Экономист Гонтмахер назвал главное препятствие на пути к развитию России

В глубинах российского рынка труда продолжаются тектонические сдвиги, вызванные невиданными по размаху и специфике шоками 2022 года. Уход западных работодателей, как минимум две волны эмиграции, начавшаяся «структурная трансформация» экономики, слом логистических цепочек — эти и другие события запустили процесс переформатирования всей сферы занятости. Ключевой ее проблемой остается острая нехватка квалифицированных кадров, о чем косвенно свидетельствует рекордно низкий уровень безработицы. Об этом мы поговорили с доктором экономических наук, профессором Евгением Гонтмахером.  

— Как подсчитала аудиторско-консалтинговая компания FinExpertiza, за минувший год в России резко сократилось число молодых трудовых кадров: работников до 30 лет стало меньше почти на 0,9 млн, до 35 лет — на 1,3 млн. Это следствие исключительно геополитических событий или сказались и другие обстоятельства? Например, демографическая яма?

— Сошлось несколько факторов. Главным остается демографическое старение, и этот тренд будет продолжаться независимо от развития геополитической ситуации. На него в 2022 году наложились два события, связанные с СВО, — всплеск эмиграции и частичная мобилизация. По разным данным, из России уехало от нескольких сот тысяч до миллиона человек активного трудоспособного возраста. Позже какое-то число вернулось, но сальдо пока в пользу релокантов. Кроме того, по официальным данным, было мобилизовано 300 тысяч граждан, в основном из деревень и малых городов, из экономически отсталых регионов. Многие жители провинции отправились на фронт добровольно: для их семей жалованье почти в 200 тысяч в месяц невиданные деньги, плюс что-то доплачивают региональные власти. С рынка труда эти люди временно выпали, в отличие от части уехавших, тех же айтишников, которые дистанционно производят в России какой-то продукт.

— Не приведет ли такое стечение обстоятельств к катастрофическим, невосполнимым потерям для российской сферы занятости?

— Катастрофа — это когда событие происходит молниеносно, разворачивая реальность на 180 градусов. Сейчас такого нет. Речь идет о длинных трендах, последствия которых проявятся спустя годы и не одномоментно. Люди, призванные в армию, не производят ВВП. Для экономики это потенциальная потеря в минус один процентный пункт ВВП в год, что, впрочем, не критично. В случае отъезда отрицательный эффект еще меньше, поскольку многие релоканты, находясь на удаленке, продолжают работать на Россию. Впрочем если говорить о мобилизованных, они после возвращения с СВО будут нуждаться в реабилитации — социальной, профессиональной, психологической, часть из них — в медицинской. Чтобы вернуться на рынок труда, восстановить социальные связи, им понадобится какое-то время. И это довольно сложно, как показал опыт Афганистана, Чечни.

А вообще, Россия огромная страна, с очень разными региональными особенностями, универсальный подход к ней неприменим, оперировать только среднестатистическими показателями невозможно. Скажем, на столичный рынок труда эмиграция не оказала практически никакого влияния. Освободившиеся рабочие места тут же заняли приехавшие из других регионов. А вот в провинции обострилась нехватка не просто высококвалифицированных кадров, но и просто рабочих рук. Допустим, в каком-то агрохозяйстве было 20 комбайнеров, из них 10 ушли по мобилизации. А на носу посевная. И как быть? Таких потенциальных уязвимостей в экономике много, ими должны заниматься государство и, в частности, Минэкономразвития, Минтруд, местные органы власти.

— Глава Минэкономразвития Максим Решетников упомянул дефицит кадров в качестве одного из двух (помимо мировой рецессии) главных рисков для отечественной экономики. Но ведь тот же Минэк утверждает, что у нас сейчас рекордно низкая за все годы современной России безработица (3,6%, по данным Росстата). Нет ли тут противоречия и откуда взялся дефицит?

— В самом тезисе о дефиците кадров нет никакого противоречия, просто не хватает слова «квалифицированных». У нас в силу неблагоприятной демографии сокращается численность трудоспособного населения на несколько сотен тысяч человек в год. Людей в возрасте от 14 до 65 лет физически становится меньше, что, в свою очередь, создает благоприятную почву для снижения уровня безработицы. Работа в стране есть. Вакансий на рекрутинговых сайтах размещено больше, чем анкет соискателей. Проблема в другом, и о ней работодатели говорят уже очень много лет. Когда у бизнесов спрашивают, что мешает им развиваться в первую очередь, чаще других звучит ответ «острейший дефицит квалифицированных кадров». В экономиках абсолютного большинства стран — и наша не исключение — давно идет процесс вытеснения монотонного тяжелого труда передовыми технологиями, роботами. Чернорабочие становятся не нужны. Вместе с тем остаются рабочие места, где нужны квалифицированные специалисты и организаторы производств — менеджеры, которых никаким искусственным интеллектом не заменишь.  

— С одной стороны, в ряде областей у нас переизбыток специалистов, а в других их явная нехватка. Вместе с тем для трудовых кадров характерна низкая мобильность, негибкость в плане «перетекания» в свободные ниши. Насколько эти факторы критичны?

— Кадровый дисбаланс вызван перекосами в российской системе профессионального образования, которая очень вяло откликается на запросы рынка труда. Например, у нас колоссальный дефицит инженеров, хотя в технических вузах хватает бюджетных мест, где их готовят. Сложилась некая всеобщая ментальная установка, что инженерный труд непрестижный. Престижно быть, например, менеджером — мол, сидишь в офисе, руководишь коллективом, пьешь чай-кофе, получаешь приличную зарплату. Или госслужащим, которого гарантированно не уволят. Неизменно популярны айтишники. Человек думает, что если освоит эту профессию, то автоматически обеспечит себе хороший доход. Что на самом деле не всегда получается. При этом система профессионального образования зачастую не дает необходимых компетенций. Конечно, в России есть передовые вузы мирового уровня, но в основном институты штампуют выпускников с ничего не значащими дипломами. Миллионы людей не работают по специальности, занимаясь, по сути, неквалифицированным трудом и ухудшая ситуацию на рынке труда. Их держат на работе, платят копейки и боятся уволить, поскольку в нашей стране это вопрос политический. И это большая проблема, которая во многом сдерживает рост экономики.

Кроме того, нет практики доступной переквалификации. Да, существуют курсы в Интернете, при вузах, но у россиян, даже относительно молодых, нет привычки переучиваться раз в три года, получать новые навыки. В сознании сидит старая советская установка — раз ты получил диплом о высшем образовании, это на всю жизнь. С этим надо что-то делать, надо стимулировать работодателей, чтобы они вкладывались в переобучение работников. Может быть, компенсировать им затраты из бюджета. Что касается мобильности, у нас давним трендом является кадровый переток из деревень и малых городов в крупные города, дающие намного больше возможностей. Территориальная мобильность довольно высока, особенно среди молодежи. Проблема в том, что в России нет мобильности межотраслевой — это когда человек, поработав какое-то время по своей специальности (пусть в рамках одного города или региона), потом где-то переучился и начал трудиться по новой специальности, потом опять сменил род деятельности и так далее. Люди у нас не умеют гибко менять свой профессиональный профиль, да и соответствующей образовательной инфраструктуры нет.

— Четыре года назад было начато поэтапное повышение пенсионного возраста. Насколько эта программа оправдала себя с точки зрения интересов рынка труда?

— Государство явно выиграло в плане экономии бюджетных средств, поскольку за последние два-три года численность пенсионеров уменьшилась. Финансовая нагрузка на Социальный фонд (бывший Пенсионный) снизилась в относительном измерении. Абсолютные цифры расходов все равно растут, но не так быстро, как если бы не было повышения пенсионного возраста. Государство изначально и ставило такую цель — сэкономить, сократить расходы казны. Она достигнута. Что касается сферы занятости, здесь скорее проигрыш, поскольку за счет предпенсионеров количественно выросла категория работников, занятых неквалифицированным и низкооплачиваемым трудом. Многие из этих людей вынуждены в конце своей трудовой деятельности, еще не выйдя на пенсию, устраиваться охранниками, гардеробщиками, уборщиками… Поскольку, когда человеку за 50 и у него нет навыка регулярно переквалифицироваться, он безнадежно отстает от требований современного рынка труда, вылетает на его обочину.

С массовыми техническими профессиями дело обстоит именно так, в отличие от части гуманитариев: ученых, журналистов, преподавателей, способных продуктивно работать в любом возрасте, если у них все в порядке с головой и здоровьем. То есть в данном случае повышение в 2019 году пенсионного возраста сыграло роль застоя, поскольку эта мера расширила зону неэффективной занятости. Почему в России низкие зарплаты? Вовсе не потому, что на предприятиях нет необходимого оборудования или высокопроизводительного менеджмента. А потому что у основной массы персонала низкая квалификация. И это проблема номер один, а вовсе не безработица.

— А сами пенсионеры, они выиграли или проиграли?

— Очевидно, что радикального улучшения их материального положения не произошло. Хотя власти изначально заявляли, что пенсии будут увеличены как раз за счет сэкономленных средств. На уровень официальной инфляции да, пенсии повысили. Однако не надо забывать: для пенсионеров инфляция всегда выше, чем для других групп населения. Продовольствие, на которое (помимо услуг ЖКХ) в основном уходят их средства, дорожает в России быстрее, чем остальные товары. Что касается молодежи, скептические настроения по отношению к пенсионной системе в этой среде явно усилились. Суть страховой пенсионной системы заключается в возможности заблаговременно откладывать на старость с зарплаты (работодатель платит за работников страховые взносы в Социальный фонд). У молодых людей эта мотивация и прежде была слабой, а с повышением пенсионного возраста она практически исчезла. Понятно почему: в мае 2018 года меру анонсировали, а осенью Госдума уже подвела под нее законодательную базу. Какой-нибудь 20-летний человек смотрит на это и думает: мне до пенсии более 40 лет, правила игры могут поменять еще сто раз. И какой тогда смысл заботиться о пополнении своего счета в Социальном фонде? Замечу, что и в СССР, и в России до этого никогда не повышали пенсионный возраст. Цифры 60 и 55 лет считались сакральными еще с послевоенной поры. Закон о государственных пенсиях был принят в 1956 году, и там эти уровни закрепили. Увы, в отличие от Франции и других стран Запада у нас сегодня нет культуры поиска и нахождения компромисса в таких вопросах между государством и населением. 

— Какие риски на российском рынке труда вы считаете наиболее серьезными?

— Рано или поздно в стране возобновится инвестиционный процесс. Страна вернется к мирному развитию, будут создаваться условия для роста экономики, закупаться технологии, оборудование. Но где взять людей под это? Причем у нас вполне может номинально хватать и рабочих мест, и работников, дело не в этом. Проблема, повторяю, в дефиците специалистов нужной квалификации. Это как в конструкторе «Лего»: его пластиковые элементы должны легко и прочно соединяться друг с другом с помощью пазов — таков единственный принцип. Экономика движется вперед, процессы ускоряются, в том числе на рынке труда. Новые вакансии требуют конкретных компетенций. И тут нужна автоматическая, саморегулируемая система, нужны институты, способные очень быстро подстраиваться под меняющуюся реальность. Ручной режим неэффективен. Низкое качество человеческого капитала видится главным препятствием на пути развития России. Лет 10 назад страна еще как-то развивалась за счет нефти и газа, много чего покупала за границей, а сейчас ситуация с экспортом сырья и внешней торговлей в целом становится все хуже. Значит, Россия должна стать на иные экономические рельсы, найти для себя новую нишу, в идеале — совершить технологический рывок. Но «бутылочным горлышком» остается, в частности, система образования, так и не откалиброванная под запросы реального сектора экономики. Кроме того, у нас довольно больное — в прямом смысле слова — население (во многом по причине системных изъянов в системе здравоохранения), а ожидаемая продолжительность жизни значительно отстает от показателей в развитых странах.

— Насколько и в каких аспектах изменилась сфера занятости с начала пандемии? Какие из этих изменений можно считать положительными для российской экономики, а какие негативными?

— Главный эффект, вызванный ковидом, — дистанционный режим, на который перешло множество секторов. Как оказалось, с экономической точки зрения это вполне нормально и абсолютно не ухудшает качество работы предприятий и организаций. Напротив, на удаленке люди стали продуктивнее в силу возросшего удобства: вот кровать, а вот компьютер в метре от нее; рабочий день и время отдыха уже не так резко контрастируют друг с другом. Во время пандемии и локдаунов отбраковались неэффективные (на грани рентабельности) предприятия, было закрыто немало рабочих мест, особенно в сфере услуг. Конечно, в плане человеческих судеб тут мало хорошего, но с позиции экономики это было некое очищение. «Кризис» слово греческое, в переводе означающее в том числе «поворотный пункт», это не только бедствие, но и новые возможности. Сумеем ли мы ими воспользоваться, когда болезненный геополитический фактор уйдет из нашей жизни, — большой вопрос.

Источник: https://www.mk.ru/economics/2023/04/23/ekonomist-gontmakher-nazval-glavnoe-prepyatstvie-na-puti-k-razvitiyu-rossii.html