§1. Эпистемология и аналитика как средства формирования и организации новых знаний
Любое гносеологическое учение начинается, так или иначе, с анализа исходной познавательной проблемы, с того, как она выглядит на уровне «философии здравого смысла». Обычный человек представляет себе процесс получения элементарных (обыденных) знаний об окружающем предметном мире в виде весьма простой схемы. Для получения простейших знаний о каком-либо предмете или явлении, достаточно обратить на него внимание и воспринять путем зрения, слуха, осязания и т.п.
Известный русский философ Николай Лосский (1870-1965) так описывает эту ситуацию: «Если на лесной поляне растет береза, то, проходя мимо нее, стоит обратить на нее внимание, и она вступит в кругозор моего сознания самолично, в подлиннике: наблюдаемый зеленый цвет листьев, белый цвет коры, шум ветвей суть не мои ощущения, а свойства самой березы, пребывающие в ней вот там на расстоянии трех саженей от меня, думает представитель этой естественной точки зрения. Уходя с поляны и переставая видеть березу, он думает, что там она осталась с тем же зеленым цветом, шумом и т.п., с какими она только что предлежала его наблюдению в кругозоре его сознания. Такое представление о сознании, истине и отношении между субъектом и объектом называется наивным реализмом»[1].
Такую познавательную модель, действительно, называют реализмом потому, что она построена на предпосылке, согласно которой содержание наших чувственных восприятий относится не к сфере нашего сознания, а к самой реальности, существующей не зависимо от нас. Наивной же эту точку зрения полагают потому, что она строится на безотчетных, неосознаваемых предпосылках. Так, в своей обыденной жизни мы просто верим или интуитивно допускаем, что окружающие нас вещи именно таковы в действительности, какими мы их воспринимаем.
Понятно, что в такой форме восприятия окружающей действительности доминирует результат так называемого живого отражения. Эти чувственные образы лишь регистрируют факт наличия той или иной вещи, не давая ответа на вопрос о ее сущности и форме онтологической включенности в структуры бытия. Такая рефлексия интеллектуально разгружена, а ее результат, как правило, не имеет сколько-либо значимой эвристической ценности. Тем не менее, результат «живого отражения» является важной предпосылкой абстрактного мышления – анализа и синтеза информации с целью получения нового знания о существе предмета.
Точка зрения наивного реализма отражает многовековую практику людей в сфере их повседневности. Философия исторически начиналась как интеллектуальный бунт против мира обыденных мнений людей, в том числе и в области их познавательной деятельности. Однако при всем критическом отношении к представлениям наивного реализма следует иметь в виду, что в их изысканиях содержится определенная доля истины. Можно сказать больше: позиция здравого смысла по необходимости выступает как некий исходный плацдарм для философской рефлексии. Отнюдь не случайно поэтому, что все концепции познания вынуждены так или иначе реагировать и в той или иной степени считаться с реализмом «человека с улицы»[2].
Очевидно, что такие апелляции необходимы, необходим и инструмент познания мира, который позволил бы не только ответить на вопросы об истинности наших знаний, но и пролить свет на существо природы, источников и значимости самого знания. Этим инструментом явилась эпистемология, которая со времен Рене Декарта и Джона Локка занимает центральное положение в практической философии, что связано с все возрастающими темпами развития инновационной деятельности человека и науки, составляющей ее фундамент.
Эпистемология – это система знаний, т.е. внутренне согласованная целостность представлений, которые соединяют нас с объектом познания. Существует и более прагматичная трактовка, которая актуализирует эпистемологию в качестве главного средства аналитики и эвристики – система познавательных актов, сформированная с целью получения объективного инструментального знания. По сути, здесь речь идет о продуктивной технологии познания объекта с целью его последующего практического преобразования. В силу этого эпистемология достигает статуса теории только потому, что она отвечает на основные вопросы, касающиеся объекта, но делает это особенным образом, далеко не так как это происходит в сфере других научных дисциплин. Последние отвечают на вопрос: «что это?», прилаживая определенный элемент к контексту, «упорядочивают» его, не заботясь о том, чтобы исследовать контекст существования вещи особо и в целом.
Наоборот, эпистемология, определяя природу своего предмета (процесса познания), хотя и исследует связи, которые, как предполагается, содержатся во всяком знании, не вдается в их подробности. Главная ее особенность состоит в том, что она переводит вопрос о природе объекта в плоскость предпосылок его познания.
Эпистемология является возможной только потому, что мы способны, если того желаем, абстрагироваться от мышления, обращенного к вещам и направить наше внимание на сам акт познания[3].
Исходя из этого, можно заключить о том, что создание системы объективных знаний (представлений) осуществляется посредством абстрагирования и идеализации. В данном случае создаваемые модели являются референтами, пополняющими целостность наших представлений об объекте. Они, как бы дорабатывают реальность, осуществляя онтологическую связь между объектом и его референтом – моделью.
Средствами построения эпистемологических моделей являются системные модусы (эпистемы), сформированные в сознании людей в процессе предшествующего познания объектов данной природы. Они фиксируют устойчивые связи во внутренней структуре объекта и характерные формы его взаимодействий с элементами внешней среды. В качестве таковых мы рассматриваем следующие.
- Категории. Они представляют собой аргументированные способы утверждений о существе предмета, которые определяют структуру его места в общем универсуме представлений. Думается, что здесь необходимы следующие пояснения. Очевидно, что те или иные наши знания фиксируются в виде некоего текста, который, на уровне самых общих структурных представлений является совокупностью «вхождений знаков». Последние – есть символы, образы, понятия. Эти знаки приобретают конкретный смысл только тогда, когда определено их место в структуре текста. Таким образом, текст – это некая организация знаков, система их позиционирования. Его можно представить в виде следующей логической формулы: текст = {(знак)Î(место знака)}. Теперь становится ясным, почему категории, определяющие позиции места знака, являются системообразующим элементом всего текста.
- Вопросы – всегда имеют котегориально-предметную направленность, ибо несут предзнание. Нельзя построить вопрос на пустом месте, т.к. отсутствует предмет интереса. Невозможно так же сформулировать вопрос при отсутствии каких-либо представлений о предмете. Значит,посредством вопросов не только уточняется знание, оно обретает интенциональное оформление, ибо субъект познания и объект получают общую точку соприкосновения – предмет. Поэтому составление вопросов столь же ответственная задача, как и получение ответов на них, ибо в предметном вопросе всегда пролонгирован вариант ответа на него в видегипотезы.
- Инварианты представляют собой закономерности связей в структуре познаваемого объекта, а также познанные тенденции его функционирования. Указанные инварианты фиксируются, как минимум, относительно следующих вариаций:становление (в качестве субстрата для этого процесса выступает место данного становления в различных структурах и уровнях бытия);движение (здесь в качестве неизменного основания рассматривается система: {становление + отождествление}). Благодаря последнему компоненту этой целостности движение какого-либо объекта получает определенное направление и качество;рост (инвариантом такого процесса является движение с сохранением качества). По сути, здесь речь идет о системе, динамика которой представлена направленным расширением связей, формирующим каждый раз неизменное целое из обновленных отношений;развитие (здесь в качестве неизменного основания выступают системные основания и признаки объекта, благодаря которым его структура и наделяется достаточной сложностью, необходимой для реализации этого процесса);история (в этом случае инвариантой является ретроспективная и насущная фиксация свойств и признаков объекта, или объективное удостоверение характера изменений его структуры).
Необходимо подчеркнуть, что использование указанных выше средств построения эпистемологических моделей будет продуктивным, если выполнены условия и адекватно реализованы гносеологические предпосылки как минимум двух видов: предпосылки субъекта и уровня его эвристических потенций и предпосылки познаваемости самого объекта – возможность удостоверения основных его признаков на уровне исследования средствами моделирования и аргументированной верификации его результатов.
Понятно, что в разные периоды цивилизационного развития объектами познания становились различные явления, порядки сложности которых открывались человеку отнюдь не полностью и его представления далеко не всегда отражали истину. Проблема состояла в самом субъекте и его возможностях познания логики бытия. Не случайно он (субъект) прошел долгий и порой мучительный путь наращивания своих познавательных возможностей, эволюционируя от «логической стадии» (Средние века) к статусу «эмпирического субъекта» (Новое время), затем, осуществив трансцендентальный прорыв (И. Кант), предстал несколько позднее в качестве «экзистенциального субъекта» (А. Камю, Ж-П.Сатр), подготовив тем самым почву для феноменологического осмысления реальности (Э. Гусерль, Х. Ортега), и, в итоге, самоутвердившись в качестве «практического субъекта» (К. Маркс).
Но только сейчас, используя весь познавательный арсенал, сформированный за многовековую историю, современный человек получил возможность создания целостных методологических моделей, реализуемых с высокой степенью валидности. Современный «практический субъект» достаточно широко использует «метод» как систему регулятивов в процессе преобразования информации и знаний, необходимых для получения определенного результата. Причем, этот результат все чаще проявляет себя не только в научной сфере, но и в предметно-практической деятельности.
Таким образом, происходит формирование новых возможностей субъекта и предпосылок, обусловливающих его всевозрастающий потенциал познания и инновационной деятельности. И здесь нельзя не вспомнить знаменитые формулы Ф. Бекона и К. Маркса о «знании и силе» и о «производительной функции науки». Они были постулированы с неким опережением времени. Но только сейчас стало возможным утверждать, что современная эпистемология является средством конструирования объекта. Это относится (наверное, уже в равной степени) и к мыслительным реконструкциям объекта в процессе создания его эвристических моделей, и к предметно-практической деятельности, в которой используется обширный арсенал конструктивного инструментального знания современного человека.
Кульминируя проблему информационно-аналитической деятельности и ее важнейшего методологического инструмента – эпистемологии, необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что эвристика, включенная в арсенал методов последней, существенно отличается от алгоритма отсутствием схем действия и предполагает нестандартный, интегративный способ решения проблем. Поэтому однозначно определить современное состояние эпистемологии как средства реализации творческого акта достаточно сложно.
Со второй половины XIX и до середины XX века проводился пересмотр и критика классических стандартов рациональности. Эта ревизия была следствием и сопровождалась переходом науки в неклассическую фазу развития, что привело, в конечном счете, к появлению неклассических направлений в эпистемологии: эволюционной, натуралистической, социальной и других.
Возникновение постмодернизма с его принципами дефундаментализма, деконструктивизма, фрагментарности также оказало и оказывает серьезное влияние на развитие современной эпистемологии. Но, разумеется, наиболее значимое влияние оказывают научные достижения в области когнитивных наук, искусственного интеллекта, нейрофизиологии мозга и др.
В то же время эпистемология, как технология познания, как наука об адекватном познании и возможных границах познаваемого не изменяла своей сути и основные вопросы, поставленные ей о природе знания и границах познаваемого, остаются открытыми так же, как и ранее. Накопленные за века теоретические способы решения проблем, связанных с познанием мира естественным образом являются и сейчас основой эвристических методов в аналитической деятельности.
Вне зависимости от специфики процесса критики и эволюции различных концепций, присущих эпистемологии как и любой науке, значимыми для эвристики остаются категории, суждения и концепции, определяющие основные принципы познания субъектом объекта: принцип универсализма, индуктивизма, редукционизма, основные контексты, связанные с понятием факта, рациональности, истины, содержания и формы и т.д. На самом деле, несмотря на всю революционность изменений, происходящих в эпистемологии, классические принципы научного знания благодаря своей ясности и простоте продолжают доминировать.
Представим, что существует некая задача «X», алгоритм решения которой неизвестен. В этом случае вступает в права, то, что мы называем эвристикой, то есть общие рекомендации или советы, основанные на статистической очевидности или теоретических рассуждениях. Очевидно, что статистические очевидности и теоретические рассуждения не могут строиться на пустом месте. Статистика предполагает наблюдение, применение индуктивного метода с последующим обобщением, обработку данных соответствующими математическими методами и формулировку некоего предположения, которое впоследствии должно быть экспериментально подтверждено. Теоретические рассуждения предполагают применение дедуктивного метода, построение гипотезы, ее проверку. То есть в случаях применения эвристического подхода мы пытаемся «нащупать» определенный алгоритм решения задачи, но вследствие нехватки информации вынуждены останавливаться на общерациональных способах ее решения.
Поэтому эпистемология, а не научная методология является основой и инструментом эвристики, а, следовательно, и аналитики. Это связано с тем, что имевшиеся алгоритмические решения задач уже выделились из эпистемологии и перешли в сферу научной методологии. Современная эпистемология представляет собой исторически сложившуюся систему эвристики, так как является не системой алгоритмических действий по решению задач, а системой принятия решений познавательного характера, основанной на применении общих принципов познания, разработанных в рамках различных эпистемологических доктрин.
Например, эволюционная эпистемология Карла Поппера, по словам самого автора, основана на следующих трех тезисах:
- Специфически человеческая способность познавать, как и способность производить научное знание, являются результатами естественного отбора. Они тесно связаны с эволюцией специфически человеческого языка.
- Эволюция научного знания представляет собой в основном эволюцию в направлении построения все лучших и лучших теорий. Это – дарвинистский процесс. Теории становятся лучше приспособленными благодаря естественному отбору. Они дают нам все лучшую и лучшую информацию о действительности. Они все больше и больше приближаются к истине. Все организмы – решатели проблем: проблемы рождаются вместе с возникновением жизни.
- Ученому – человеку, такому как Альберт Эйнштейн, позволяют идти дальше амебы – владение тем, что называется специфически человеческим языком.
Эти три тезиса, взятые вместе – заключает автор, составляют основу эволюционной эпистемологии[4].
Очевидно, что понятие алгоритма неприменимо ни к одному из этих тезисов. Но концепция, тем не менее, работает. Конечно, эволюционная эпистемология не является алгоритмом решения задач познавательного характера. Но, с другой стороны, это такой тип задач, который не требует однозначного решения. Этот тип задач требует прояснения и понимания для того, чтобы на этой основе достичь еще больше понимания того, что представляет собой процесс познания.
Поэтому, эвристика – это не ущербный алгоритм, это другой способ решения другого типа задач. В реальности большая часть проблем, с которыми мы сталкиваемся, не имеют алгоритмического решения, следовательно, они решаются эвристически. Более того, эвристика и алгоритм связаны между собой таким образом, что алгоритм, если условия это допускают, завершает эвристическую процедуру. Но это происходит редко и такого рода достижения сосредоточены в науке. Как правило, большинство проблем решаются эвристически и этого оказывается вполне достаточно.
Таким образом, между алгоритмом и эвристикой нет противостояния, как, впрочем, и нет совпадения. Это звенья одной цепи и применение того или иного типа решения задач зависит как от типа самих задач, так и от аналитических и информационных возможностей того, кто их решает.
Здесь очень важно понять, что мы существуем отнюдь не в алгоритмизированном мире, где все события реализуются в схемах жесткого детерминизма. Мы принимаем сегодня тот факт, что все законы бытия имеют статистически вероятностный характер, соответственно, и возможное знание о мире, подчиняющемся вероятностным законам, в определенном смысле относительно. А вероятностное знание по определению доступно, прежде всего, эвристическим методам познания.
Эвристичность познания вовсе не отвергает строгости и доказательности знания, поскольку эвристика – это метод получения знания, а не способ его удостоверения. Последнее является делом эксперимента. Точно так же и алгоритм только в аксиоматичных ситуациях познания может удостоверить истину, во всех остальных случаях, а их большинство, это делается экспериментально. То есть методы получения знания и достоверность полученного знания определяются разными процедурами.
Эпистемология формализует познаваемое пространство, превращая его в нечто доступное процедурам познания и процедурам удостоверения. Мы входим в природу с уже предзаданным ее видением. То есть процесс познания изначально не стихиен, он организован так, чтобы иметь возможность канализировать процедуры познания вовне. Эпистемология через веер концепций познания как раз и пытается нащупать оптимальную версию познания мира. То есть она организует пространство, в котором будет иметь возможность действовать эвристика и аналитика.
Вернемся к примеру с эволюционной эпистемологией и к тезисам, выдвинутым К. Поппером. Попробуем, исходя из вышесказанного, представить каким образом три тезиса, составляющие основу его концепции, организуют пространство, в котором будут проходить эвристически оформленные аналитические процедуры.
Смысл первого тезиса сводится к утверждению, что способность познавать и производить научное знание, основанное на эволюции языка, есть результат естественного отбора. Что можно извлечь из этого утверждения?
Познаваемое пространство определяется сферой действия языка. С одной стороны, это бесконечно расширяет возможности познания, так как язык может быть применен к чему угодно, с другой стороны, это всего лишь «человеческий» язык, возможности которого определяются обстоятельствами эволюции естественного отбора. Таким образом, первый тезис утверждает безграничную возможность познания и одновременно – ограниченность возможного знания эволюционными потенциями языка.
Второй тезис конкретизирует познавательную ситуацию в пространстве, очерченном первым тезисом. Познание, представленное, прежде всего, как эволюция научного знания реализуется в теориях, которые предстают как субъекты конкуренции определенного вида знания. Итог конкуренции – отбор теорий, углубляющих наше понимание мира.
Наконец, третий тезис подчеркивает, что только благодаря языку конкуренция теорий приводит к росту научного знания, так как уничтожение теории не означает уничтожения ее носителя.
Итак, гносеология, в данном случае, концепция эволюционной эпистемологии, выступает, с одной стороны, как теоретическое обоснование возможности применения эвристических методов, так как недвусмысленно определяет границы, в которых возможно познание. С другой стороны, она становится инструментом эвристики и аналитики, так как представляет определенный подход к организации знания и одновременно предлагает ряд познавательных процедур, характерных для эволюционной эпистемологии.
В целом эпистемологию можно рассматривать как эвристическую сферу деятельности человека. Практически ни одна эпистемологическая концепция не может быть представлена как алгоритм ни в начале, ни в конце познавательной процедуры. В конечном счете, это является объективным признанием факта нашего существования в вероятностном мире, где детерминация носит нечеткий характер и определяется статистическими закономерностями.
Разумеется, эпистемологическое пространство эвристики подчиняется всем известным нам законам, также очевидно, что большая их часть выражена математическими алгоритмами. Более того, закон по определению является алгоритмом. Но это как раз тот случай, который демонстрирует разницу между познанием и знанием. Познание – это процесс, процедура, а знание – итог процесса, который, как правило, выражается алгоритмически, так как смысл алгоритма заключен в воспроизводимости. Смысл закона в указании на воспроизводимость ряда событий. Познание же – процесс, который, в принципе, изначально не должен быть ограничен какими-либо правилами. То есть это эвристический процесс. Только в этом случае познание может стать успешным. Конечно, правила объективно существуют и не только в виде алгоритмов – законов. Правила существуют даже в том случае, когда мы декларируем их отсутствие.
Эти правила носят характер объективных ограничений, накладываемых на возможности познания естественной и социальной природой человека. Здесь уместно вспомнить концепцию «идолов» Ф. Бэкона. В этом учении говорится о затруднениях, с которыми сталкивается человек в своем стремлении постичь истину. Эти затруднения определяются эволюционными ограничениями, возникшими в ходе длительной адаптации человека и его предков к окружающей среде и социальными искажениями, сформировавшимися в ходе становления его как общественного существа. Поэтому эвристический подход изначально ограничен потенциалом человека, сформировавшимся в ходе социокультурной эволюции.
Эвристика, как совокупность процедур неалгоритмического способа решения задач, формируется с момента начала человеческой истории. Начало эвристики мы находим в повседневной практике решения задач по выживанию первобытного человека. Одновременно, в первобытной практике мы встречаемся с первыми алгоритмами, примерами которых могут служить ритуалы. Практические процедуры эвристики при условии их успешности закрепляются алгоритмом ритуала. То есть эвристически осваиваемое человеком пространство является одновременно сферой его практики и эпистемологическим пространством. По мере практического освоения окружающего мира по экспоненте растет теоретическое освоение этого мира, которое выражается в формировании эпистемологического пространства под воздействием эвристических и аналитических процедур.
Эвристика – та редкая сфера деятельности человека, в которой гармонично сочетаются научные, вненаучные, возможно, мистические и иррациональные способы познания с практическим решением теоретических задач. Следует понимать, что эти способы познания, а, соответственно, и процедуры исторически обусловлены. Эвристика, будучи практически и предметно ориентирована, напрямую зависит от всех форм инструментального и технического прогресса в науке и промышленности. Историческая обусловленность эвристики проявляется в развитии эпистемологии. С периода античности до настоящего времени гносеология несколько раз меняла ориентиры развития. То же самое происходит и с эвристикой, и аналитикой. Они переживают смену ориентаций. Генетическая взаимосвязь этих процессов очевидна, но каузальная их характеристика весьма затруднительна, и в данном случае не так уж и важна.
Эпистемология является теоретическим инструментом эвристики и аналитики, обеспечивая их или теоретическими установками, или учениями. Эвристика первобытного человека откровенно практическая. В процессе освоения действительности разрабатывается не теоретическое пространство, созданное эпистемологией, а теоретическое пространство замещается реальным и эффект «теоретичности» достигается благодаря анимизму. Поэтому эвристика античности и приобретает натуралистическую окраску. Теоретическое пространство, в котором действуют эвристические процедуры, получает сначала мифологическое, а затем и рациональное обоснование.
В любом случае, для того чтобы эвристическое познание было возможно должно существовать и теоретическое пространство, в котором это познание действует. Очевидно, что эффективность эвристики в мифологическом пространстве значительно ниже, чем в рационально-натуралистическом. В этом контексте средневековый теоцентризм выглядит весьма специфично. С одной стороны, это детально разработанное эпистемологическое пространство, которое объективно предполагает возможность познания и применения аналитических процедур. С другой стороны, обусловливается ненужность познавательных процедур, так как знание строится на вере. Конечно, реальная жизнь вносила существенные коррективы в это теоретическое пространство до тех пор, пока окончательно его не переоформила.
Эвристическая методология в основе своей – методология практики, но ее эффективность, тем не менее, определяется степенью развитости эпистемологии и уровнем ее использования в решении тех или иных познавательных задач. Только в Новое время, с возникновением науки эвристика становится важнейшей компонентой научного поиска, анализа и творчества. Это происходит во многом благодаря развитию научной методологии. Хотя последняя представляет собой, в конечном счете, лишь совокупность алгоритмов. Они, по сути, являют собой идеальные модели, аргументировано представляющие существо различных модусов объективной реальности. Само их наличие свидетельствует об определенной степени развития эпистемологии, а так же фиксирует границы пространства, за которые необходимо выйти для дальнейшего поиска объективных инструментальных знаний, необходимых для инновационного преобразования действительности.
[1] Лосский Н. Основные вопросы гносеологии.- Петроград, 1919.- С. 9.
[2] См.: Лазарев Ф.И., Литтл Брюс А. Современная эпистемология: дух и проблемы.- М.: Наука, 2002.- С.61.
[3] См.: Мангейм К. Структурный анализ эпистемологии. Электронный ресурс.– С. 11. <http://www.krotov.info/libr_min/m/merkury/manheim 1 .html >
[4] См.: Карл Р. Поппер. Эволюционная эпистемология./ Электронный ресурс < http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper.html>