Современный мир находится в состоянии нарастающей турбулентности и хаотизации системы международных отношений, типичной чертой которой являются гибридные войны, торговые войны и цветные революции. Вместе с тем обострение отношений России с Западом на данном этапе носит не случайный, а объективный характер и обусловлено самим ходом исторического процесса. Переменными величинами в этом процессе являются лишь конкретные обстоятельства и формальные поводы столкновения России и Украины, спровоцированного Западом, готовившим этот конфликт, как минимум, все последние 10 лет.
Первые месяцы Специальной военной операции на Украине дали уникальный опыт использования различных форм и методов информационной и психологической борьбы в реальных боевых условиях. При этом нельзя утверждать, что с началом Специальной военной операции на Украине (СВО) в технологиях информационных войн появилось что-то новое; напротив, мы видим возвращение к старым, давно известным методам специальной пропаганды, порядком подзабытым в эпоху монополии на информационные операции специальных служб, ведущих свои оперативные игры на каналах ОТКС (2014–2021 гг.). В самом деле, начало СВО привело не прогрессу технологий информационной войны, а, напротив, к их регрессу: стратегические информационные операции и оперативные игры разведок отошли на второй план, уступив место более простым и массовым идеологическим диверсиям, провокациям, довольно простым формам дезинформации и фейкам.
Связано это было, в первую очередь, с недостатком времени для планирования и реализации тонких многоходовых оперативных комбинаций типа «дела Скрипалей» или «Аргентинского кокаина» [3], и, в не меньшей мере, в отсутствии кадров, способных в такие оперативные игры играть.
Оценка оперативной обстановки
Российская сторона, начиная СВО, рассчитывала провести ее быстро, только силами военных, подписав мирный договор. В этом плане ставка делалась на внезапность, на эффект неожиданности (мировое сообщество, шокированное началом СВО, должно было
«впасть в ступор» и на некоторое время ограничиться только эмоциональной рефлексией) и на то, что, когда мировое сообщество наконец опомнится, война уже закончится, а победителей, как известно, не судят (Крым это показал). В условиях быстрого и победоносного продвижения союзных сил вглубь территории Украины от сил информационных операций требовалось только элементарное – постоянно поддерживать боевой дух наступающих вооруженных сил вбросами лозунгов и патриотической риторики, самой простой и примитивной, достаточной для эмоциональной накачки и подзарядки бойцов и командиров. Считалось, что в этих условиях для настоящих информационных операций (специальных разведывательных операций на каналах ОТКС – оперативных комбинаций и игр специальных служб), подготовка к которым может занимать от 6 мес. до полутора лет, времени просто не останется. Значит, они не нужны.
Что касается украинской стороны, то она в целом оказалась готова к информационным мероприятиям союзных сил, имея на начало СВО грамотно выстроенную американскими специалистами систему центров психологических операций, укомплектованных национальными кадрами, прошедшими подготовку в разведцентрах США, с руководством, напрямую подчиняющимся американским разведывательным службам (ЦРУ, РУМО) и британской МИ-6. При этом сами центры оказались напрямую интегрированы в разведывательную сеть США – в статусе региональных командований, получая приказы непосредственно из разведцентров и прямой доступ (с известным ограничениями, разумеется) к разведывательной информации, добываемой АНБ, ЦРУ, РУМО и др. разведками США. В результате, когда началась СВО, российская сторона столкнулась не с «колониальными войсками», обученными американскими инструкторами «европейской тактике» ведения информационной войны, а с самими разведками США, Великобритании и др., действующими «под чужим флагом» и делающими свою работу руками украинских националистов. В этих условиях западные разведки сохранили способность организовывать масштабные провокации и проводить на их основе оперативные комбинации (такие, как инцидент в Буче), но первые 2–3 месяца они также были вынуждены переключить своих украинских пособников на решение задач боевого слаживания (что- бы те просто не разбежались), ограничив их боевое применение производством массовой пропаганды, простых и не менее примитивных фейков, дезинформации, идеологических диверсий. В результате на тактическом уровне и здесь наметился регресс, характеризуемый скатыванием к использованию грубо сделанных идеологических подделок, легко разоблачаемых противоположной стороной, как только пройдет вызванный ими мгновенный шоковый эффект.
Формы и методы информационной борьбы
В результате в противостоянии России и США в информационной сфере (в которой украинская сторона используется американской разведкой в роли плацдарма и контрагента) с началом СВО произошла следующая перестройка всей структуры проводимых нашими странами специальных мероприятий – они выстроились в четыре яруса:
• стратегические информационные операции (Буча, с прицелом на международный трибунал);
• спецпропаганда (разложение противника, дискредитация его лидеров, подрыв политической стабильности);
• фейки (создание ажиотажа и паники с целью отвлечения сил и средств противника на негодный объект);
• оперативные игры (с олигархами, готовыми ради личного спасения на все; т.н. «переговоры о мире»).
На вершине этой пирамиды по-прежнему остаются стратегические информационные операции – оперативные комбинации, способные дать стратегический эффект в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Прежде, в период «после Крыма» (с 2016 по 2021 гг.), этот вид операций был доминирующим: к ним относится и «дело Скрипалей», и «Допинговый скандал с WADA», и «дело об аргентинском кокаине», и «захват группы т.н. вагнеровцев в Беларуси в 2020 г.», и даже т.н. «дело об отравлении Навального» [3]. Но с началом СВО их число резко сократилось, и сегодня мы можем указать только один пример такой операции, развернувшейся во- круг инцидента в Буче, и несколько инцидентов, которые, возможно, тоже рассматриваются США как «крючки» для новых оперативных комбинаций: «обстрел российскими войсками Запорожской АЭС» (риск ядерной катастрофы), «Россия – спонсор международного терроризма» («Принято/согласовано в сенате: резолюция принята в сенате с поправкой и исправлен ной преамбулой путем голосования». См.: Сенат США призвал включить Россию в список стран – спонсоров терроризма. // РИА Новости. 2022, 28 июля. URL: https://ria.ru/ 20220728/rossiya-1805547333.html), «ракетный удар по торговому центру в Кременчуге» («U.S. officials have obtained intelligence that Russia’s announced military pullback from Ukraine’s border was a deliberate ruse to mislead the United States and other world powers, four officials said Thursday, as President Biden offered a bleak warning that the Kremlin will launch an attack “in the next several days.”». См.: U.S. intelligence shows Russia’s military pullback was a ruse, officials say. // The Washington Post. 2022? Feb. 17. URL: https://www.washingtonpost.com/ world/2022/02/17/ukraine-russia-putin-nato-munich/), «применение Россией химического оружия на Донбассе» (27 июня 2022 г.) и т.д. по своим целям и пошаговой схеме «Инцидент в Буче» полностью повторяет «Дело Скрипалей» [4], и недавнюю операцию США против Беларуси, связанную с побегом в Польшу авиадиспетчера О. Галегова, давшего показания по делу Ryanair (Defector Helps Build Case Against Belarus Over Ryanair Flight It Forced Down. // NYT. 2021, Dec. 8. URL: https://www.nytimes.com/2021/12/08/world/europe/belarus-poland-ryanair- plane-dissident.html). Цель та- ких операций – выдвижение обвинений в адрес руководства страны-противника в совершении военных или иных преступлений (как правило, против человечности), терроризме, геноциде, приме- нении ОМУ (а в случае с посадкой Ryanair – в воздушном пиратстве) и посадить его на скамью международного трибунала (по при- меру С. Милошевича).
Второй ярус этой пирамиды в зоне СВО занимает спецпропаганда – меры, направленные на разложение противника, дискредитацию его лидеров, подрыв политической стабильности внутри воюющего государства; эти методы составляют не менее 80% от всего объема разведывательно-диверсионной и подрывной деятельности в информационном пространстве, проводимой обеими сторонами в зоне СВО и за ее пределами (нами – в поддержку СВО, украинцами – против). Применяемые в этом вооруженном конфликте формы и методы спецпропаганды не отличаются от тех методов, которым обучали еще в советских военных академиях; единственная разница современной спецпропаганды от пропаганды советского периода – каналы связи и доведения управляющего воздействия до целевых аудиторий (прежде всего, социальные сети и мессенджеры), которые позволяют спецпропагандистам действовать точечно, адресно, избирательно.
Третий ярус занимают фейки – специфическая форма дезинформации, которые в данном конфликте применяются массово с целью насаждения страха, паники, ажиотажа, распространения слухов, разжигания ненависти и – впервые – с целью отвлечение сил и средств противника на негодный объект.
Особенно хорошо это видно на примере украинской пропаганды. С момента начала СВО украинская сторона поставила производство фейков на конвейер: их стали производить массово, очень низкого качества, пытаясь задавить российскую контрпропаганду лавиной резонансных разоблачений, инсайдов, компромата и клеветы. При этом о качестве фейков, по-видимому, не думали – их «клепали» едва ли не «на коленке», и все, кому не лень: от сотрудников центров специальных психологических операций до волонтеров. При этом даже в тех случаях, когда попадались качественно сделанные фейки, в них специально добавляли разного рода нестыковки, позволяющие противнику их заметить (то есть, «клюнуть» на них, как на приманку), выявить и публично разоблачить. В результате на выявление и разоблачение этих фейков и были отвлечены практически все без исключения силы и средства российских ведомств, хоть что-то понимающие в информационных операциях. К тому же, выяснилось, что разоблачать такие топорно сделанные фейки легко, выглядят эти разоблачения эффектно, дают хорошую статистику «побед», которая очень нравится руководству. По-видимому, это и было главной целью массовой фейковой атаки: как только все кадры переключились на отлов и разоблачение фейков, некому стало заниматься настоящими информационными операциями – такими, как инцидент в Буче.
СВО выявила еще одно предназначение фейков – инструмент скрытого управления противником, мотивируя его на сознательное тиражирование фейков по собственным каналам коммуникации (подконтрольным ему СМИ, социальным сетям, мессенджерам). Выяснилось, что фейки:
• обеспечивают повтор, тиражирование и распространение украинской пропаганды путем воспроизведения фейков на российском телевидении и в электронных СМИ;
• создают каналы доведения дезинформации и вредоносных идеологических установок до широкой российской ауди- тории (благодаря попаданию их в российские СМИ и особенно на телевидение на ток-шоу; в результате оказывается, что одиозный фейк, который и видело-то в сетях два десятка человек (да и тем он не интересен), попадает на экраны российского телевидения в какой-нибудь передаче типа «Антифейк» (передача на Первом канале российского телевидения. https://www.1tv.ru/shows/antifeyk) и разносится на многомиллионную российскую аудиторию, причем делается это добровольно, безвозмездно, без какого-либо принуждения с украинской стороны;
• формируют «эффект ведомого» (возникает в том случае, если противник увлекается разоблачением подсовываемых ему фейков, забывая о том, что в фейках может быть закодирована последовательность команд, управляющих подсознанием человека напрямую, незаметно для его сознания; в этом случае противник послушно следует той линии обсуждения, которую ему навязывают с помощью вброса фейков, каждый раз модифицируя его сознание новыми «инъекциями» вредоносной информации и «ведя» его как волка по красным флажкам к тем выводам и оценкам, которые выгодны укронацистам. Тем самым фейки становятся инструментом нейролингвистического программирования);
• создает канал OSINT (получения разведывательной информации из открытых источников путем снятия информации с противника в виде ответной реакции так называемых «прокремлевских спикеров», входящих в идеологический пул, на открытых площадках – федеральных ток-шоу; многие из них получают т.н. «темники», которые и озвучивают в меру своих талантов – как правило, достаточно близко исходному тексту, по которому можно судить о планах, настроениях, уверенности/неуверенности в собственных силах и, главное, о том, что реально боятся «там», в центрах принятия решений).
Действительно, благодаря специфике функционирования административного аппарата и его тяге к «демонстрации результатов» вышестоящему руководству, причем «нарастающим итогом», украинские фейки (специально сделанные с дефектами – так, чтобы их было сравнительно легко заметить и разоблачить) подхватываются российскими структурами, ответственными за контридеологическую борьбу, продвигаются на каналы центрального телевидения, где их сначала повторяют дословно, то есть, тиражируют, а затем, как правило, устами крайне сомнительно выглядящих, потрепанных жизнью «экспертов» (или людей, назвавшихся таковыми) пытаются опровергнуть. При этом аудитория запоминает сам фейк (так как он идет первым, и он же создает первое впечатление, которое потом крайне сложно перебить) и совсем не запоминает лепет приглашенных «спикеров» или «экспертов». Затем этот же фейк подхватывают нью-медиа, и уже они добирают те аудитории, которые не охватили телеканалы и их ресурсы в сети Интернет. Таким образом, получается, что большую часть работы по обеспечению успешности проводимых противником идеологических диверсий по распространению фейков за украинцев делаем мы же – российская сторона, сами этого не осознавая. Это мы зачастую предоставляем им свои СМИ в качестве каналов доведения фейков на российскую же аудиторию, добровольно и без принуждения.
Этот механизм распространения фейков, на самом деле, не нов и полностью соответствует основному принципу специальных информационных разведывательных операций: противника надо простимулировать только один раз; все остальное он должен сделать сам: собственными руками завалить свою же тайную операцию, раскрыть свою агентуру и быть при этом совершенно уверенным в том, что он все делает правильно, потому что другого выхода у него нет.
На четвертом – самом нижнем по интенсивности, но не по значению, – ярусе ведения информационной войны против России рас- положены оперативные игры, ведущиеся иностранными разведками (ЦРУ и МИ-6, но не только) с российскими олигархами, банкирами, руководителями госкорпораций – с теми, чьи интересы, в основном, на Западе [2], и кто боится потерять свои активы в Лондоне, Женеве и др. местах. Это – серьезный страт, имеющий влияние на принятие политических решений. Кроме того, их капитал – не национальный, а часть мирового транснационального капитала, неразрывно связанный с ним множеством связей. Первым «звонком» для этой категории граждан стали аресты их яхт; очевидно, что это только начало. Иностранным разведкам связи с олигархами нужны, прежде всего, для организации насильственной смены власти в РФ – для реализации госпереворота по венесуэльскому сценарию (повторению т.н. «Венесуэльского прецедента» [5] в российских условиях), или по сценарию гибридной цветной революции в Беларуси в 2020 году (которая сама является дальнейшим этапом развития технологии
«Венесуэльского прецедента»), или для финансирования изнутри массовых протестов по сценарию выборов в Мосгордуму в 2019 году (имевшие также внутренние источники финансирования). Начало СВО на Украине создало условия как для осуществления классических разведывательных подходов к этим олигархам, так и для их последующего шантажа.
Таким образом, с началом СВО на передний план выдвинулись классические приемы спецпропаганды (известные еще по холодной войне) и примитивные фейки с грубыми дефектами «сборки», вытеснив собой с ТВД более тонкие инструменты организации идеологических диверсий – оперативные комбинации и оперативные игры спецслужб. То же самое, по нашим наблюдениям, отмечалось и у западных «партнеров» киевского режима – они тоже спешили как можно скорее и примитивнее опорочить репутацию Российской Федерации и ее Вооруженных Сил, как будто опасались, что СВО завтра кончится и они не успеют заскочить в «последний пропагандистский вагон». На протяжении всех месяцев СВО российских специалистов по информационным операциям не покидало ощущение того, что западная пропаганда делается в спешке, на ходу, и, порой, случайными людьми. Это видно в фейках, которые довелось разоблачить в рамках проекта «Вбросам.нет»14. Между тем, после начала СВО многие задачи по денацификации и демилитаризации Украины до конца еще не решены, и с течением времени нам следует ожидать возвращение на поле боя стратегических информационных операций, таких, как «дело об аргентинском кокаине», «дело Ryanair» и пресловутое «дело Скрипалей», адаптированных под новый театр военных действий.
Литература и источники:
1. Бобров А.К. Циклы российско-американских отношений в постбиполярный период (1991–2021 гг.). // Вопросы политологии. 2022. № 1. С. 164–180.
2. Богатуров А.Д., Лебедева О.В., Бобров А.К. Новые поколения внешнеполитических доктрин России. // Международная жизнь. 2022. № 6. С. 8–19.
3. Манойло А.В. Информационная война и новая политическая реальность: Ч. II // Вестник МГОУ. Электронный журнал. Серия Политология. 2021. № 2.
4. Манойло А.В. Дело Скрипалей как операция информационной войны // Вестник Московского государственного областного университета. 2019. № 1.
5. Манойло А.В. Современная практика информационных войн и психологических операций. Вирусные технологии и эпидемии каскадного типа на примере операции по разоблачению агента влияния ЦРУ, бывшего вице-президента Венесуэлы Диосдадо Кабельо 17-21/08/2019 // Национална сигурност. 2019. № 3. С. 3–8.
6. Тиханычев О.В. Гибридные войны: новое слово в военном искусстве или хорошо забытое старое? // Вопросы безопасности. 2020. № 1. С. 36.
7. Цыганков П. А. «Гибридные войны»: понятие, интерпретации и реальность // «Гибридные войны» в хаотизирующемся мире XXI века: сб. М.: Изд-во Москов. университета, 2015.
8. CortrightD., LopezG. A. Smart Sanctions: Targeting Economic State- craft // New York: Rowman & Littlefield. 2002. P. 256.
9. Simons G. Digital Communication Disrupting Hegemonic Power in Global Geopolitics // Russia in Global Affairs. 2019. No. 2. С. 108–125.
Андрей Викторович Манойло