Часть 3 Познание развития и развивающихся объектов Глава 7. Метафизические основания познания развития и развивающихся объектов
§47. Отражение — это процесс воспроизведения в сознании человека реальности в ее прошлом, настоящем и будущем в виде идеального (духовного) комплекса посредством рациональных, иррациональных и ценностно-оценочных способов и методов, чем определяется соотношение философии, научного познания, обыденного, художественного, религиозного, мистического видов познания. В конечном итоге отражение выступает инструментом оптимизации (гармонизации, адаптации) взаимодействия субъекта и объекта познания (и деятельности).
Отражение определяется а) природой объекта познания, б) целостным и метафизически обусловленным характером познающего духа, в) процессом и процедурами взаимодействия объекта и субъекта познания.
Отражение в своем содержании опирается на закон тождества бытия и мышления, точнее — тождества бытия и сознания в его комплексности как идеального образа реальности, создаваемого посредством постижения. Отражение объективной реальности в сознании как цель есть обретение знания о реальности (истины, истинного знания) а) как соответствующего самой реальности, б) как моделирующего, проектирующего и конструирующего реальность, в) как понимающего реальность, г) получение знания о возможностях преобразования реальности, в том числе для практических потребностей, д) как разработка методов, инструментов и технологий преобразования и конструирования реальности как знаний и как умений. Отражение как процедура есть взаимоувязанный комплекс материально-вещественной и идеальной деятельности, имеющий набор методов и инструментов. Отражение как результат есть материально-идеальный комплекс совокупности знаний-умений, оценок (включая идеалы, атрибутивность добра и красоты) и предметов (включая инструментов познания и преобразования), созданных и создаваемых человеком (опредмеченного знания, второй природы, искусственного — в прошлом, настоящем и будущем), а также технологий передачи опыта познания и освоения реальности.
Рациональность как способ познания есть структурно-функциональный компонент более широкой познавательной системы, научная рациональность — структурно-функциональный компонент более широкой научной познавательной системы, включающей также иррациональность (в том числе вживание, вчувствование), оценки (морально-этические (добро-зло) и эстетические (красота-безобразие)), интуицию, опыт, творчество. Постижение — это единство рационального понимания и переживания действительности, позволяющее вовлекать отношения, оценки в сам процесс познания. Иррациональные методы познания основаны на том, что тройственна как природа человека, который является существом био-психо-социальным, так и духовный мир человека, который включает в себя поиск и возможность переживания истины, добра и красоты. Поэтому человек, как существо одухотворенное, не может оставаться эмоционально и психически безразличным к познаваемому, осваиваемому и творимому им бытию.
Примечание 1. Дух (идеальное) есть единство мысли, чувств, эмоций, идеалов, ценностей и смыслов. В своей комплексности духовного пространства личностно-индивидуальные и культурные миры несут в себе набор всех элементов духа — чувственности, разумности и рациональности, переживания, оценки, интуиции, надежды, любви — во всех их измерениях. Дух, отражая бытие, порождает идеи, формирует идеалы (истины, добра и красоты), ценности, оценки, постигает и порождает смыслы относительно всех конкретных форм бытия. В этой связи наиболее полное понимание познания мира достигается посредством его постижения.
Постижение — это единство рационального объяснения и понимания с одной стороны, и переживания действительности, позволяющее вовлекать отношения, оценки, смыслы в сам процесс познания — с другой. Так, часто можно уловить сущность, не поняв и не проговорив, и тем самым дополнив рациональное понимание, например, указанием на то, как та или иная закономерность сработает в конкретном случае, сработает «здесь и теперь», уловить направление выбора, которое не может порой дать оценку и понимание даже всех возможных вариантов, прогнозировать без объяснения — именно это качество человеческого духа и разума используется в экспертной деятельности. Постижение — очень стянутый термин, пронизывающий человека не только через сухой разум, но и «через сердце», через оценки, смыслы, через любовь, сочувствие, соединяя его с исследуемым (постигаемым) объектом, требуя смыслонаполненности разума. Да, рациональное (понятийное) мышление и язык — наиболее мощный ресурс разума современного человека, однако не единственный. Идеальное и практическое обладание целостностью бытия, в особенности развивающегося, может достигаться разными путями, разными мыслительными конструкциями, разными формами духовного опыта, которые являются атрибутивными каждой культуре, структуре мышления каждой культуры, даже субкультурам. Так, опыт Китая и Японии указывает возможность организации языка и мышления посредством иероглифов и встроенных в них смыслов, опыт буддизма — через смыслопорождающие тексты, опыт России — через поступки и деятельность, опосредуемые любовью и добром, правдой и справедливостью. Таким образом, пространство познания имеет объемный характер, которые может быть представлен в виде как минимум трехмерной модели, осями которой являются а) предельные смыслы, в) характер и структура рациональности, в) характер и структура иррациональности. Вся совокупность инструментальных форм познания может быть представлена в виде трех- и более мерного пространства. В этой (либо расширенной по числу измерений) «координатной сетке» размещены все системы познания и мышления подобно точкам («облакам») в фазовом пространстве. Это относится ко всем типам организации субъектов научного познания — национально-культурным, субкультурным, другим коллективным формам сознания, познания и мышления, к личностным формам, — для каждого из этих типов может быть сформировано собственное «пространство». Причем, культура и человечество в целом в особенности сильны тем, что существует множество метафизических «матриц», которые, к тому же, способны к трансформации и развитию. В этой связи в состоявшейся истории для каждого конкретного случая познания находится (строится, рождается, получается в результате трансформации) специальная «матрица», наиболее аутентично связывающая материальное и идеальное (бытие и сознание). Поэтому действительная цель развития человека как субъекта познания в стремлении адаптации его под все новые объекты познания, под постоянно обновляющийся мир — не только корректировка и совершенствование лишь потенциала его рациональности, но и активизация и развитие всего духовного (идеального) комплекса.
В отношении развивающихся объектов комплексность познания в особенности важна для познания динамической сущности, которая познается в том числе на основе смысла. Отнюдь не случайными представляются интуиции философов о необходимости вовлечения смысла в познание исторической реальности (см., например: Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998. С. 29-41)
Речь идет не о семантическом и семиотическом значениях понятия смысл, а о философском значении, которое используется в словосочетаниях «смысл бытия», «смысл жизни», «смысл истории», «смысл существования» и соотносится человеком с наивысшими видами целеполагания. Под смыслом в его философском наполнении понимается нечто наиболее существенное, внутреннее, глубинное, определяющее и являющееся (скрытой) причиной происходящего по отношению к конкретному бытию, требующее усилий для его постижения. Нечто, обозначаемое как смысл, безусловно имеет размерность во времени (овременено), связывает прошлое, настоящее и будущее. Понятие смысла, естественно, имеет человеческое наполнение. Именно человеку свойственно порождать, искать и постигать смыслы, соотносить себя с иными смыслами. Однако своей второй стороной смысл всегда онтологичен, связан с бытием конкретного объекта, а не только субъективен. Внутренний смысл как объективированная данность, существующая вне и до человеческого осмысления, выступает как некоторый предвосхищаемый или по результатам развития получаемый итог реализации динамической сущности, который оформляется посредством человеческого духа как «смысл». Смысл обретает себя в итоге, но не в начале, в начале он есть динамическая сущность, в итоге — значение, в человеческом выражении — смысл. В промежутке он — становление реализации потенции (динамической сущности). Это требует изучения относительно неодухотворенной природы, но уже не вызывает сомнений применительно к одухотворенной части природы: точно так же, как существует сознание личности и общественное сознание с определенными отношениями между ними, существует личностный смысл и общественный смысл (как совокупный итог объективации личных смыслов) и отношения между ними. Личностный смысл — одна из образующих системы индивидуального сознания1, В свое время А.Н. Леонтьев, активно занимаясь проблемой личностного смысла, осознавал, что «проблема системного психологического исследования личности» еще не затронута, имея ввиду именно смыслы (См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977). Систематическая попытка исследования личностных смыслов в отечественной психологии предпринята позднее: Леонтьев Д.А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 2-е изд-е. М., 2003. В европейской мысли исследование личностных смыслов на основе фрейдизма, полное драматизма утраты смыслов, представлено в работе: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990),надличностный смысл — одна их образующих системы общественного духа (как интегрального образования, объединяющего общественное сознание и коллективное бессознательное), смысл социокультурной системы как некоторого целостного образования. Постижение этого надличностного смысла есть постижение динамической сущности, представляющей собой (в культуре вообще и обществе в частности) некоторое результирующее реализации коллективной духовной деятельности определенного культурного образования как совокупности его духовных устремлений (включающий сознательные и бессознательные моменты), внутренний смысл (О множестве смыслов и разных путях их постижения прекрасно написал К. Ясперс (см.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 34, а также § 5, Примечание 1).
Связь и взаимообусловленность между динамической сущностью и смыслом не односторонняя. Смысл не просто форма человеческого идеального выражения результатов развертывания динамической сущности, но и активный компонент ее формирования в одухотворенных объектах. Смысл-в-себе — это и идеально, духовно моделируемый идеал, к которому как высшей цели и желаемому результату устремлен в своих поисках человеческий дух и который есть сильнейший самостоятельный двигатель духа, выступающий как компонент динамической сущности одухотворенной системы конкретного локального мира. Исчезновение высшего смысла, высокой цели во многих культурах приводит к снижению потенциала динамической сущности, нежелательным социальным и культурным последствиям, таким, например, как усиление деструктивных социальных и культурных процессов.
Постижение смыслов является одним из способов познания динамической сущности — то есть, динамическая сущность может постигаться через смысл и посредством смысла, через наделение смыслами. Причем, двояко. Она может познаваться гносеологически, через рационально-интуитивное познание. Она может постигаться, дополняясь оценками, через добро и зло, красоту и безобразие, через эмоционально-образную сферу человеческого духа как постигающего субъекта, проникая в глубины динамической сущности духа, углубляя познание до уровня понимания.
Важно отметить, что постижение динамической сущности посредством смысла позволяет рассуждать о будущем, о предвидении последствий развертывания той или иной потенции, о ее будущем смысле, тем самым оказывая влияние будущим в его возможности (смыслом) на будущее в его действительности. Степень истинности в постижении внутреннего смысла определяется при этом степенью соответствия его динамической сущности.
Причем, существует два различных способа постижения смыслов, идеалов добра и красоты развивающихся объектов: 1) жизнь внутри них, «врастание» в них, в несущую их культуру, слияние субъекта и объекта и 2) их исследование извне. Если говорить о «врастании», то нужно отметить следующий момент. Поскольку отдельная личность может быть локальным миром, то она может объять иной мир (равного ей масштаба), постигать его посредством постижения себя (что возможно через рефлексию, подобие, вживание-моделирование, а не только через мистическое, то есть буквальное вживание, вживание-переселение души, как фактически получается у С.Л. Франка и Н.О. Лосского).
Вживание может быть реальным — как понимание объекта через своеобразное «слияние жизни» или «слияние духа» с ним, посредством участия в нем (по типу модели «семейный врач»).
Сочувствие, сопереживание становится основой духовного моделирования и интуиции. Иными словами, с помощью своего духа человек может познавать иной дух и внедуховную реальность, посредством идеального конструирования создавая духовные аналоги (модели) реальности и, постигая их через сопереживание, тем постигая внеположенный мир, явившийся прообразом данной модели. Сопереживание реализуется посредством искусства «вживания в образ», которое достаточно известно для случаев психического моделирования поведения другого человека, и то, что человек может стать в некотором роде «другим», прогнозировать поведение этого «другого» в различных ситуациях — не ново. Чтобы проиллюстрировать это, достаточно вспомнить практику сценического искусства и особенно теорию К.С. Станиславского. Но можно идти дальше. Всякая одухотворенная система (в том числе общество) в своем коллективно-психическом состоянии подвержена ритмическим колебаниям различных параметров коллективной психики (духа).
Существуют периоды слабости, усиления, достижения пика психических возможностей. Сопереживание позволяет чувствовать эти ритмы, а если это так, то вполне возможно моделирование психических состояний, на основе чего возможны выводы о способах поведения данного объекта в те или иные периоды времени. Речь идет о возможности чувствования коллективных психических состояний и их ритмов. Это может осуществляться в том числе методом саморефлексии, давно зарекомендовавшим себя как путь познания культуры (в том числе опыт русских философов XIX-XX веков).
В случае «вживания в образ» социальных систем, которые также обладают психическими ритмами, чувствования их состояний в будущем для предвидения конкретных исторических событий необходимо соотносительное сопереживание нескольким объектам одновременно — это могут быть народы, социумы, как минимум граничащие по территориям проживания. Возникает фигура некоего уникального в своем роде человека, способного к подобным трансформациям своей психики. Но нужно верно идентифицировать масштабы мира личности в соотнесении с масштабами познаваемого локального мира, чтобы не обмануться в ее возможностях и оградиться от неверной экстраполяции выводов как результатов ее вживания. Поскольку для постижения одновременно целого ряда сложных объектов (процессов и систем) необходимы специфические (отнюдь не всем людям в равной мере присущие) качества личности. При этом возникает проблема доказательности и интерсубъективности, отсутствие которых рождает огромное множество спекуляций.
Понятно, что труднейшей задачей становится поиск соответствия образов и чувствований, бессознательной психической деятельности с деятельностью сознания, то есть поиск «языка», на котором они могли бы «общаться» по крайней мере в плане перевода в вербальную форму. Хотя можно предположить, что такого перевода с эмоционального, образного языка на язык мысли не существует, а потому оба языка выступают как самоценные и взаимно дополняющие друг друга способы познания и предвидения. Возможно, что именно это является одной из тех черт человека, которые позволяют ему соперничать с другими биологическими системами в плане приспособления к окружающей среде. Хотя существует гипотеза, что некоторые иррациональные аспекты психики присущи всем живым системам
Не случайно в этой связи, что рационализированное концептуальное философское и научное представление о мире и месте человека в нем сопровождается и порой дополняется иными способами отражения реальности (этическими и эстетическими) и даже обретает их формы — морально-нравственные учения, искусство (музыка, литература, поэзия, живопись, архитектура, скульптура, кино и другое), мифологизированная вера, смыслонаполненные знаки и тексты, практическая физическая и психическая деятельность (в том числе деятельность по самосовершенствованию), пророческие прозрения и откровения, и так далее. Например, существует обширная отечественная и мировая практика выражения философических переживаний посредством художественных образов. В художественном и полуфантастическом плане это осмыслил Г. Гессе в своей книге «Игра в бисер».
Понятно, что не любой художественный образ философичен по своему содержанию, но многие философские проблемы могут решаться и решались с помощью художественных средств. Причем, характер европейской традиции (в том числе характер языков и сформированный под это характер письменности как способа передачи информации и исторической связи, все типы коммуникаций) таков, что он гораздо больше способствует передаче мыслимого содержания знания и методов его получения, чем передаче его ценностного наполнения, разрывая содержание мысли (слова) и его смысл. Интерпретация смысла становится самостоятельной задачей писателя, художника, философа и — читателя, потребителя мыслительной и духовной продукции. Рационально передается знание, но не смысл, а потому — не весь духовно-практический опыт в его целостности. Постепенно умение чистой мыследеятельности было рафинировано, очищено от духовности, утратило неразрывность с системой воспитания и ввиду найденной системы передачи мыслительного опыта (слово, письмо) сильно опередило развитие иных способов общения с миром и способов передачи иного опыта общения с миром.
Характер восточной традиции в этом отношении более комплексен. Там сохранилась и укрепилась в культуре и на основе культуры иная традиция — передается не только слово, но его значение и смысл, эмоциональный настрой, предназначение (в иероглифической речи и письменности) или слово, текст используется как направленное средство воспитания (буддизм), что настоятельно требует присутствия наставника, выступающего в
роли воспитателя и/или интерпретатора. Это позволяет одновременно более глубоко увязать слово как рационально-понятийную информацию с его ценностными и целевыми смыслами, определить назначение в воспитании и деятельности человека, а также (через наставников) передавать не только знания, но и опыт, который всегда более консервативен. Это — основа глубочайшего консерватизма культур Востока, но и — неразрывности времени их бытия, единства прошлого, настоящего и будущего, не мыслимых друг без друга. Нагляден пример Конфуция, профессией которого было обучение государственных чиновников, комплексная подготовка, включавшая несколько видов искусств, и в их ряду — разработка и воспитание интеллектуальных и нравственных основ деятельности государственного человека.
Другой пример — буддизм с его опытом конкретно-ориентированного воспитания адептов через смыслопорождающие тексты и их толкование, основываясь на традиции, заложенной Буддой, который ориентировался в воспитательной проповеди «не на некоего анонимного среднестатистического слушателя… а конкретного человека или группу людей и выбирал те темы и способы их изложения, которые им наиболее близки»; «у него всегда есть конкретный адресат и определенная цель, связанная с духовным совершенствованием конкретной личности», которая достигается адаптацией к степени подготовки слушателя, умением говорить «об одном, но в разных формах» с опорой «на значение или цель… текста, а не на его букву»; такое говорение, в котором логика модели оправдывает логику развития мысли, средством для которого является попытка избежать однозначности дискурса в воспитании (Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В. К. Ранняя буддийская философия Философия джайнизма. М., 1994. С. 9-10, 15, 95-97, 108-111, 117-118).
Еще один гносеологический момент. Различие содержательных аспектов структуры мира диктует и различие форм мысли, различие форм познавательных моделей. Можно оперировать словами, символами, метафорами для отражения той или иной совокупности параметров или логики (причинно-следственной последовательности или последовательности состояний), можно выходить на уровень образно-эмоционального мышления. Можно заменять или дополнять рациональное познание иными способами постижения гармонии, формируя этическую и эстетическую модели реальности, постигая мир посредством таких моделей, в том числе через личностное «неявное знание» (М. Полани Личностное знание: На пути к посткритической философии. М., 1985), которое однако должно подвергаться сомнению, поскольку оно может быть и ложным (Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980. С. 258). Поэтому, естественно, необходимо разрабатывать проблему статуса и возможностей смыслонаполненных знаковых систем.
Смыслонаполненные знаковые системы, такие как метафоры, символы, иероглифы, смыслопорождающие тексты (например, в буддизме) и так далее — достаточно распространенный в мировой культуре (в истории и актуально) способ передачи информации и человеческого духовного опыта. Они более присущи различным древним и современным восточным философиям, а в Европе, хотя они и были активным компонентом духовной жизни, особенно в средние века (о том, что иероглифическая речь, символьность знаковых систем была в прошлом присуща и народам Европы (по крайней мере, некоторым), см., например, свидетельство Дж. Вико: Вико Дж. Основания Новой науки об общей природе нации. М.-Киев, 1994. С. 162-163 и далее), сохранились сегодня только в мистических учениях. Однако дискуссии о возможностях их использования в научном познании пока даже не разгорелись, поскольку противостояние их конкретным наукам очевидно. Но и вопрос, даже поставленный вполголоса или молчаливо, весьма выразителен — можно ли, нужно ли вовлекать их в сферу научного познания или это удел мистических и эзотерических учений, оккультных наук, в крайнем случае — систем воспитания или экзистенциальных философских концепций?
Есть основания полагать, что апелляция к смыслонаполненным знаковым системам, попытка возродить эту традицию не в мистическом, а в научном наполнении, имеет под собой серьезные основания, определяемые потребностями современной науки о развивающемся мире и интерес к этой проблеме не случаен, что «сама наука переходит в новое качество, на уровень целостного мышления, гарантирующего целостность жизни. Не случаен интерес к языку символа, в котором соединятся “мысле-образы” Востока с логической структурой Запада, предваряя язык будущего — разума-чувства, поэзии-науки, логики-интуиции» (Григорьева Т.П. Дао и логос (встреча культур). М., 1992. С. 34).
Поэтому во многом прав, например, В.В. Налимов, утверждавший, что «быть научным — это быть метафоричным: способным создавать плодотворные метафоры, возбуждающие воображение и тем самым расширяющие наше взаимодействие с миром» (Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М., 1993. С. 21).
Постигать гармонию необходимо не только дискурсивно, логически, но и образно, через приобщение к невербальным мыслительным актам, невербальным языкам вообще (Абрамова Н.Т. Невербальные мыслительные акты в «зеркале» рационального сознания // Вопросы философии. 1997. № 7. С. 99-113), через смыслонаполненные знаковые системы (символы, метафоры и пр.), «языки тела» (мимика, жесты, походка), символические языки (наглядные образы, схемы, рисунки), молчание, внутренняя речь (латентный язык), дополняя потенции жизнепонимания новыми возможностями, рассматривая их как попытки мысленного воспроизведения гармонии в ее образной целостности.
Однако при всем многообразии духа и потенциале его использования в познании реальности научное познание ни в коей мере не может быть сведено либо выведено из других видов духовных практик (как, например, сейчас клерикальные деятели пытаются доказать происхождение науки или ее достижений из религиозного опыта выдающихся ученых). Это путь (выведения науки из мистики, религии, художественного познания) абсолютно порочен. Речь может идти лишь о взаимном воздействии в процессе творческого поиска, о «включении» тех или иных ассоциативных рядов.
Примечание 2. Основополагающие принципы объективности истины и практики как критерия истины являются и должны оставаться базовыми в научном познании. Однако онтологическая специфика развивающегося мира как объекта познания, заключающаяся в особенности в значительной степени индивидуальности каждого объекта познания — с одной стороны, культурно-метафизическая, смыслонаполненная природа субъекта научного познания, неустранимая субъектность (и потому субъективность) целей, задач, способов реализации, методов исследования, характера представления нового знания, способов его практической реализации — с другой стороны, делает познание и знание соотнесенным с конкретным объектом, а также с конкретным субъектом. Истина как соответствие знаний субъекта объективной реальности также приобретает релятивный характер в смысле соотнесенности конкретного знания с конкретным объектом, ситуацией, наличие ограничений на перенос знания на иные объекты и ситуации (относительность любой истины, отсутствие «вечных» истин, даже законы физики — лишь мгновенья бытия; особенно это относится к одухотворенным объектам, включающим человека — к культурам, коллективам, личностям).
Более того, характер соотнесенности (соотнесения) знания и реальности, получения и обоснования знания как истинного становится еще более сложной задачей в связи с субъектностью знания, понимания, с метафизикой субъекта. Однако концепция множественности истин является не релятивизмом в собственном значении этого слова, как относительностью (временностью, неточностью) истин, но именно со-относительностью (в том числе истины) с познающим субъектом и познаваемым объектом, допускающая абсолютную истину данной модели в конкретной соотнесенности данного субъекта и данного объекта.
Возможность и реальность появления нескольких нетождественных истинных знаний (моделей), полученных разными субъектами познания, создает проблему взаимодействия этих знаний, которое может осуществляться тремя способами: а) сосуществование и взаимная дополнительность, б) конвенция (соглашение) на одну компромиссную истину в процессе «переговоров», в том числе на уровне метафизических решений, в) победа в ходе дискуссии одной истины (быть может, победа временная, как, например, в различных научных моделях или технических проектах). При этом, недопустимо сведение всех форм взаимодействия к одному лишь конвенционализму, поскольку за этим подходом, как правило, скрывается стремление некоторой позиции и стоящей за ней социальной группой продавить некоторую собственную истину — этот прием широко распространен у англо-центрических сторонников конвенционализма, особенно начиная с К. Поппера и поэтому отношение к нему должно быть крайне настороженным, внимательным до придирчивости и чрезвычайно критическим в каждом конкретном случае.
Кроме того, встает проблема комплексности истины. Так, гносеологическая истина (истина как знание, истинное знание) как соответствие мысли (знания) объекту в научном познании должна быть дополнена истиной как методом, то есть соответствием набора методов объекту, предмету, целям и задачам исследования (валидность). Причем, истина как метод более инвариантна в научном познании развивающихся объектов и потому может рассматриваться как относительно устойчивая константа познания. В отношении познания одухотворенных систем в научном и философском познании необходимо также иметь в виду существование других смыслов понятия «истина»: истина как смысл (истинный смысл), истина как цель (истинная цель), истина как путь (истинный путь), истина как непотаенность (платоновская алетейя). Кроме того, необходимо говорить об «истинных» и «неистинных» состояниях самих развивающихся объектов, где основным критерием истинности (органичности объекту) является соответствие жизни и оптимальному развитию (истинно то, что приводит к продолжению жизни посредством достижения гармонии «здесь и теперь» как истины бытия объекта).
В связи с такой сложной природой истины в исследовании одухотворенных объектов познание должно органически включать в себя в качестве компонентов не только объяснение, но и понимание, и переживание. Истинное знание как комплексная целостность поэтому способна и должна нести в себе рационально-логические, алогичные и иррациональные, эмоциональнооценочные и образные компоненты, представляемые мыслимо. В этой связи чрезвычайно важным для комплексности истины становится синтез мыслимой истины с идеалами добра и справедливости, который в русской культуре понят как правда. Правда есть истина в добре и справедливости, та правда, о которой В.В. Розанов сказал замечательные слова: «Правда выше солнца, выше неба, выше Бога: ибо если и Бог начинался бы не с правды — он — не Бог, и небо — трясина, и солнце — медная посуда» (Розанов В.В. Соч. Т. 2. Уединенное. М., 1990. С. 52). Очевидно, что такая истина имеет не только познавательное, не только экзистенциальное, но и метафизически-культуроцентричное наполнение.
В зависимости от характера объекта (пока отвлекаясь от субъекта) существуют однозначная, многозначная и динамическая научные истины. Однозначная истина возможна в отношении простейших объектов, функционирующих на основе одного типа взаимодействия (в основном это физические системы) и являющихся стационарными, функционирующими (или воспринимаемых нами как таковые). Это истины, которые имеют одно значение, противоположное которому есть ложь, истины «или-или». Случайные отклонения носят характер незначительных флуктуаций, практически не влияющих на состояния объектов и потому — на знание о них.
Относительно сложных многомерных систем, характер состояния и динамики которых определяется множеством компонентов, взаимодействий, связей детерминации, знание жестко привязано к объекту и к ситуации, а истина о характере объекта и его состояний становится многозначной в смысле наличия в знании об объекте (включая его реальные, возможные и будущие состояния, характер его динамики и т.д.) нескольких различных равновесомых и разновесомых утверждений. Причем, истина обретает характер принципиальной неполноты, хотя всегда можно найти минимальный набор существенных параметров, соблюдение которых с высокой степенью достоверности делает суждение истинным. Состояния, события и динамика в такой системе приобретает существенно вероятносный характер. Здесь даже система условий утверждения (если, если, если…) в попытке построения однозначного утверждения убегает в бесконечность, да и несоблюдение лишь одного из условий-параметров «если» приводит к ложности суждения и умозаключения. Например, боль в животе обычно вызывают следующие причины — 1, 2, 3… Однако часто оказывается, что многие из этих причин не вызывают боли в животе у многих людей и потому утверждение о том, что боль в животе вызывается такой-то причиной в иной ситуации будет ложным. Поэтому, пытаясь выяснить причину боли в конкретном случае, проводится исследование и в итоге ставится диагноз, который часто есть совокупность причин и может быть неполон, хотя при этом он вполне истинен, поскольку вскрывает одну или несколько значимых причин. Идя дальше, врач для устранения причины боли, может выбрать несколько методов, которых чаще всего больше
одного. Искусство врача в том и заключается, чтобы выбрать такой (истинный) метод лечения, который поможет в данном конкретном случае, поскольку оказывается, что один и тот же метод может вылечить одного больного и совсем иначе повлиять на другого. Уйти от ситуативности не удается в принципе. Поиск истины становится творческим поиском в конкретной ситуации.
Переплетается множество логик и логических оснований; обычно работает комплексная, ситуативная логика, логика «и-или» (сокращенно от «и-и—или-или»). Множество примеров подобного рода дает медицина, биология, экология, психология, социология, политология, управление и другие науки о сложных системах. В развивающихся системах (в том числе и в особенности человеческих), наряду с многозначностью, истина становится динамической, эволюционирующей, изменяется и вместе с конкретным объектом и проявляется в связи с его самореализаций (в связи с чем терпеть и ждать явленности истинного смысла — порой важно). В этом случае истинно не только то, что истинно теперь, но и то, что может быть теперь ложно. Для разных последовательных состояний объектов и разных ситуаций может быть много различных истин. Более того, обычная многозначность и вероятностный характер состояний, ситуаций и динамики у развивающихся объектов дополняется возникновением сильно неравновесных состояний, состояний сильной неопределенности, требующих специального исследования в целях разработки методов поиска истины, освоения и управления такими ситуациями (см. §58). При этом особое значение приобретает логика «ии», диалектика, допускающая противоречие, творчество, выбор, дополнительность моделей.
Базовым критерием истины в познании будущего является социально-историческая практика во всей полноте ее проявлений — от практического применения в собственном (узком) смысле, становящегося критерием оценки на истинность, до практики научного познания и совокупности критериев научной истины — научности методологии и валидности набора научных методов (методологический критерий истинности), логичной стройности знания (логический критерий истинности), критериев истинности при полимодельности и сценарности научных конструкций (множественность истин, фальсифицируемость истин), практики научной коммуникации (конвенциональный аспект истинности и критерий истины).
Здесь важно кратко остановиться на проблеме соотношения истины и ложности информации (в том числе в самом научном знании и о научном знании в общественном сознании). В одной из своих публицистических работ М.Е. Салтыков-Щедрин обозначает два сорта лгунов — лицемерных, сознательно лгущих, и искренних, фанатичных и высказывает мысль о том, что освобождение от «лгунов» — насущная потребность современного ему общества (Салтыков-Щедрин М.Е. Благонамеренные речи //Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в десяти томах. Т.5. М.: Правда, 1988. — С. 11-12).
Эта проблема не стала со временем менее насущной, однако она приобрела многомерные оттенки, а также онтологическое наполнение (см. особенно: Лобанов С.Г. Хронико-событийная информация как социальный феномен. — Диссертация …канд. филосф. н. — Уфа, 2003; Дубровский Д.И. Обман. Философско-психологический анализ. — М.: Канон+, 2010 (первое издание книги 1994 год); Щербатых Ю. Искусство обмана. Популярная энциклопедия. — М.: Эксмо-Пресс, 2002).
Она является остро актуальной и для научного познания, относительно которого порой случайный набор примеров, говорящих «о чем-то в этом роде» или исследующих «нечто относящееся к теме», но при этом покрывающий лишь один дискуссионный аспект выдается за системную аргументацию и, дополняясь принципами фальсификации и релятивности истины, становится аргументом против научного знания и науки в целом. «Ниспровергатели науки» могут вполне довольствоваться одним опровергающим фактом для отрицания всей научной конструкции в целом (причем, именно не только конкретной теории или эмпирии, но часто и науки в целом).
В такой «дикарский бубен» часто играют околонаучные и псевдонаучные социальные группы (журналисты, политики, администраторы науки и т.д.), которые в разные периоды и по различным поводам навешивают на науку произвольные ярлыки, не заботясь даже об их логичности и взаимосвязанности. Подобными оценками наука то оказывается панацеей, то начинает третироваться и шельмоваться, то поднимается на щит, то вновь втирается в грязь. И эти социальные «игры» отнюдь не безобидны. Они оказывают самое прямое воздействие на развитие науки, ее отраслей в разных странах и в разное время. А зачастую являются продуктом социального заказа.
Пример. Подтверждение истинности научного знания посредством практики может быть проиллюстрировано следующим образом. Если человек способен создавать самолеты, ракеты, другие технические средства на основе научных знаний и эти технические средства выполняют свои функции (летают, плавают, передаются на расстояние как волны и т.д.), следовательно, своим познанием человек верно отразил законы природы, его знание истинно, а способы познания верны.
Примечание 3. Относительно одного развивающегося объекта в одном и том же отношении истина может быть одна, истин может быть множество, в том числе больше или меньше числа познающих субъектов. Более того, может быть множество истин относительно одного объекта (даже истин рациональных) в одном и том же отношении, формируемых одним и тем же субъектом познания, поскольку есть основания полагать, что соответствие духа и объекта может осуществляться не одним способом, а кроме того, относительно субъекта познания истина может изменяться во времени.
Иллюстрации этому утверждению можно найти уже в классических областях рациональной науки. Существует две модели природы света (корпускула и волна), несколько моделей ядра (протонно-нейтронная, капельная и другие). Аналогичные примеры можно найти в биологии (экологическая и видовая модели), в науках об обществе (стратификационный, формационный и цивилизационный подходы к теоретическому осмыслению). Каждая из этих моделей, шире — научных традиций обеспечивает свое соответствие мысли объекту, свой стереотип понимания. При этом каждая модель дает некоторые преимущества перед другой моделью в каком-либо определенном отношении, при определенной постановке задачи, в определенной познавательной ситуации, как соответствие наших одномерных рациональных моделей многомерному миру. Можно полагать, что полимодельностью человек стремится (обречен) полнее описывать, глубже понимать, всестороннее отражать объект. При этом каждая модель истинно отражает реальность и позволяет адекватно действовать в определенных ситуациях и пределах «своей компетенции». Это одновременно означает, что даже в рациональном познании, в рамках одной науки и одной традиции рационализма может уживаться несколько истин, например, истина, что свет есть волна, и истина, что свет есть корпускула. Поэтому даже в точных науках необходимо признать модельность мышления: каждому объекту может соответствовать множество идеальных моделей, выстроенных на различных основаниях. Истинность каждой модели проверяется на соответствие ее объекту. И тождественность истины возможна и необходима в этом измерении — тождественность истины себе самой относительно данной модели и ее внутренних логических законов. Отклонение в этой ситуации от законов логики говорит о ложности суждения или умозаключения. И так по отношению к каждой модели.
Причем, традиционная (аристотелева) логика не должна выступать аргументом истинности в отношении сравнения (сопоставления, соотнесения) различных моделей истины, что хорошо показано в методологии науки (особенно в концепциях И. Лакатоса, Т. Куна, П. Фейерабенда). При сравнении моделей должна включаться иная логика, допускающая множество, логики «и-и», «и-или». Истинно и то, и другое, и третье, если каждое из них в отдельности внутренне не противоречит законам логики при соотнесении объекта и данной логической субъективной (в указанном смысле) модели. Особенно интересно это соотношение, когда рассматривается истина субъекта относительно самого себя и истина относительно него иных субъектов.
Интересен в этом отношении опыт казанского логика начала ХХ века Н.А. Васильева в конструировании воображаемой логики, логики возможных миров (см.: Бажанов В. А. Прерванный полет. История «университетской» философии и логики в России. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1995).
Целостность духа дает еще большие основания говорить о множестве истин, поскольку сама целостная истина по своему содержанию многомерна и предстает как совокупность, вбирающая в себя многозначность и полилогичность как способы отражения развивающейся многообразной реальности.
Примечание 4. Комплекс современной материалистической гносеологии в общем виде изложен в современной философской (научной и учебной) литературе. Научное познание в совокупности своих целей, способов их достижения (начиная с оснований и принципов познания до набора эмпирических и теоретических методов), результатов познания (нового знания) и практической реализации научного знания базируется на культурной метафизической «матрице» и основанном на ней мировоззрении (включая онтологические, гносеологические, экзистенциальные, этические, эстетические и другие компоненты).
Однако если применительно к стационарным объектам проблема метафизического обоснования остро стоит в основном в периоды становления науки о данном объекте либо типе объектов, а впоследствии заглубляется и не активируется актуально, то принципиальной особенностью научного познания развивающихся объектов является повышенная и неисключаемая метафизическая нагруженность процессов научного познания и реализации (внедрения) знания, неисключаемость экзистенциально-метафизических смыслов. Кроме того, научное познание развивающихся объектов характеризуется более глубокой погруженностью процессов отражения реальности в комплексную духовность человека, которая становится органичной научному познанию при сохранении ключевой роли рационального мышления и одновременном развитии его оснований, форм и методов, но при этом включает в себя объяснение, понимание и переживание действительности, снимаемые в понятии постижение. Необходимость постоянной метафизической и мировоззренческой рефлексии и комплексной духовности применительно к каждому развивающемуся объекту, процессу, состоянию обусловлена спецификой развивающихся объектов, а именно а) их повышенной сложностью и имманентным сочетанием упорядоченности и неупорядоченности, а также одухотворенностью человекоразмерных систем, б) постоянной динамикой и изменением состояний, появлением нового, сменой самих объектов и типов объектов, в) существенной индивидуальностью каждого развивающегося объекта. В современную эпоху это принципиальное обстоятельство дополняется становящимся характером методологии познания развивающихся объектов, которая до сих пор не отпочковалась от методологии исследования стационарных объектов и находится в стадии становления, проявления, самоуяснения.
Примечание 5. Принципиальным является также метафизическая нагруженность опережающего отражения. «Опережающее отражение» — базовая формула диалектического материализме. В современную эпоху она важна в особенности для того, чтобы противопоставить «отражение объективной реальности» полностью очищенным от объективности субъективным, волюнтаристским и прагматическим технологиям проектирования и строительства будущего, которое в последнем случае является весьма опасным «строительством на песке».
Первым предельным метафизическим основанием в отношении опережающего отражения является признание органического единства мира, потому — наличия объективной взаимосвязанности и взаимообусловленности настоящего и будущего, настоящей и будущей реальности, метафизическая уверенность в объективном (природном) характере законов и закономерностей этих взаимосвязей. Имена метафизическая уверенность в объективности онтологии процессов и времени, наличие параметра временной протяженности метафизической «матрицы» является базовым основанием материалистического понимания будущего. Другие метафизические системы, которые дают основания и обеспечивают такую уверенность, также способны стать основанием для ответственного конструирования будущего с учетом объективных законов бытия.
Второе метафизическое основание — способность субъекта а) познавать реальность будущего, находясь в настоящем, способность «изогнуть взгляд» за горизонт времени, б) преобразовывать реальность времени и будущего на основе познания и преобразования настоящего (конструирование и синтезирование времени, конструирование и синтезирование будущего объектов, процессов, событий во времени). Это основание вытекает из предыдущего, но серьезно дополняется практикой, подтверждающей такую возможность и укрепляющей базовые метафизические основания.
Третье метафизическое основание — наличие в природе механизмов обеспечения сочетания объективного и субъективного, объективных законов и форм субъективной активности действующего субъекта, сочетание, которое может носить как противоречивый, так и гармонический характер, но в итоге — ведущее к новой гармонии. Именно совокупность данных предельных метафизических оснований порождает и обеспечивает возможность осуществления предвидению, проектированию и строительству будущего, разработку методов исследования будущего, строительства будущего, управления будущим. Это создает феномен прогнозной истины.
Собственно феномен опережающего отражения — один из наивысших и сложнейших продуктов сознания. Он сочетает в себе всю совокупность мыслительных операций, включая также фантазию, творчество, образное мышление, проектирование и конструирование мысленных образов. В современной науке он удачно представлен в виде (весьма сложного) «ромба Форсайта» (И. Майлс, Р. Поппер, см.: Соколов А.В. Форсайт: взгляд в будущее// Форсайт. М., 2007. №1. С.13).
В графическом формате ромба воплощено сочетание исследовательских процедур Форсайта, взаимоувязанное по следующим познавательным и организационным задачам (реализованным в самой фигуре ромба): креативность (вершина), взаимодействие (правый угол), доказательность (нижняя точка), экспертиза (левый угол). Внутри этого ромба (по его граням и внутри него, в разных версиях) расположены следующие процедуры: Лево-верхняя грань ромба (между креативностью и экспертизой): Wildcards, игровая симуляция, научная фантастика, эссе/написание сценариев, предвидение, логические модели, игровая ситуация, дорожные карты, в других вариантах также — «джокеры», сценарии, прогнозы гениев, ретрополяция, анализ TEEPSE-факторов, моделирование рынков, позиционирование по правилам, многокритериальный анализ.
Право-верхняя грань ромба (между креативностью и взаимодействием): обратный прогноз, ролевые игры, сценарные семинары, панели населения, в других версиях также: наброски, мозговой штурм, интернет-краудсорсинг.
Право-нижняя грань (между взаимодействием и доказательностью): конференции/семинары, карты руководителя, структурный анализ, многокритериальное оценивание, бенчмаркинг, сканирование, data mining (анализ патентов), экстраполяция, индикаторы. А также: опрос-голосование, анализ стейкхолдеров, сегментация, регрессионный анализ, сканирование. Лево-нижняя грань ромба (между доказательностью и экспертизой): обзор (анализ) литературы, библиометрия, моделирование, морфологический анализ, деревья соответствий, критические технологии. А также: слабые сигналы, анализ социальных сетей, анализ перекрестных связей, экстраполяция, анализ
эффектов, критические технологии. В центре ромба: SWOT, Дельфи, Мозговой штурм, Приоритеты, Интервью, взаимное влияние. А также: деревья целей, мультиперспективный анализ, моделирование, морфологический анализ, глубинный анализ текстовых данных, логические схемы. Здесь видны все возможности и ограничения Форсайта.
На вопрос, «а может ли в «зеркале» человеческого сознания отразиться то, чего еще нет?» необходимо ответить — да, может, на основе метафизической «матрицы» и совокупности известных закономерностей и фрагментарных эмпирических знаний. Причем, «зеркало» человеческого сознания особое — это зеркало, наделенное возможностью «загибать взгляд» за горизонт времени. Поэтому человек может, поняв, подсказать и помочь природе в ее «родах будущего», конструируя компоненты будущего бытия. При этом, «взгляд за горизонт времени» может быть реализован разными способами, такими как 1) обращение к настоящему в поиске зародышей будущего; 2) формирование зародышей будущего и потому будущего; 3) создание (совершенствование) механизмов, путей, траекторий развития в будущем и т.д. При этом, по мере развития человечества, расширения возможностей познания и преобразования действительности, могущества в конструировании реальности и будущего — будущее становится более определенным, прогнозируемым еще и вследствие его определяемости сознательной активности человека.
Специфика развивающегося и творческого мира (в том числе социально-культурного мира) вынуждает специально искать доказательства возможности предвидения относительно реальных объектов и процессов развития, новообразования в самих науках о развивающихся системах, оценки их качества, возможностей, требований к степени достоверности прогнозов, их временному удалению и т.п. Необходимо также вести речь о пересмотре системы ожиданий и требований по отношению к прогностическим возможностям наук о развивающихся объектах, о границах предвидения, в том числе определяемых мерой качественного состояния и бифуркацией при переходе с изменением критериев достоверности, методов познания и логической выводимости.