результат в будущем?

Другими словами, практическая философия должна указать, открыть субъекту те условия оптимального действия, которые позволят ему достичь определенного состояния гармонии. Истоки последней И. Кант видел в нравственности отношений и действий человека, которая предопределяет возможность благостного результата при ответе на вопрос: «на что я могу рассчитывать?». Но, по сути, если в категорическом посыле Канта несколько изменить тональность обращения к абсолюту, то можно понять, что речь идет о формировании нравственной социальности, которая, безусловно, должна достигать определенных порядков гармонии, либо, по меньшей мере, иметь эффективные механизмы согласования разнонаправленных интересов людей – быть бесконфликтной, замиренной. Поэтому моральность общественных связей, отношений и действий всегда имела мощное критериальное значение для оценки уровня развития социальности человека действующего.

В связи с этим И. Кант и актуализировал роль практической философии, акцентируя внимание на субъекте – носителе нравственных качеств, обусловливающих степень его включенности в различные порядки социальной практики. «В конце концов, все сводится к практическому, и в этой тенденции всего теоретического в отношении его применения состоит практическая ценность нашего познания. Но эта ценность лишь тогда безусловна, когда безусловна цель, на которую направлено практическое применение знания. Единственная безусловная цель, к которой должно относиться все практическое применение нашего познания, есть нравственность, которую мы называем поэтому просто, или абсолютно, практическим (социальным). И та часть философии, которая имеет предметом моральность, должна быть названа, поэтому практической философией…»[1]. Именно практическая философия является основанием любого действия индивида, ибо вплетает его в структуры ассоциированной деятельности, составляющие базу любого социума. Это означает, что и социальная философия тоже входит в структуру практической сферы философского логоса, равно как и аксиология, этика и эстетика.

Итак, теоретическая и практическая философия – это различные части философского знания. Практическая философия содержит знания-инструменты, а теоретическую философию составляют знания-описания и представления. Практическая философия есть генетически первичная форма философии, тогда как теоретическая вторична по отношению к ней. Примат практической философии над теоретической, генетическая зависимость и обусловленность содержания теории от задач практики являются закономерностью историко-философского процесса. Сколь ни сложна была бы теоретико-философская надстройка, в конечном счете, она функционирует как инструмент обеспечения базисной философской практики[2].

Кроме того, философия способствует, прежде всего, постановке новых проблем на стыке разных наук и сфер человеческой культуры и деятельности. В этом и заключается ее интегративная, синтетическая функция в науке и обществе. Философия выполняет также свою аналитическую, исследовательскую функцию в широком значении этого понятия. Данная функция может быть охарактеризована также как методологическая, связанная с анализом путей познания и действия, методов и логических форм. Наконец, все большее значение в современных условиях приобретает ценностно-регулятивная, аксиологическая функция практической философии, состоящая в соотнесении целей и путей познания и действия с гуманистическими идеалами, в их социально-этической оценке[3].

Таким образом, отнюдь не потребность в спекуляции, а именно практические соображения побуждают человеческий разум выйти из своего круга и сделать шаг в сферу практической философии, чтобы получить здесь сведения и ясные указания относительно источника своего принципа действия и истинного назначения этого принципа в сопоставлении с максимами, которые опираются на потребности и склонности человека. Это должно помочь ему выйти из затруднительного положения и избежать опасности лишиться всех подлинных принципов из-за неопределенности, в которой он легко может запутаться[4].

Следовательно, практическая философия выступает в качестве главного средства снятия, преодоления неопределенности в процессе человеческой деятельности, определения ее целей и технологии целедостижения, что с очевидностью требует постоянного уточнения знания о предмете субъектной деятельности.

В рамках нашего монографического исследования мы актуализируем именно указанную выше функцию практической философии, ибо получение нового инструментального знания, выступающего в качестве главного инструмента преобразующей деятельности современного человека, предполагает использование всего методологического арсенала аналитики. Последний достаточно обширен и включает в себя широкий спектр подходов и методов – от основоположений трансцендентального познания через принципы постижения предмета в интенции и создания его (предмета) информационных, поисковых моделей до методов вычерпывания эмпирических данных из структуры предмета и разработки технологий упреждающего управления возникающими проблемами.

В связи с этим возникает вопрос определения статуса предмета аналитики, рассматриваемой в качестве главного средства развития практической философии.
Итак, отнюдь не каждое сущее изначально является предметом познания. Оно также существует, не являясь объектом человека познающего, до тех пор, пока не становится познанным[5]. Именно тогда это сущее и становится предметом аналитики. Предметное бытие вообще – это лишь внешняя характеристика сущего как такового. Только для человека оно является чем-то существенным, ибо имеет выраженное практическое значение, открывающее некие перспективы развития предметно-деятельностной практики в дальнейшем. При этом, «трансцендентальная» проблема познания не затмевается и даже не отодвигается на второй план предметно-практической, а подхватывается ею в полном объеме и подвигается к решению с использованием аналитических средств, ибо предметная деятельность субъекта является лишь интенцией на нечто реальное. Она (деятельность) не перестает быть таковой и после получения реального результата, т.к. этот результат сразу же становится предметом последующих преобразований, интенциально осмысленных субъектом.
При этом очевидно, что познание, использующее весь арсенал средств аналитики, и последующая предметно практическая, преобразовательная деятельность представляют собой перманентный процесс. Каждый из его циклов состоит как минимум из следующих четырех фаз:
·         проявление некоего феномена;
·         актуализация проблем, связанных с этим явлением;
·         становление интенции (предметной сферы) исследования, формирование системы научных представлений о предмете (концепция), аргументированное обоснование форм позиционирования предмета в структуре объекта и выделение структурообразующих признаков объекта (теория);
·         предметно-практическая деятельность, направленная на оптимизацию позиционирования предмета в структуре объекта.

По крайней мере на двух завершающих этот цикл фазах будет востребована аналитика как средство получения инструментальных знаний и, одновременно, как мощный инструмент формирования информационной ресурсной базы, необходимой для создания технологий упреждающего управления проблемами в процессе предметно-практической деятельности человека.

Становление и развитие инструментария аналитики имеет долгую историю и процесс наращивания его потенциала бесконечен, как бесконечен процесс познания человеком бесконечной сложности мира и опредмечивания его модусов. Но сейчас можно с уверенностью сказать о том, что благодаря использованию методов аналитики были созданы не только эффективные технологии предметно-практической деятельности людей, но и сформированы масштабные инновационные теоретические конструкты, объективно представляющие сущность метаморфозно изменяющегося современного социального мира.

Именно эти конструкты и составляют структуру современной практической философии. Здесь мы апеллируем, прежде всего, к таким методологическим системам, как аксиология, логика, праксиология, эпистемология, этика, эстетикаи др. Кроме того, серьезное инструментальное значение для предметного анализа различных проявлений современного социального бытия имеют следующие теоретические конструкты, обладающие высоким инновационным, эвристическим потенциалом: концепция постиндустриального или информационного общества (Даниэл Белл, Элвин Тоффлер, Ален Турен[6] и др.), общества второй модернити (Зигмунд Бауман, Энтони Гидденс[7]) и примыкающие к ним концепции общества риска (Ульрих Бек[8]), общества спектакля (Э. Ги Дебор[9]), дисциплинарного общества (Мишель Фуко[10]), сетевого общества (Мануэль Кастельс[11]), общества потребления (Жан Бодриар[12]) и многие другие.

Теперь рассмотрим в ретроспективе процесс становления и наращивания методологического потенциала аналитики и одновременно попытаемся отразить этапы формирования некоторых основоположений практической философии.

Итак, разработка базовых правил получения нового знания принадлежит еще Аристотелю Стагирскому (ок. 384-322 гг. до н.э.). Они содержатся в его известных трудах – «Первая аналитика», «Вторая аналитика», Метафизика» и других текстах «Органона» (греч. organon – «орудие», средство познания). Если в ранней «Топике» и иных трактатах Аристотель искал ответы на вопрос «Что анализируется?», то во «Второй аналитике» он раскрыл основы получения «выводного» знания. Он показал, что правильные рассуждения подчиняются небольшому числу законов, независимых от частной природы объектов. Аристотелю принадлежит и открытие первых трех законов формальной логики – тождества; непротиворечия и исключенного третьего, что имело не только важное методологическое, но и прикладное значение.

Закон тождества был им сформулирован в трактате «Метафизика»: «…иметь не одно значение — значит, не иметь ни одного значения; если же у слов нет значений, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности — и с самим собой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслить что-нибудь одно»[13]. Согласно этому закону, любая мысль (любое рассуждение) обязательно должна быть тождественна самой себе, т.е. она должна быть ясной, точной, простой, определенной. Говоря иначе, этот закон запрещает путать и подменять понятия в рассуждении (т.е. употреблять одно и то же слово в разных значениях или вкладывать одно и то же значение в разные слова), создавать двусмысленность, уклоняться от темы и т.п.

Закон непротиворечия философ сформулировал следующим образом: «два противоположных суждения не могут быть истинными в одно и то же время и в одном и том же отношении»[14]. Согласно этому посылу формально-логическое противоречие есть серьезная ошибка, несовместимая с логическим мышлением.

Формулировка закона «исключенного третьего» гласит: «из двух противоположных суждений, одно истинно, другое ложно, а третьего не дано». Данный закон дополняет «закон непротиворечия», но применим лишь в том случае, где при однозначности ситуации, имеется прямое отрицание одного понятия другим или косвенное отрицание дополняется достаточно обстоятельными комментариями; его назначение – устранение возникших противоречий.

В своих изысканиях Аристотель опирался на труды Демокрита, Платона, положения Сократа и других древнегреческих философов, но ему не удалось создать системы принципов мыследеятельности рассуждающего человека. Он не использовал в своих построениях понятия «логика» (от греч. logos — слово, мысль, речь, разум), он знал лишь прилагательное «логикос» («относящееся к слову»).

Подчеркнем, что Аристотель разрабатывал свою силлогистику именно как аналитику, как способ получения выводного знания на основе уже имеющегося. Употребляя слово «анализ», он понимал под ним разложение сложного на простое вплоть до далее неразложимых первоначал или аксиом. В «Риторике»[15] он впервые говорит об «аналитической науке», как об универсальном методологическом инструменте познания. Но, значение трудов Аристотеля состоит не столько в описании и кодификации приемов анализа, сколько в том, что они сами стали объектом исследования, что ознаменовало собой начало формализации мыслительных процессов.

Исключительную ценность представляет его исследование доказательства, которое он привел во «Второй аналитике». Доказать что-либо – значит связать необходимой связью то, что связано в самой действительности. Для этого надо чтобы связь через средний термин была «правильной» (непротиворечивой). Однако для получения истины одной логической непротиворечивости мало. Требуется еще истинность посылок, в которых связь субъекта и предиката отражала бы связь, присущую самой действительности. При этом такая связь должна быть необходимой, т.е. выражать не случайные, а существенные зависимости.

Аналитика Аристотеля, в противовес «мнимой мудрости», выступает как средство анализа известного знания о предмете, а также получения нового (выводного) знания о нем. Им впервые были открыты схемы рассуждения и умозаключения, которые он назвал «доказывающей (дедуктивной) наукой», аналитикой, а умозрения — «силлогизмами».

Аристотелю принадлежит и первенство в описании основных приемов поиска «подобного» и отличительного в знании, получения «соотнесенного» знания, построения утверждения, отрицания и противоречия, умозаключения в целом. Он показал, что «…всякое основанное на размышлении учение исходит из ранее имеющегося знания», а «…для решения проблем следует выбирать расчленения и деления…»[16].

Идеи, изложенные Аристотелем в трудах по аналитике, в дальнейшем развивались его учеником Теофрастом (IV-III вв. до н. э.), его последователями — Андроником Родосским (I в. до н. э.), Александром Афродисийским (II-III вв. н. э.), Порфирием (III в. н. э.), Фемистием Пафлагонским (IV в. н. э.). Свой вклад в изучение и популяризацию этих идей внесли критик Хризипп (III в. до н. э.), биограф Диоген Лаэртский (III в. н. э.), а также различные переводчики и писцы.

Так, труд Порфирия «Введение в Категории Аристотеля» стал «учебником» в средневековой Византии и Западной Европе. Но значение трудов Порфирия этим не ограничивается. Истолковывая «пять звучаний» — род, вид, отличительный признак, существенный признак и случайный признак, он фактически заложил методические основы для информационного анализа. Например, им была предложена наглядная схема (известная как «древо Порфирия»), отражающая родовидовые отношения понятий в строгой иерархии. Через 16 столетий этот подход будет положен в основу десятичной классификации, дескрипторных словарей и анализа предметного поля объекта.

В начале VI века последний представитель античной философии и одновременно «отец средневековья» Боэций (Аниций Манлий Торкват Северин Боэций) написал комментарии к сочинениям Аристотеля[17], а также к трудам Платона, Порфирия и Цицерона, переведя их на латинский язык, что послужило толчком к дальнейшему распространению идей этих мыслителей[18].

Заметим, что Комментарии Боэция к «Категориям» Аристотеля, написанные около 510 г. н. э., входили в корпус логических сочинений, составляющих так называемую «старую логику» (logica vetus, или ars vetus). В Средние века это сочинение пользовалось огромной популярностью, о чем свидетельствует большое число (более трехсот) дошедших до наших дней манускриптов.

Именно раннее средневековье обогатилось бесценным опытом отбора и «свертывания» знания, столь важного для последующего развития информационной аналитики. В это время стали издаваться разного рода «компендиумы» — краткие энциклопедии, справочники, компиляции, бревиарии (лат. breviarium – служебник). Вместе с тем стремительное распространение такого рода трудов имело и негативные последствия: они нередко вели к упрощению, компилятивности, догматизации, вольной трактовке авторского знания.

Для аналитиков больший интерес представляет принцип соединения «логоса» и «мифа» — логического и чувственного познания, введенный Боэцием. Благодаря этому посылу современный субъект познания получает возможность оптимально совмещать эти уровни анализа при решении профессиональных задач, ибо аналитик не может обращаться к самому объекту, исследовать его каким-либо образом, он может лишь сравнивать «тексты» об этом объекте через некие формализованные приемы. При этом возникает закономерный вопрос: можем ли мы вовсе исключить профессиональную интуицию аналитика из его арсенала средств вычерпывания информации об объекте? Каким правилам должен следовать аналитик, чтобы не переступать границу верификации? Эти вопросы остаются чрезвычайно актуальными и сегодня.

К творчеству Аристотеля обращался и основатель арабо-язычной логики сирийский математик Аль-Фараби (870-950), прокомментировавший весь аристотелевский «Органон». Его логика была направлена на анализ научного мышления. Аль-Фараби выделял в логике две ступени: одна охватывала представления и понятия; другая – теорию суждений, выводов и доказательств.

Весьма перспективными в плане оформления инструментария аналитики в частности, и наукообразования в целом были и программы Пифагора, стоиков и Платона, развивавших картину бытия-логоса, подпадающего под умозрение. В них содержался призыв подходить к вещам средствами одной мысли, не привлекая чувств, пытаясь уловить подробности бытия самого по себе, во всей его чистоте[19]. Но, такой подход был полностью блокирован линией Аристотеля, настаивавшего на предметной стороне знания: обладание отвлеченным знанием в отсутствие опыта – влечет ошибки, ибо дело всегда приходится иметь с единичным[20].

Развивал эту эпистемологическую линию в тот период времени и известный таджикский мыслитель Ибн Сина (Авиценна) (980-1037). В работе «Логика» он также стремился обобщить аристотелевскую силлогистику, установить зависимость между категорическими и условными суждениями.

Принципиально значимый для становления аналитики методический шаг к новому знанию был сделан на заре Возрождения испанским философом и богословом Раймундом Луллием (1233-1315). Из средневековых «реалистов» он занимал самую последовательную позицию в отождествлении порядка действительности с порядком логическим, доведя ее до панлогизма, тем самым опередив Гегеля на пять веков.

Луллий предпринял попытку изучения проблем логического следования путем моделирования операций с использованием им же разработанной «системы концентрических кругов». Главную задачу он видел в том, чтобы научить людей выводить новые сочетания терминов на основе подобранных таблиц. Его заслуга состоит в том, что он сумел предвосхитить использование фасетно-блочного подхода в информационном анализе, впервые сделав акцент на поиск не просто выводного, а именно нового инструментального знания о мире.

Критики Луллия обвиняли его в механистичности философских суждений, и на долгие годы воззрения философа были незаслуженно преданы забвению. Только в XX веке его идеи об использовании трёх кодировок (текст-картинка-схема) были взяты за основу разработчиками теории «уровней интеллекта», из которых наиболее близкими к схемам Луллия являются «Уровни бытия» («Спиральная динамика») Клера Грейвза[21] и «Теория уровней абстрактного интеллекта» (ТУАИ) Якова Фельдмана[22]. Идеи Луллия просматриваются и в работах Генриха Альтшуллера – основателя «Теории решения изобретательских задач» (ТРИЗ)[23].

Значительно позднее подход Луллия будет использован Исааком Ньютоном при создании «предсказательных» таблиц, а Дмитрием Менделеевым при открытии «периодической таблицы». Современные аналитики станут широко использовать сопоставительные таблицы как одно из основных профессиональных средств.

Ревизия «предметных» порядков мысли, порожденной аристотелевской энтелехией[24], производилась одновременно с нескольких сторон, благодаря усилиям мыслителей Нового времени, которые осуществили движение в сторону ее (мысли) распредмечивания, тем самым заложив основания символизма.

Так, эпистемологический урок Коперника (1473-1543) заключался не только в демонстрации того, что знание не есть непосредственная копия наблюдаемых данных в «живом созерцании» предметов и событий. Он показал так же невозможность идентификации аппарата науки с объектами материального мира, ибо теоретические абстракции (модели) не могут быть изоморфны по отношению к каким бы то ни было естественным референтам.

Созданный Коперником прецедент породил убеждение в том, что наука невыводима из языка визуальных протоколов, она формируется не вследствие обобщения индуктивных опытных данных, а из построения теории. Этот посыл имел чрезвычайно важное гносеологическое значение, по сути, оформляя методологию процесса выработки стратегий аналитических исследований.

Благодаря такой «распредмеченой интенции», обнаружилось, во-первых, что теоретические структуры, умопостигаемая реальность не конструируется из опытных данных: знание не вытекает из опыта – в его создании используются свободно творимые (через процедуры анализа) понятия, пригодность которых проверяется опытом а posteriori. Во-вторых, выявилось, что удаленность аналитических практик от непосредственного опыта является предпосылкой их автономного существования в рамках исследования. Накопление, расширение знаний здесь протекает как порождающий процесс, a priori превосходящий границы наблюдаемого[25]. Энтелехией здесь выступает сама гипотетика ожиданий, основанных на результатах априорного анализа, а не «внешнего оправдания». При ином положении дел вряд ли возможно будет определить какие-либо реперы будущего и упреждающе управлять его проблемами. В этом случае снимаются главные функции аналитики – прогностическая и управленческая, превращая ее лишь в средство регистрации и систематизации фактического опыта, который с очевидностью привязан к определенным условиям времени и места, и, потому имеет очень ограниченный инструментальный потенциал.   

Галилей (1564-16420) усилил заложенную Коперником тенденцию разведения образов и объектов, содержательного строения знаков (категориальный язык анализа) и их связи с реальностью. Он выработал особую аналитическую тактику, предписывавшую проводить изучение не эмпирического, а как бы идеального, теоретического движения, описываемого аппаратом математики. Эта тактика буквально революционизировала не только сферу аналитики, но и гносеологии, показав инструментальную продуктивность  метода идеального моделирования действительности на основе ее логического предварения.

Характеризуя гносеологический метод Галилея, исследователи его творчества указывают на мысленный эксперимент как эпистемологическую технологию, существенно обогатившую арсенал аналитической деятельности. Главным в ней (технологии) является принцип интеллектуальной рационализации эмпирии – необходимость проникать в сущность, скрытую за существованием.

Следующей заметной вехой в развитии методологического инструментария аналитики в частности и практической философии в целом явились сформулированные Рене Декартом (1596-1650) в книге «Правила для руководства ума» основные принципы «рационалистического» метода, которые представляют собой практические императивы организации процесса предметного анализа:

  • истинно то, что представляется ясным и отчетливым;
  • сложное необходимо расчленять на частные проблемы;
  • к неизвестному восходить от известного и доказанного;
  • вести логическое рассуждение последовательно и без пропусков[26].

Основываясь на этих императивах, Декарт осмыслено провел линию, которая вначале казалась странной, но по прошествии времен стала неукоснительной: «наш мир – это рациональная конструкция мира». Благодаря этим посылам и соответствующим аргументам Декарт последовательно оформлял практическую философию и методологию анализа, с помощью которой «…зная силу действия огня, воды, воздуха, звезд и прочих окружающих нас тел, так же отчетливо, как мы знаем ремесла наших мастеров, мы могли бы использовать эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и владетелями природы[27].

Демонстрируя инструментальный потенциал рационализма Декарта, нельзя не заметить его же собственную оговорку: «…как бы господами» (!). Дело в том, что «…из разума родится не внешний, а внутренний мир»[28]. В последнем, действуя без принуждения, мы свободны. В первом, действуя согласно социальной природе, мы зависимы. Поэтому, абсолютизация ratio при конструировании внешнего мира уничтожает мир existence – мир человеческий, в котором он (человек) теплит надежду обрести свободу («стать господином и владетелем природы»). Полагаем, что эта ремарка является чрезвычайно важной для анализа современных социальных проблем, ибо волюнтарное «рацио» насущной власти провоцирует уже сегодня все новые и новые пароксизмы отечественного бытия.

Рассматривая философские основания аналитики, имеющие и сейчас множество важных практических приложений, нельзя не отметить и результаты дискурса, проводимого в Новое время по вопросам организации познавательной деятельности и истинности получаемого знания.

Так, английский философ Френсис Бэкон (1561-1626) в своем труде «Новый Органон» представил основы индуктивной логики, которые, по мысли автора, должны были заменить «старые» аристотелевские положения канонического «Органона». Если прежние философы актуализировали в логике только средство проверки и обоснования истины, то Ф. Бэкон предложил использовать этот инструмент в качестве эффективного средства для осуществления научных открытий. Благодаря разработанной им методологии появилась возможность объективного выделения универсальных признаков предмета и осуществления движения от познания частного к общему знанию. Появление этого методологического конструкта существенно ускорило процесс развития естествознания в Европе ХVII-XVIII веках.

Продолжателем философских и гносеологических изысканий Ф. Бэкона явился Томас Гоббс (1588-1679). Однако в отличие от его предшественника, обращавшего главное внимание на разработку индуктивных методов анализа, Гоббс сосредоточил свое внимание на осмыслении рационально-аналитических принципов получения нового инструментального знания. В своем труде «Левиафан» он разделил знание на два вида: знание, доставленное ощущением и памятью, дающее лишь знание факта; и научное знание, представляющее собой «знание связей и зависимостей фактов». При этом первое знание он называл «абсолютным», а второе – «наукой или условным знанием»[29]. Исходя из этого, Гоббс вывел наличие двух граней познавательного процесса – чувственного отражения и рационального познания, где первая выступает в трех основных формах – в виде ощущений, восприятий и представлений.

Ощущения, восприятия и представления нередко искажают действительность, неточно и однобоко воспроизводят ее. Углубление познания, выделение объективного из того субъектно-объектного единства, которое дано на чувственном этапе познания, ведет нас к рациональному познанию (иногда его называют еще абстрактным или логическим мышлением). Это уже опосредованное отражение действительности. Здесь Гоббс тоже выделил три основные формы: понятие, суждение и умозаключение.

Несмотря на характерную для прикладной методологии познания Гоббса абсолютизацию законов логики, выдвинутые им положения существенно расширили теоретический арсенал аналитики и сегодня широко используются при решении задач систематизации и верификации различных информационных модулей.

Существенный вклад в формирование теоретической базы аналитики внес и Джон Локк (1632-1704), иногда называемый «интеллектуальным вождем XVIII века» и первым философом эпохи Просвещения. В центр философии он поставил теорию познания, которую выстроил в традиции английского эмпиризма и материализма Ф. Бэкона в противовес картезианству и схоластической философии.

В своих главных философских трудах («Опыт о человеческом разуме», «О пользовании разумом»[30]) он писал о том, что не существует врожденных идей и принципов – ни теоретических, ни практических (нравственных) – все человеческое знание проистекает из опыта, а все идеи возникают из двух основных источников – опыта внешнего (ощущения) и внутреннего (рефлексии). По Локку, в основе знания лежат простые идеи, посредством соединения, сопоставления и абстрагирования которых разум образует сложные и общие идеи (модусы, субстанции и отношения), которые, в свою очередь, различаются на ясные и смутные, реальные и фантастические, адекватные своим прообразам и неадекватные. А познание реально лишь постольку, поскольку идеи сообразны с действительностью, а истина определяется как соединение и разъединение идей или их знаков подобно соответствию или несоответствию обозначаемых ими вещей. Отсюда и познание он делил на интуитивное (самоочевидных истин, нашего собственного существования), демонстративное (положений математики, этики, бытия бога) и сенситивное (существования единичных вещей). Последнее оценивалось им как наименее ясное и достоверное, что вносило в концепцию Локка явный рационалистический контекст.

Разработки Гоббса и Локка внесли огромный вклад в становление и развитие эпистемологии и формирование теоретических оснований современной аналитики, ибо определили основания для оптимальной координации и субординации процесса информационно-аналитической деятельности, формируя, одновременно, его (процесса) доказательную базу.

Существенный вклад в развитие рассматриваемого инструментария внес и Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716), открывший четвертый закон формальной логики («закон достаточного основания») для нахождения эмпирических или случайных истин, который подготовил переход к созданию математической логики.

«Закон достаточного основания» фактически сводится к следующему требованию: всякое суждение, прежде чем быть принятым за истину, должно быть обосновано. Это означает, что при правильном рассуждении ничто не должно приниматься просто так, на веру. В каждом случае каждого утверждения следует указывать основания, в силу которых оно считается истинным. Как видим, этот закон изначально выступает как методологический принцип, обеспечивающий способность мышления поставлять основания к последующим рассуждениям. Ведь все, что уже корректно доказано, можно положить в основу последующих доказательств. Отсюда вывод: достаточным основанием какой-либо мысли может быть любая другая, уже проверенная и признанная истинной. Применение этого закона обеспечивает обоснованность аналитических выводов: во всех случаях, когда мы утверждаем что-либо, мы обязаны доказать свою правоту, т.е. привести достаточные основания, подтверждающие истинность наших положений.

Свой вклад в развитие науки о мышлении внесли и российские ученые. Так, великий русский мыслитель Михаил Ломоносов, (1711-1765) в «Кратком руководстве к красноречию»[31] определил свое восприятие познания: источник понятий — объективный мир, никаких «врожденных идей» не существует, а единственное средство познания — опыт, эксперимент, но в единстве анализа и синтеза, индукции и дедукции.

Близкая синтетическая позиция была характерна и для Александра Герцена (1812-1880). Он видел истину в соединении опыта и теории, анализа и синтеза, в органичном соединении индуктивных и дедуктивных построений. Из специальных логических работ интересны для аналитиков докторская диссертация (и одноименная книга) Михаила Каринского «Классификация выводов» (1880)[32], и сочинение Леонида Рутковского «Основные типы умозаключений» (1888)[33].

Из бурных XVIII-IX столетий в качестве значимых для развития методов информационной аналитики выделим часть творческого наследия позитивистов, приверженцев индуктивного метода, основателей «эмпирической логики» — Уильяма Уэвеля (1794-1866) и Джона Стюарта Милля (1806-1873). Так, Уэвель оставил цикл работ в области прикладного использования количественных (кривых роста, средних арифметических для индикаторов, наименьших квадратов, остатков), а также качественных (градации, изучения непрерывных перемен естественной классификации) методов, активно применяемых сегодня в сфере информационно-аналитической деятельности.

Английский логик и экономист Д.С. Милль обстоятельно разработал пять методов исследования причинной связи между явлениями (метод остатков, метод различий и др.), которые имеют существенное методологическое значение и сейчас для разработки приемов информационной диагностики сложных динамических систем, включая различные социальные образования.

Мы не претендуем на подробное, а тем более, на исчерпывающее рассмотрение процесса формирования методологического инструментария информационной аналитики, представляемой нами в качестве основного инструмента развития современной практической философии. Тем не менее, ограничить наш обзор лишь отмеченными этапами, несмотря на их знаковость, было бы неправильно, ибо нельзя обойти вниманием теоретические построения, рожденные в лоне одного из наиболее динамично развивающегося направления практической философии – философии науки.

Итак, в фокусе этого направления философских изысканий ХХ века оказывается структура научных теорий, уровни научного познания, связь между ними, логико-методологические принципы и методы научного исследования.

Именно такая предметная ориентация характерна для логического позитивизма – первой методологической концепции, анализ которой с целью выявления ее сильных сторон и недостатков послужил основанием для становления и развития всей системы философии науки. Наиболее яркими представителями этого течения явились Эрнст Мах (1838-1916), Людвиг Витгенштейн (1889-1951), Рудольф Карнап (1891-1970).

Второй авторитетной концепцией постпозитивистского периода был критический рационализм. Его отличительными особенностями явились интерес к развитию научного знания, критическое отношение к логическому позитивизму, углубленное рассмотрение природы научного знания и пр. В рамках критического рационализма можно выделить фальсификационизм Карла Поппера (1902-1994) и методологию исследовательских программ Имре Лакатоса (1922-1974), а также парадигмальную философию науки Томаса Куна (1922-1996). Последняя занимает особое положение, ибо акцент в ней смещается с анализа теории как структурного элемента науки на исследование особенностей деятельности научного сообщества.

Рассмотрим кратко эти методологические конструкты.

Согласно концепции логического позитивизма действительность является совокупностью состояний вещей в окружающем человека мире. Такие состояния (свойства) могут быть эмпирически обнаружены и выражены в элементарных предложениях, которые были названы представителями этого течения «протокольными предложениями». Совокупность этих предложений, как утверждалось, и составляет достоверный базис инструментального знания.

Но кроме эмпирического уровня знания существует и теоретический. Последний образуется при помощи индуктивных обобщений и гипотетических приемов введения нового знания. Эмпирический и теоретический уровни являются двумя структурными компонентами теории, причем, верификация теоретических положений осуществляется при помощи их проверки эмпирическими фактами. Одновременно принцип верификации соединялся с критерием осмысленности, ибо, с точки зрения апологетов логического позитивизма, осмысленным является только верифицированное содержательное знание.

Таким образом, вследствие принятия такой гносеологической установки в логическом позитивизме вырабатывается специфическое понимание предметных оснований науки, появляется особая онтология. Резко дистанцируя сущность от явления, приверженцы логического позитивизма уделяют основное внимание сущему – явлению, утверждая о том, что все, что не выводится из явления – есть гипотеза. Они также доказывают тот факт, что достоверным базисом науки становятся чувственные данные, описание которых приводит к языковым конструкциям, объединяющимся при помощи логических приемов в концептуальные структуры. Так, один из лидеров логического позитивизма Р. Карнап утверждал, что существовать – значит быть элементом концептуального каркаса[34].

Эти теоретические построения привнесли существенный вклад в формирование методологических оснований практической философии, ибо отталкивались от сущего, апеллируя к фактологическому материалу. Благодаря этому осуществлялось более погруженное понимание различных феноменов практической деятельности людей, а также появлялась возможность их научной пролонгации на основе разработанных в рамках логического позитивизма принципов гипотетики.

Еще более значимым вкладом в развитие инструментальной базы практической философии и ее главного инструмента – аналитики явились положения разработанные апологетами критического рационализма, главным представителем которого был Карл Поппер. К. Поппер настаивал на принципиальной недопустимости использования принципа верификации как критерия научности и демаркации знания, ибо позитивную степень подтверждения могут иметь даже такие идеи и концепции, которые традиционно к науке не относятся, например, гадания, магические действия, мифологические системы, астрология, алхимия и пр. Он предлагает совершенно иной подход, основанный на использовании известного дедуктивного модуса, называемого в логике «modus tollens» (рассуждение от противного, латинское «modus tollendo tollens» означает «путь исключения исключений»), который позволил связать эмпиризм с дедукцией.

Суть этого подхода заключается в следующем. Если существует теория и ее некое следствие, то противоречащий следствию эмпирический факт является основанием для заключения об утверждении ложности теории[35]. Другими словами, частное (эмпирическое) положение может выступать критерием оценки общего (теоретического) посыла. Если взять на вооружение познавательного процесса такую схему, то будет сохранена значимость эмпирического (практического) знания в науке, а это критически значимо, ибо ни один ученый не осмелится отказаться от эмпирической проверки теорий. Правда, при этом необходимо пересмотреть понятие эмпирического базиса. Последний К. Поппер рассматривал как совокупность положений, описывающих возможность проведения того или иного эксперимента, а также ограничения, накладываемые на условия его проведения. По сути, эмпирический базис Поппера – это некая конвенция, построенная на основе имеющегося практического, предметного знания, некоторая часть которого имеет предпосылочную природу. Закономерно, что введенная Поппером дефиниция «эмпирического базиса» стала одной из центральных в категориальной системе современной практической философии, т.к. фиксировала различные порядки представлений людей о формах сущего, которое и выступает в качестве объекта их практической деятельности.

Этот модус (modus tollens) Поппер и предполагает взять в качестве основания новой методологии: заменить принцип верификации логических позитивистов на принцип фальсификации, ибо постоянная критика ведет к отбрасыванию ложных представлений и приближает их к истине.

Принцип фальсификации Поппер выдвигает как критерий научности, т.к. любая теория должна обладать потенциальной возможностью входить в противоречие с эмпирическими фактами. Поэтому, фальсифицируемость здесь рассматривается на критериальном уровне, ибо одной верификации не достаточно. Если же теоретический конструкт неопровергаем, то мы, по утверждению Поппера, скорей всего, имеем дело с идеологией.

С другой стороны, чем больше имеется неудачных попыток опровержения, тем более устойчивой оказывается теория, тем более она продуктивна и сохраняет статус научной истины. В этом случае мы имеем дело с хорошо корроборированной[36] методологической системой. Поэтому фальсифицируемость есть логическое отношение между системой теоретического знания и классом потенциальных фальсификаторов.

Еще один видный представитель критического рационализма венгерский философ Имре Лакатос вводит в структуру методологии науки новое понятие «исследовательская программа». Заметим, что если Поппер и логические позитивисты используют в своих рассуждениях в качестве исходной и основной компоненты анализа понятия «теория» или «совокупность теорий», то у Лакатоса единицей методологического анализа является «исследовательская программа». В его понимании это множество теорий, принимаемых последовательно друг за другом во времени и сосуществующих вместе. Все эти теории относятся к одной программе, потому что обладают общим началом: они имеют объединяющие их фундаментальные идеи и принципы[37].

Исследовательская программа структурно состоит из трех основных элементов: ядра программы, позитивной и негативной эвристики. Ядро исследовательской программы – это ее жесткая неизменяемая часть, представляющая собой совокупности фундаментальных теоретических принципов, конкретно-научных и метафизических допущений об онтологической природе исследуемой области и общей стратегии ее изучения. Если же исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она вытесняет последнюю, которая может быть устранена[38].

Лакатос также доказывает, что «решающие эксперименты», которые способны опрокидывать исследовательскую программу признаются таковыми лишь десятилетия спустя. Поэтому «…статус «решающего эксперимента» зависит от характера теоретической конкуренции, в которую он вовлечен»[39] и в силу этих же причин «…не может быть никакой фальсификации прежде, чем не появится лучшая теория»[40].

Позитивная эвристика, являясь еще одной существенной частью исследовательской программы, определяет и актуализирует проблемы исследования, выделяет «защитный пояс» вспомогательных гипотез, предвидит «аномалии», диссонирующие с исходным посылом, превращает их в подтверждающие теоретические блоки. Ее внимание сосредоточено на конструировании моделей, соответствующих тем инструкциям, которые изложены в позитивной части программы. Ученый видит «аномалии», но, поскольку его исследовательская программа может выдерживать их натиск, он вправе свободно игнорировать их. Он отмечает, что отнюдь не аномалии (психологически неприятные, но технически неизбежные), а именно позитивная эвристика программы задает и актуализирует проблемы, которые подлежат рациональному анализу[41].

В качестве альтернативы лакатосовской модели выступает парадигмальная философия науки Томаса Куна. Основным элементом философии науки Куна является понятие «парадигма». Не претендуя на окончательное и однозначное определение, можно сказать, что парадигма – это совокупность фундаментальных знаний, теорий и концепций, общепринятых методов, образцов решения задач и приемов исследования, закрепляемых в процессе обучения и специального образования. Носителем, выразителем и разработчиком парадигмы на любой стадии ее развития является научное сообщество. «Парадигма – это то, что объединяет членов научного сообщества, и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих парадигму»[42].

Развитие науки представлено Куном как процесс возникновения, эволюционного изменения и смены парадигм. Этот процесс можно описать при помощи следующих включенных в него стадий.

Первая стадия названа допарадигмальной, когда имеют место различные, возможно даже случайные точки зрения, отсутствуют фундаментальные концепции, общая проблематика на этом этапе никак не выражена, поэтому не может существовать никаких общих стандартов и критериев оценки и сравнения хаотически получаемых результатов.

Большое значение имеет вторая стадия, так как связана с созданием и формированием единой парадигмы. Возникает и постепенно становится общепринятой фундаментальная концепция, которая ставит множество пока еще нерешенных проблем, ибо фундаментальные идеи никогда не могут быть представлены в окончательно завершенном виде, они требуют значительной доработки и совершенствования. Тем не менее, фундаментальная идея определяет основное стратегическое направление движения научной мысли.

Третья стадия развития науки названа Куном «нормальной наукой». Она соответствует эволюционному периоду развития, когда парадигма сложилась и уже не нужны новые теории. Все усилия ученых в этот период направлены на совершенствование фундаментальной концепции, на накопление фактов, подтверждающих основные идеи, на решение нерешенных, в том числе и практических проблем на основе инновационного инструментального знания.

Но, то, что Т. Кун называет «нормальной наукой» по своему содержанию очень близко лакатосовскому понятию «исследовательская программа», которая сумела захватить монополию, что в действительности наблюдается крайне редко.

Кроме того, легко обнаружить некоторые важные структурные аналогии в этих рассматриваемых моделях. В них одновременно присутствуют обоснования двух типов развития:

  • непрерывный, кумулятивный рост в рамках одной парадигмы («нормальная наука» Куна) или «исследовательской программы» (Лакатос), в котором теории соизмеримы и непременно проявляет себя «решающий эксперимент»;
  • некумулятивный скачкообразный переход от одной парадигмы или исследовательской программы к другой, что влечет за собой научную революцию.

Возможность введения понятия научной революции связано с тем, что обе рассматриваемые модели имеют два уровня: «парадигма» и продукция «нормальной науки» у Куна; и «жесткое ядро» и продукция «позитивной эвристики» у Лакатоса.

Думается, что этих оснований достаточно для утверждения о том, что лакатосовский критерий «прогрессивного сдвига[43]» может быть включен в качестве одного из важных факторов, участвующих  в куновском процессе конкуренции научных сообществ. Лакатос, по сути, говорит о глобальных тенденциях, оставляя без ответа вопрос о конкретном взаимодействии исследовательских программ с конкретными научными сообществами, о методологическом выборе, с которым они постоянно сталкиваются. Кун же рассматривает в первую очередь именно этот выбор, представляемый им как процесс взаимодействия комплексов идей (будь то парадигма или исследовательская программа) с научными сообществами. С этой главной для куновской модели стороны – со стороны проблемы внедрения нового – его парадигмальная философия во многом дополняет модель Лакатоса, а не конкурирует с ней[44].

Приведенные выше теоретические положения способствовали не только упорядочению процесса аналитической деятельности, но и обеспечили возможность выработки критериев оценки ее результатов. Кроме того, результаты этого философского дискурса существенно повлияли на характер оформления и систематизацию инструментария той части практической философии, которая ориентирована на предметное вычерпывание объективных знаний и их использование в различных формах и порядках социальной практики.

Так, во-первых, благодаря разработкам Поппера было актуализировано значение эмпирических (практических) знаний в науке, что стимулировало развитие прикладной методологии информационной аналитики на основе категориальной системы «эмпирический базис».

Во-вторых, появление теорий «верификации» и «фальсификации» дало существенный толчок к разработке статистических и вероятностных критериев оценки валидности тех или иных аналитических выводов, а также более рельефному оформлению системы принципов репрезентации результатов прикладных эмпирических исследований.

В-третьих, формирование таких теоретических конструктов, как «парадигмальная философия» Т. Куна и «исследовательская программа» И. Лакатоса, обусловило возможность оптимального совмещения рациональных и эвристических методов в структуре аналитических исследований и разработке базисных комплексов идей, способных консолидировать усилия различных представителей научных и аналитических сообществ. Последнее представляется очень важным в условиях современного научного плюрализма и мозаичности существующих подходов к получению предметных инструментальных знаний и их использованию в преобразующей деятельности.

Завершая наш обзор наиболее значимых этапов формирования системы методологических оснований аналитики, подчеркнем, что специфика любой области знания зависит от двух важнейших моментов: предмета изысканий и методов его исследования. Причем второй момент обусловлен первым, так как своеобразие предмета накладывает отпечаток на методологию его анализа. В социально-гуманитарных науках таким специфическим предметом, являются различные информационно-знаковые системы – тексты, несущие в себе не только некие потоки формализованных данных, но и совокупности смыслов, обеспечивающие понимание сути, заключенной в этом информационном массиве.

Такая особенность предметов данной природы служит гносеологической предпосылкой для формирования герменевтической концепции в структуре практической философии, ибо последняя призвана способствовать пониманию текста, снятию неопределенности в трактовке его смыслов. Если смысл как бы «скрыт» от субъекта, то очевидно, что его надо вскрыть, истолковать и интерпретировать. Все эти фазы преодоления неопределенности могут быть синтезированы в общую методологическую категорию «понимание», которая в области информационной аналитики приобретает особое методологическое звучание: на первый план здесь выдвигаются интерпретационные методы получения инструментального знания. Именно они в большинстве случаев обеспечивают его прирост, но в то же время перед исследователями возникают и сложнейшие проблемы обоснования истинности аналитических выводов и их методологического обеспечения.

В современной герменевтике понимание с методологической точки зрения является не столько психологической категорией, сколько семантической и общефилософской. Поэтому основным средством наделения смыслом неких знаково-символических конструкций является интерпретация, которая представляет собой достаточно свободный творческий акт. Интерпретация и понимание текстов обеспечиваются особыми методологическими средствами: герменевтическим кругом, вопросно-ответными методиками, контекстным методом, специальными логическими средствами и семиотическими приемами.

Так, текст всегда представляет собой непустое множество элементов, связанных друг с другом структурными отношениями. Значит, понимание текста обусловлено знанием общих семантических значений каждого входящего в него элемента, контекстов и подтекстов его представления. Такая система условий понимания вводит абстрактную, теоретическую ситуацию «чистого» понимания, моделирует его и является логико-семантическим базисом для реконструкции адекватной данному пониманию деятельности.

Актуализируя вопросы понимания смыслов, присутствующих в различных текстовых системах с использованием «герменевтического стандарта», нельзя оставить без внимания еще один мощный методологический инструментарий, дающий возможность анализировать язык того или иного текста, получая, при этом ответы на вопрос о направленности мышления и характере использования имеющегося инструментального знания. Речь идет о «аналитической философии»[45].

Термин «аналитическая философия», не будучи достаточно строгим, подразумевает традицию систематического применения аналитико-языковых методов при решении различных проблем посредством их ясной репрезентации, адекватного соотнесения вербального и реального и последовательного преодоления возникающих здесь понятийных трудностей. Здесь используется аналитико-языковой способ понимания и интерпретации природы и задач познания и практической деятельности. Аналитическая точка зрения в этой сфере практической философии исходит из того, что язык обуславливает возможность реализации всего многообразия предметной деятельности человека и представляет интерес не только в качестве средства передачи некой содержательной информации, но и как самостоятельный объект исследования, необходимый компонент любого рационального дискурса.

В широком смысле слова аналитическую философию можно квалифицировать как определенный стиль философского мышления, связанный с методологическим аспектом ее программы. Методика аналитического подхода требует, чтобы каждое выдвигаемое положение было строго обосновано с точки зрения ясности посылок[46].

Этот инструментарий представляет собой совокупность различных методов прояснения, незамутненного видения реальности сквозь речевые средства ее выражения. Для решения этой задачи изобретается особая практика прояснения или анализа. Под аналитикой здесь понимается деятельность, необходимая для «логического прояснения мыслей», поскольку большинство философских вопросов и трудностей возникает вследствие того, что «…мы не всегда понимаем логики нашего языка»[47]. Следовательно, для решения этих проблем необходима практика анализа, подразумевающая перевод всех предложений любой степени сложности в атомарные модусы, репрезентирующие простейшие элементы действительности — атомарные факты. Именно поэтому, согласно общей установке аналитиков лингвистической ориентации, философ не столько дает знание, сколько занимается устранением мнимого знания.

Существенный вклад в развитие аналитической философии внес Уйллард Куайн (1908-2000). Так, в работе «Логика и конкретизация универсалий» он выдвинул тезис о том, что существующее в целом не зависит от того, как оно вписано в наш язык, однако именно от языка зависит, чем проговариваемое на самом деле является. В этом смысле «существовать», т.е. быть предметом, есть не предикат, а ценность некоторой переменной. Это значит, что онтологическая приемлемость абстрактных или конкретных объектов основывается на приемлемости теорий и дискурсов по поводу этих объектов. «Коллекция», «класс», «ощущения», «вещь» и т.п. хотя и принадлежат к разным онтологическим областям, все же находятся на одном уровне. Их бытие Куайн сводит к определенной конструктивной операции «дискурсивных универсумов»[48]. В этом дискурсе мы интерпретируем теорию, в нем фиксируется ее предмет, но, в свою очередь, он может быть и оспорен, поставлен под вопрос. Нет смысла говорить о предметах теории помимо их интерпретаций одной или другой теорией[49].

Учитывая эти положения Куайна, его эпистемологию можно лапидарно представить в виде следующих обобщенных тезисных посылов[50]:

  • не существует «субдетерминации» теории со стороны логики и опыта, т.е. аргументируется невозможность различных фактических очевидностей и логических аргументов однозначно подтвердить или опровергнуть какую-либо теорию;
  • аргументируется идея о том, что две противоречащие теоретические конструкции могут продемонстрировать равную фактическую очевидность;
  • развивается положение в том, что посредством концептуальной схемы будущее оказывается вполне предсказуемым; основанием для этого прогноза является накопленный опыт;
  • доказывается мысль о том, что нельзя сопоставлять теории с неконцептуализованной реальностью;
  • актуализаируются два базовые принципы эмпиризма: любая научная очевидность есть по существу очевидность сенсорная; принятие словесных сигнификатов, фиксирующих отношение слова к понятию, обобщенному мысленному представлению о классе объектов, базируется на сенсорной очевидности.

На этом мы завершаем краткий, не претендующий на исчерпывающую полноту, обзор теоретических конструктов, ныне составляющих систему методологических оснований современной информационной аналитики. Здесь мы попытались аргументировать то обстоятельство, что развитие аналитики в последнее столетие способствовало не только становлению практической философии в целом, но и научной легитимизации многих ее предметных направлений.

В следующем параграфе мы представляем результаты анализа, направленного на поиск сущностных оснований феноменов и тенденций развития информационного пространства, в рамках которого оформляются новые проявления социальности субъекта и его деятельности, институциональных структур и общества в целом.


[1] Кант И. Логика.// И.Кант. Сочинения в шести томах.- М: Мысль, 1966.- Т.4.- Ч. 1.- С. 490.

[2] См.: Тюгашев Е.А. Философская деятельность: горизонт безопасности (теоретико-методологический анализ).- Новосибирск, 2000. <http:// society.polbu.ru/tygashev_philoactivity >

[3]  Подробнее см.: Фролов И.Т. О человеке и гуманизме: Работы разных лет.- М.: Изд-во политической литературы, 1989.- С.25-26 и далее.

[4]  См.: Кант И. Основы метафизики нравственности. / Собр. соч. Т. 4.- Ч.1.- С. 117.

[5] См.: Гартман Н. Познание в свете онтологии.//Западная философия: Итоги тысячелетия. Екатеринбург, 1997. <http://filosof.historic.ru/ books/ item/f00/s00/z0000091/index.shtml>

[6] См.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования / Д. Белл. – М.: Academia, 2004. CLXX.- 788 с.; Тоффлер Э. Третья волна / Э. Тоффлер. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2004.-781 с.; Тоффлер Э. Шок будущего / Э. Тоффлер. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2002.-557 с.; Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии / А. Турен. – М.: Научный мир, 1998.-204 с.

[7] См.: Бауман З. Текучая современность / З. Бауман. – СПб.: Питер, 2008.-240 с.; Бауман З. Индивидуализированное общество / З. Бауман. – М.: Логос, 2005. – 390 с.; Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь./ Э. Гидденс.- М.: Издательство «Весь мир», 2004.-120 с.

[8] См.: Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну./У. Бек.- М.: Прогресс-Традиция, 2000.-383 с.; Бек У., Лау К. Вторая модерность как предмет изучения: теоретические и эмпирические исследования «мета-изменения» современного общества / У. Бек, К. Лау // Россия и современный мир.- 2006.- № 3.- С. 235-239.

[9] См.: Дебор Ги Э. Общество спектакля./ Э.Ги Дебор.-М.: Логос, 2000.-184 с.

[10] См.: Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / М. Фуко. – М.: Ad Marginem, 1999.- 478 с.

[11] См.: Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / М. Кастельс. – М.: ГУ ВШЭ, 2000.-608 с.

[12] См.: Бодрийар Ж. Общество потребления. Его мифы и структура./ Ж.Бодриар.- М.: Культурная революция; Республика, 2006.-269 с.

[13]  См.: Аристотель. Метафизика. <http://lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/ metaphiz.txt>.-  Last-modified: Sun, 09 Apr 2000. 

[14]  См.: Аристотель указ. соч.

[15]  См.: Аристотель. Риторика. // Античные риторики. М.: Наука, 1979.

[16]  Аристотель. Соч.: В 4 т.- Т. 2.- М.: Мысль, 1978.- С. 255, 339.

[17]  См.: «Комментарий к Категориям Аристотеля» в четырех книгах (In Categorias Aristotelis libri quatuor), «Малые комментарии к книге Аристотеля «Об истолковании» (In librum Aristotelis de interpretatione commentaria minora), «Большие комментарии к книге Аристотеля «Об истолковании» (In librum Aristotelis de interpretatione commentaria majora).

[18] Подробнее см.: Уколова В.И. «Последний римлянин» Боэций.- М.: Наука, 1987.- 160 с.

[19] См.: Платон. Соч.: В 3 т. – М.: Мысль, 1970.- Т. 2.- С.24.

[20] См.: Аристотель. Соч.: В 4 т. – М.: Мысль, 1978.- Т.1.- С 66.

[21] Ученики Грейвза Кристофер Кован и Дон Бэк усовершенствовали «модель Спиральной Динамики» и разработали на ее основе «Миметику», рассматривающую распространение информации подобно вирусному заражению. См.: электронный ресурс: <http://nlping.ru/?id=716F4063-F45B9-4B9C778A>.

[22]  См.: Фельдман Я. Теория уровней и другие модели.- Электронный ресурс: <http://jfeldman.narod.ru/book2007/>

[23] См, например: Альтшуллер Г.С. Алгоритм изобретения. – М: Московский рабочий, 1969.-272 с.; Теория и практика решения изобретательских задач / Под ред. Г.С. Альтшуллера. – Горький, 1976. – 198 с.; Поиск новых идей: от озарения к технологии (Теория и практика решения изобретательских задач)/ Г.С. Альтшуллер, Б.Л. Злотин, А.В. Зусман, В.И.Филатов. – Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1989.- 381 с.

[24] Энтелехия, от греч. «entelecheia», «осуществление» – термин   философии Аристотеля, обозначающий переход от потенции к организованно проявленной энергии, которая сама содержит в себе свою субстанцию, причину самой себя и цель своего развития.

[25] См.: Ильин В.В. Аксиология./ В.В.Ильин. – М.: Изд-во МГУ, 2005. –

  С.111.

[26]  См.: Декарт Р. Сочинения в 2 т.: Пер. с лат. и франц. Т. I./Сост., ред., вступ. ст. В.В. Соколова. - М.: Мысль, 1989.- С. 77-153.

[27] Декарт Р. Соч.: В 2 т.- Т. 1. – М.: Мысль, 1989.- С. 286.

[28] См.: Ильин В.В. Указ. соч.- С.117.

[29] См.: Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения: В 2 т. – Т. 2. – М.: Мысль, 1991.

[30] См.: Локк Дж. Опыт о человеческом разуме // Избранные философские произведения в двух томах. Т. I. М., 1960.; Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. // Указ. соч.

[31] См.: Наследие М.В. Ломоносова.- Электронный ресурс: http://feb-web.ru/feb/lomonos/texts/ lo0/lo7/ lo7-0892.htm

[32] См.: Лосский Н. О. История русской философии Пер. с англ. — М.: Советский писатель, 1991.

[33] См.: Каринский М.И. Классификация выводов //Избранные труды русских логиков XIX века. – М.: Изд-во АН СССР, 1956.  

[34] См.: Карнап Р. Значение и необходимость.- М.: Наука,1959.; Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. -М.: Прогресс, 1971.; Карнап, Р. Значение и необходимость. Исследование по семантике и модальной логике.- М.: ЛКИ, 2007; Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка.// Вестник Московского университета.- Серия 7. Философия.- М.,1993.

[35] Подробнее см.: Поппер К. Объективное знание: эволюционный подход. Пер с англ./ Отв. ред. В.Н Садовский. Изд. 2-е.- М.: Эдиториал УРСС, 2009.- С. 54-87.

[36] Корроборация – в данном контексте – это внеиндуктивное подтверждение, апробация; подтверждение одних фактов другими. Подтверждая что-либо, мы, одновременно ищем опровержения.

[37] См.: Лакатос И. Доказательства и опровержения. Как доказываются теоремы. / Пер. И.Н. Веселовского.- М.: Наука, 1967.; Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. -М.: Медиум, 1995; Лакатос И. История науки и её рациональные реконструкции // Прил. к кн.: Кун Т. Структура научных революций.- М.: АСТ, 2001.- С. 455-524.; Лакатос И. Избранные произведение по философии и методологии науки.- М.: Академический Проект, 2008. и др.

[38] См.: Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследова-тельских программ.- М.: Медиум, 1995.- С.323, 473.

[39] См. Лакатос И. Указ. соч.- С.352, 367.

[40] См. Лакатос И. Указ. соч.- С.307.

[41] См. там же, С.329.

[42] Кун Т. Структура научных революций.- М.: Прогресс, 1977.- С. 229.

[43]  Критерий «прогрессивного сдвига» по И.Лакатосу означает отказ от какой-либо парадигмы с непременной заменой ее другой – более совершенной, ибо не может быть никакой фальсификации прежде, чем появится лучшая теория.  Более того, оценке и последующему сдвигу подлежит не отдельная теория, а целый ряд или последовательность теорий. Поэтому им и вводится логический критерий «прогрессивного сдвига проблем», актуализирующий или развенчивающий методологические системы, вскрывая степень их научности.

[44] См.: Методология исследовательских программ И.Лакатоса. (Электронный ресурс) <http://philosophy.mipt.ru/textbooks/1_6_7_ Lakatos.htm >

[45] См.: Аналитическая философия: Избранные тексты. Сост., вступ. статья и примечания А.Ф. Грязнова. М., Изд-во МГУ, 1993; Аналитическая философия: Становление и развитие (антология). Сост., вступ. статья и примечания А.Ф.Грязнова. М., “ДИК” — «Прогресс-Традиция», 1998; Карнап Р. Значение и необходимость. Исследования по семантике и модальной логике. М.: Изд-во иностр. лит., 1959; Кюнг Г.Онтология и логический анализ языка. М., ДИК, 1999; Петров В.В. Структура значения: логический анализ. Новосибирск, «Наука», 1979; Фреге Г. Логические исследования. Томск, «Водолей», 1997; Хилл Т.И. Современные теории познания. М., «Наука», 1965; Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М., «Наука», 1980 и др.

[46] См.: Блинов А.К. Аналитическая философия.- 2004.- Электронный ресурс. < http://www.i-u.ru/biblio/archive/blinov_analit/00.aspx >

[47]  См.:Блинов А.К.указ. соч.

[48] См.: Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. В 4-х т.- Т.4.- С-Пб: ТОО «Петрополис», 1997.- С.709.

[49] См.: Куайн У.В.О. Онтологическая относительность./Сокр. пер. А.А. Печенкина.//Современная философия науки.- М., 1996.- С.40—61.

[50] Подробнее см.: Куайн У. Две догмы эмпиризма.// Куайн У. Слово и объект. М.: Эдиториал УРСС, 2000.- С.342-367.

Поделиться в социальных сетях

Добавить комментарий

Авторизация
*
*
Регистрация
*
*
*
Генерация пароля