Когда война закончилась, он продолжать блеять, лечили его по больницам, но не вылечили. К счастью, образования он не получил, так что преподавателем не стал, иначе и студенты его начали бы блеять, что было бы для сербского рода очень вредно.
Каждый вечер в Белграде проходит множество различных лекций, круглых столов, панельных дискуссий и презентаций.
Блокаду можно видеть и как некий большой открытый университет, доступный каждому, кто стремится к знаниям, к новым знакомствам и человеческой речи. Здесь идут разговоры о православии и Первом сербском восстании, жаркие споры о демократии и тоталитаризме, о значении щитовидной железы и Гельдерлине, и филоксере; бывают и открытые проповеди свидетелей Иеговы, исповеди заключенных с Голого острова, презентации книг о здоровой пище и дзен-буддизме, о Канте, о половых болезнях и круглые столы об этнических чистках.
Иногда, на какой-нибудь презентации или на торжественном открытии, случается, что бедный человек, который сюда забрел, скромно перекусит, выпьет рюмочку ракии или получит проспект о возможности обучения в Гарварде, значок приверженца товаров известной фирмы или отвес для поиска подземных вод. Одному бедняге на лекции о реинкарнации какой-то индийский гуру сообщил, что у него есть аура, о которой он до этого и не подозревал.
Поскольку народу вечером, в основном, некуда пойти (всё стало слишком дорого), то многие за один вечер посещают по две-три лекции и круглых стола, но у них в голове всё это перемешивается так, что не могут больше отличить постмодерн от лечения эпилепсии биоэнергией… Если ещё к тому же выпьют виньяк на ретроспективе новейших авангардных тенденций нефигуративного искусства, а после того ракию на презентации народных промыслов из округа Вальево, то это всё у них в голове полностью перемешивается.
Но самые посещаемые площадки всё-таки те, где обсуждаются война и политика. Интеллектуалы, которые об этом говорят, просто не успевают добраться до всех трибун, на которые их позвали. Бывает, что в течение одного вечера они говорят в пяти-шести местах, а в конце появляются и за круглым столом какой-нибудь белградской телевизионной студии. Что написали, то написали, – сейчас, в основном, говорят.
Конечно, их самое большое лакомство, это когда организаторы по-быстрому прихватят какого-нибудь серба из «тез самых» краев, где идёт война, и налетят на него со всех сторон, вот разве что в конце разговора не сдадут его трибуналу в Гааге! Этот трибунал, вообще-то говоря, чудо невиданное: делят шкуры в Гааге, а обвиняемые в лесу! Очень мне интересно, как их они похватают.
Случилось так, что недавно в Белград по каким-то делам прибыл военный председатель общины одного герцеговинского городка, живая легенда, о котором в селах рассказывают небылицы, герой, мужик двухметровый, необычайно храбрый, к тому же хитрый, как лисица, так что организаторы позвали его на дискуссию вместе с самыми умными белградскими профессорами и теоретиками, у каждого по три пары очков, настолько учены и начитаны. Только меняют их, когда смотрят в записи с тезисами!
Он, несчастный, не чувствует себя уверенно ни на подиуме, ни в гражданской одежде, которая его связывает и стесняет. Профессора, все как есть психиатры, социологи и политтехнологи, и коллеги, в своей среде, как рыбы в воде; только элегантно закидывают ногу за ногу – настоящий консилиум. Рассуждают о нем, будто его здесь нет, как о типичном архетипе сельского горца из области восточной Герцеговины, не приспособленному к городским условиям, а генетически склонному к войне, грабежам и поджогам, одним словом, о необузданном типе характера, описанного даже и антропологически в «Характерологии югославов» Дворниковича и в открытиях Ламброзо с точки зрения строения черепа и челюстей, принимая во внимание антропоморфные особенности и пропорции черепа и челюстей динарского прачеловека. … Герцеговинец молчит и смотрит перед собой с выражением: «Боже милостивый, куда это я попал, ночь застанет меня в чужих краях». Капли пота выступили у него на лбу. Бывал во всех страшных местах, а кажется ему, что согласился бы побывать в еще более страшных, только бы не здесь, перед полным залом молодых интеллектуалов и перед этой экзаменационной комиссией, состоящей из титулованных знаменитостей.
Всё видел и пережил, везде побывал. Ходил в одиночку в неприятельские лагеря и вел переговоры с величайшими злодеями. На пыльной дороге, на ничейной земле, обменивался с убийцами мертвыми, которые лежали с двух сторон контейнера ООН, а матери в черном причитали.
Голова его оценена в 500 000 немецких марок.
Воевал на взгорье над городом, полным беженцев, которых надо было накормить и обогреть. Вытаскивал мертвых и раненых испод завалов, доставлял оружие народу по герцеговинским сёлам, чтобы их не прикончили снова безоружных, как в 1941 году. Доставал кости из глубоких ям. Лучшие друзья умирали у него на руках. Видел отсеченные головы своих земляков, насаженные на вилы и колья. Дни и ночи жил в городе без электричества и видел, как хирурги отрезают руки и ноги без света и анестезии молодым бойцам. Временами, когда случайно попадались столичные газеты, читал о себе, как о военном преступнике и подстрекателе.
За последние два года состарился на двадцать лет!
Но нельзя сказать, что профессора не страдали и не терпели муки в находящемся в блокаде городе! У одного из них лифт в многоэтажке не работает уже два полных месяца, а у него квартира на пятом этаже.
Другой учился в Англии и привык в пять часов пополудни пить чай с молоком, а молока не было неделями.
Третьему профессору, без объяснений, в университете Стенфорда отказали в чтении запланированной серии лекций об этногенезе и геополитическом положении южных славян, а четвертый уже полгода не может приобрести диск для компьютера последнего поколения «Макинтош».
Каждый платил свою цену.
Но вернемся к дискуссии на занимательную тему: «Что потом». После того, как детально проанализировали причины и поводы начала этой «грязной войны», в которой, к сожалению, сербы показали себя не с лучшей стороны, потому что «превысили границы необходимой обороны» (если было им, вообще, от чего обороняться, что трактуется как национальная врожденная паранойя), перешли к ключевому вопросу: что потом.
Тезис профессоров состоял в том, если кратко, что нынешние якобы герои, когда закончится война, будут полностью непригодны к мирной гражданской жизни. Будут продолжать убивать и грабить всех, до кого дотянутся, станут сумасшедшими, невротиками, алкоголиками, наркоманами – причиной всеобщего будущего хаоса!
В конце интеллектуалы дали слово и своему гостю-мученику, герцеговинцу не потому, что их интересовал его ответ, а больше для того, чтобы иметь красочную иллюстрацию их антропологического анализа.
«Дорогие мои уважаемые господа», – начал он, «я не научен этим наукам и теориям, потому расскажу вам два случая, происшедшие с моей семьей … . Было у меня два дяди Блажа и Вук. Этот Вук жил в Калифорнии, а когда в 1914 году началась война, оставил всё и записался в добровольцы. Целых четыре года он воевал, ходил в крови по колено, шесть раз был ранен, прошел через Албанию, получил медаль Обилича за храбрость и две звезды Карагеоргиевых. После войны жил в своем селе (а как самый уважаемый человек мирил тех, кто ссорились, помогал тем, кто в беде, судил и выносил приговоры, много добра сделал каждому, настоящий святой!) и умер в глубокой старости в девяносто пять лет – вся Герцеговина его провожала в последний путь. А другой дядя, Блажо, был настолько мирным, что более мирным нельзя и быть, муравья не обидел! Всю жизнь пас овец, а во время Первой мировой войны давал любой армии, которая подойдет, сыр и топленое молоко. Настолько был миролюбив, что, если где-нибудь за десять километров выстрелит пушка, он три дня не отнимет рук от головы, в хлеву или под какой-нибудь скалой. Общался целых четыре года войны только с овцами, знал все их клички и умел с ними разговаривать… От долгого общения с ягнятами и овцами, в конце – стал блеять. Когда война закончилась, а он продолжил блеять, то лечили его по больницам, но не вылечили. Что хочу сказать? По счастью, этого Блажу не учили в школе и институте, и он не стал профессором, потому что и студенты у него заблеяли бы, а это был бы большой урон для сербского рода… Прощайте, господа!».
В зале началась овация слушателей, которые встали.
Даже не поклонился, уходя.
Были у него более важные дела.
Момо Капор
Перевод с сербского: Владимир Наумов