Первоочередной задачей для российского мультиинститута, мимикрирующего под университет, была подготовка государственных служащих (поэтому мы и говорим об университете в дореволюционной России как мультиинституте госслужбы). Об этом прямо было сказано в самых первых российских университетских уставах от 1804 года:
«университет есть высшее ученое сословие, для преподавания наук учрежденное. В нем предуготовляется юношество для вступления в различные звания государственной службы». К эпохе николая I сложилась следующая практика: юридические факультеты университетов готовили чиновников соответствующих министерств, а также адвокатов и судейских чиновников, медицинские — врачей государственных и земских больниц, а историко-филологические и физико-математические — гимназических учителей. Занятия гимназическим преподаванием, работа в больнице — все это в Российской империи относилось к государственной службе, соответственно, человек, этим занимающийся, числился чиновником по определенному министерству.
Российское петровское и послепетровское государство нуждалось в чиновниках разных профилей, потому что именно госслужащие были той силой, при помощи которой в России утверждались и функционировали институты общества модерна: армия и флот современного типа, индустрия, здравоохранение, образование и т. д. Поэтому перерождение университетов в высшие многопрофильные училища (мультиинституты) госслужбы и было закономерным. Империи не нужны были критически мыслящие представители гражданского общества и носители национальной культуры, которых готовили европейские модернистские университеты. Империя не была национальным государством, и в ней не было места гражданскому обществу. Ученые требовались имперскому государству лишь в ограниченных количествах, и эту потребность вполне могла удовлетворить учеба за границей (тем более что раздаточный университет по природе своей мало приспособлен для научного творчества, его предназначение — раздаток уже готового, сформулированного, одобренного государством знания). Вплоть до конца XIX века в российских университетах не было аспирантуры и для воспроизводства научных кадров государство посылало выпускников наших университетов либо в университеты Европы, либо в Дерптский университет, который был немецким университетом на российской территории. В начале ХХ века собственная аспирантура появляется, но традиция «повышения квалификации» в университетах Европы (и прежде всего Германии) сохраняется вплоть до 1917 года (и именно благодаря ей научный уровень дореволюционных университетов был выше научного уровня средних советских вузов).
Итак, подготовка чиновников была главной государственной сдачей российских университетов.
Кроме того, в разные периоды истории России университеты имели дополнительные обязанности перед государством, так, например, по уставу 1804 года университет был центром учебного округа, и на его профессоров налагалась обязанность инспектировать гимназии и училища (позднее ее с университетов сняли). По уставу 1835 года университеты осуществляли, как мы бы сейчас сказали, «повышение квалификации» чиновников: чиновники с разрешения начальства посещали в университетах курсы, что давало право на получение ученой степени и соответствующего класса на службе. Были другие сдачи, однако в их историю углубляться в нашем исследовании, думаю, нецелесообразно.
Университетские сдачи государству обеспечивались раздачами, которые государство также осуществляло университету в целом.
Первая такая раздача — финансирование деятельности университета. Важно при этом заметить, что распоряжение выделяемыми финансами предоставлялось администрации университета.
Вторая — право университета распоряжаться финансовыми средствами, которые он выручал от платы за обучение, собираемой со студентов.
Университетам также давалось право на имущество их профессоров, умерших, не оставив наследников.
Для стимуляции учебной и научной деятельности важной представлялась такая раздача, как право университетов иметь собственные типографии, музеи, лаборатории, астрономические обсерватории, клиники, аптеки, книжные лавки, библиотеки. При этом книги, выпускаемые в университетской типографии, не подлежали цензуре. не подвергались цензуре и не облагались пошлиной и иностранные научные сочинения, выписываемые для университетской библиотеки.
Наконец, государство даровало университетам право возводить в ученую степень (магистра или доктора) после защиты диссертаций, а также присваивать степень почетного доктора без защиты.
Изобразим это в виде схемы 8.
Теперь рассмотрим раздачи преподавателям и иным работникам университетов и их сдачи государству.
Первой из таких раздач было, конечно, жалованье. Оно представляло собой не плату за работу по найму, а именно государственную раздачу и поэтому зависело не от объема работы, а от чина. Кроме того, после 25 лет беспорочной службы ординарные и экстраординарные профессора имели право на получение от государства пожизненной пенсии в размере оклада.
Раздача чинов государственной службы была второй важнейшей раздачей. В Российской империи ученая степень, выдаваемая факультетом того или иного университета, автоматически означала получение определенного класса на государственной службе. После защиты магистерской диссертации преподаватель получал 9-й класс по табели о рангах (титулярный советник), после защиты докторской — 8-й (коллежский асессор). Возможно было получение соответствующих ученых степеней (и чиновничьих классов) без защиты диссертации, «за научные заслуги», причем современники утверждали (и историки это подтверждают), что это создавало почву для многочисленных злоупотреблений (степени и чины раздавались по знакомству, родственникам или просто за взятки). Получение докторской степени означало не просто повышение оклада, но и повышение сословного социального статуса. До 1845 года чин коллежского асессора давал право на получение потомственного дворянства, а после 1845 — личного, так что преподаватели из мещан и разночинцев, делая научную карьеру, попадали в элиту империи.
Инспектор студентов по уставу университетов от 1835 года имел 7-й класс (надворный советник), то есть по чину был выше профессора. Однако профессор, ставший деканом, приобретал 5-й класс (статский советник), а ректор — 4-й (действительный статский советник). Таким образом, ректор входил в высшие четыре класса имперских чиновников, по чину был равен генерал-майору в армии, а по должности соответствовал директору департамента, губернатору и градоначальнику. Были и другие, дополнительные раздачи профессорам, магистрам,
и вспомогательному персоналу; так, профессора освобождались от квартирной повинности.
Конечно, раздачи преподавателям и вспомогательному персоналу предполагали сдачи с их стороны.
Для преподавателей это был педагогический труд, который строго контролировался (преподаватель должен был отчитываться перед советом университета за проведенную работу)57 и нормировался (преподаватель обязан был читать столько занятий, сколько требовал от него совет, причем не меньше 8 часов в неделю по уставу 1835 года и 6 часов в неделю по уставу 1884 года). До 30-х годов XIX века на преподавателей возлагалась и обязанность контроля дисциплины и нравственности студентов, но потом эта функция была возложена на университетскую полицию во главе с инспектором. Сдачей инспектора и его помощников был надзор за дисциплиной студентов, предотвращение беспорядков, особенно на почве политики, и осуществление наказаний нарушителей.
Обобщим сказанное выше в виде схемы 9.
Преподаватели и вспомогательный персонал в ходе своей служебной деятельности осуществляли раздачи студентам и контролировали, принимали, регистрировали и оценивали их сдачи. Раздачи эти были связаны с теми социальными функциями, местом в обществе и сословной психологией, которые требовались от чиновников Российской империи и были характерны для них.
Во-первых, чиновник должен был иметь определенный чин в государственной иерархии. наличие чина означало получение той степени власти, которая необходима для выполнения служебных обязанностей. Если бы выпущенный университетом чиновник имел чин ниже, чем его подчиненные в том ведомстве, по которому он начинает служить, то он не мог бы отдавать им приказы.
Во-вторых, чиновник должен был иметь определенные знания и умения, без которых также было невозможно выполнение его служебных обязанностей. например, выпускник историко-филологического факультета университета, как правило, отправлялся (или направлялся министерством) учителем в гимназию для преподавания гуманитарных дисциплин. но, естественно, чтобы преподавать древнегреческий язык, нужно сначала его изучить.
И, наконец, в-третьих, чиновник должен был обладать определенным набором личностных качеств, которые делали возможным его службу и продвижение по карьерной лестнице. Это, прежде всего, дисциплинированность, готовность подчиниться приказам вышестоящего начальства, чувство иерархии, исполнительность, аккуратность, методичность, высокая работоспособность. Человек, который не признает авторитет начальства, отказывается выполнять приказы, несобран, не сможет стать хорошим чиновником.
Таким образом, выпускник университета должен был:
- получить чин для прохождения госслужбы;
- получить знания и умения, необходимые для госслужбы;
- получить психологические качества, характерные для чиновника. Первые два требования обеспечивали преподаватели (профессора, до-
центы и приват-доценты), третье — специально учрежденная для этого инспекция («университетская полиция»), куда входил инспектор — отставной гражданский или военный чиновник и его помощники.
Выдача университетского диплома (как и защита диссертации) в Российской империи означала присвоение определенного чиновничьего класса, который позволял занять на госслужбе определенную должность. Выпускники российских университетов разделялись на действительных студентов и кандидатов. Действительный студент — низшая ученая степень, которая присваивалась студентам, закончившим университет без отличия, до 1882 года она давала право на чин 14-го класса (коллежский регистратор), с 1822 года — 12-го класса (губернский секретарь). По уставу 1884 года эта степень была упразднена, но подобным студентам выдавался диплом 2 степени, который давал те же права. Кандидат — это студент, получивший диплом с отличием, ему давался чин 10-го класса (коллежский секретарь или штаб-ротмистр в армии), после 1884 года таким студентам выдавался диплом 1 степени.
Обратим внимание, что гумбольдтовский университет просто выпускал студентов, выдавая свидетельство о том, что они прослушали определенные курсы, а затем уж они сами устраивались на государственную службу, при этом они должны были сдать экзамен по месту работы. Иначе говоря, высшее образование в Германии было набором знаний и компетенций, которые могли обеспечить их обладателю высокий социальный статус, а могли и не обеспечить. В России высшее образование сразу стало государственным ресурсом, который государство в лице ректора университета и факультетского собрания выдавало для успешной служебной деятельности. Высшее образование гарантировало получение определенного социального статуса (ни один чиновник, какая бы выслуга лет у него ни имелась, не мог подняться выше титулярного советника, то есть чина 9-го класса, без университетского диплома) и фактически представляло собой привилегию, род государственной раздачи. Итак, если в Германии университет только давал знания и умения, а государство в лице внешних экзаменаторов наделяло или не наделяло выпускника должностью, то в России университет совмещал эти функции (в правление Александра III была предпринята попытка ввести внешний госэкзамен, которая, однако, вызвала возмущение университетских преподавателей, и постепенно это начинание путем постоянных корректив было сведено на нет).
Существовавшая в России связь между ученой степенью, даваемой университетом, и классным чином была постоянным предметом критики со стороны либеральной профессуры и общественных деятелей, а также революционно-демократической интеллигенции. Об этом с негодованием писали и Д. И. Писарев, и В. И. Вернадский, и даже министр П. М. фон Кауфман. Критики утверждали, что благодаря тому, что диплом российского университета автоматически дает право занимать определенную чиновничью должность, университет привлекает не искателей знаний и истины, а искателей постов и чинов. В общем-то, это было верно, критики не учитывали лишь, что такая связь не случайна, а закономерна. Ведь первоначально правительство пыталось внедрить у нас академические свободы и не связанные с государственными должностями академические степени. Результатом стало лишь то, что университеты не имели слушателей, Московский университет второй половины XVIII века хронически не мог набрать студентов, пока Елизавета Петровна не выпустила указ, по которому годы учебы в университете включались в стаж государственной службы.
Впрочем, раздача знаний была в российских университетах не менее важна, чем раздача служебных чинов. Ведь в идеале (который, конечно, не всегда достигался) определенный чин должен был соответствовать определенному уровню знаний. В петровском «полицейском просвещенном государстве» (созданном по модели вольфианского
«Polizeistaat») именно образованность, а не происхождение, была основанием власти: дворяне властвовали над крестьянами, потому что первые — просвещенное, а вторые — непросвещенное сословие.
Причем российский дореволюционный университет (мультиинститут госслужбы) был учреждением, где знания именно раздавались. Субъектом раздачи были, естественно, преподаватели, а объектом — студенты. Вплоть до конца XIX века в российских университетах не было семинаров, а были только лекции (а появившиеся в начале ХХ века просеминарии и семинарии часто были необязательными). Министерство требовало от преподавателей, чтоб лекции именно читались, в буквальном смысле — с листа, так было легче проверить, что говорит преподаватель с университетской кафедры и нет ли в его словах крамолы. В эпохи реакции, например в правление николая I, деканам поручалось лично проверять содержание лекций преподавателей факультета. Разумеется, лучшие преподаватели даже в этих условиях старались дать студентам максимум новейших научных знаний и пробудить в них интерес к науке, так, студенты высоко отзывались о лекциях историка С. М. Соловьева в Московском университете, которые он тоже читал с листа, но добросовестно работая над текстом всю неделю перед занятием. Однако лучших всегда было меньшинство. Большинство составляли средние и слабые преподаватели, которые читали старые конспекты или свои собственные старые, давно изданные книги. Валентин Булгаков — секретарь л. н. Толстого — описывал, как он, будучи студентом Московского университета, был глубоко разочарован, когда понял, что профессор уже много лет читает одно и то же по старой своей книге58.
От студентов требовали при этом дословной записи лекций профессора. Чтобы не возникало недоразумений, применялся следующий прием. Студенты, которые владели стенографией, делали запись, за
тем профессор ее просматривал и исправлял ошибки, затем эту запись отпечатывали литографическим способом, после чего ее продавали студентам за умеренную цену (чтобы стенографисты могли окупить свой труд). По ней и рекомендовалось готовиться к экзамену. Учебных пособий до начала ХХ века не было, и лекции профессора были единственным текстом для подготовки (добросовестные профессора рекомендовали и дополнительную литературу, но большинство ориентировали студентов на зубрежку их лекций).
Как видим, российские университеты в этом смысле почти полностью повторяли средневековые университеты, где знание тоже раздавалось, и качественно отличались от западных модернистских университетов, где господствовал образовательный обмен. Специфика состояла лишь в том, что у нас в ресурс для раздачи были превращены знания модернистcкого типа, которые на Западе рождались и распределялись в процессе научного обмена (поэтому будем говорить о высшем образовании в Российской империи как о модернистском образовательном раздатке). Средний российский преподаватель был раздатчиком знаний, которые не им самим были произведены и которые он лишь собрал из научных книг и наилучшим для преподавания образом систематизировал под контролем государства. нежелание обновлять лекции, хотя этого прямо требовали университетские уставы, и проистекало из понимания знания как ресурса. Как уже говорилось, ресурсов по определению всегда наличествует ограниченное количество и в идеальном традиционном обществе не производятся новые ресурсы, а лишь воспроизводятся старые. Таким образом, наличествовал конфликт между ресурсным пониманием знания в российской системе университетского образования и нересурсным обменным характером знания в модернистской науке.
Наконец, третья раздача, необходимая для чиновников, которых выпускал российский мультиинститут госслужбы, — привитие студентам психологических качеств, характерных для чиновника. Ее осуществляла инспекция, созданная для «надзора за нравственностью» студентов, обладающая правом контролировать жизнь студентов и наказывать их вплоть до помещения в карцер. В литературе по истории российских университетов неоднократно и подробно описывались те многочисленные, продуманные до мелочей обязанности, которые налагались на студентов и вызывали их глубокое возмущение. Это и необходимость носить форменную одежду (мундир в торжественных случаях и тужурку по будням), и запреты собраний, землячеств и кружков, и требование не покидать университет даже на каникулах без получения от инспектора увольнительного билета. За малейшие проступки (вроде хождения в мундире с расстегнутой верхней пуговицей) мог последовать выговор, а за более серьезные проступки — помещение в карцер и даже отдача в солдаты для студентов-недворян, учившихся за счет государства. В советские времена это объясняли реакционностью царского правительства и чиновничества, обскурантистскими порядками, которые господствовали в дореволюционных университетах. на самом деле все объясняется проще и прозаичнее: суровая и мелочная дисциплина призвана была воспитать в склонных к вольностям юношах психологию чиновника. Возьмем, к примеру, требование носить форменную одежду, которое больше всего возмущало самих студентов и возмущает сегодняшних историков образования либерального направления. Они не понимают того, что это требование применялось к людям, которые, покинув университет, получат определенный чиновничий класс, пойдут на госслужбу и будут там обязаны носить мундир соответствующего ведомства до выхода на пенсию. По замыслу надзирателей за нравственностью студентов пусть они до начала службы научатся носить мундир, потому что, если потом на службе чиновник появится с расстегнутой пуговицей, ему грозит нечто более серьезное, чем выговор университетского инспектора (в российской истории были случаи, когда такое заканчивалось для чиновника увольнением).
Вообще все обучение в императорском университете было не чем иным, как подготовкой к будущей чиновничьей карьере во всех смыслах этих слов. Преподаватели ведь тоже были для студента чиновниками, обладающими более высоким рангом. Каждый из них обладал своими индивидуальными особенностями и предъявлял особые требования, сдача им зачетов и экзаменов обеспечивала студенту возможность (и необходимость) практиковаться в умении ладить с различными типами начальства. Даже студенты, поведение которых оценивалось негативно со стороны преподавательского состава (стремившиеся обмануть преподавателя, списать на экзамене, подкупить экзаменаторов) получали навыки, необходимые чиновнику в его будущей реальной (а не идеализированной) жизни.
Итак, мы рассмотрели три важнейшие университетские раздачи, объектами которых являлись студенты. Разумеется, при этом предполагались сдачи со стороны студентов, которые представляли собой выполнение их главнейших «служебных обязанностей». Их также было три:
- добросовестная учеба;
- своевременная оплата обучения;
- выполнение дисциплинарных требований.
Каждая из них дробилась на множество более мелких обязанностей. Так, добросовестная учеба предполагала обязательное посещение занятий и конспектирование лекций, запрет на опоздания на занятия, обязательную сдачу зачетов полугодий и курсовых испытаний (экзаменов). Контроль выполнения учебных обязанностей возлагался отчасти на инспектора с помощниками, отчасти — на профессора (впрочем, в начале XIX века специально для этого назначенные преподаватели выполняли функции инспектора). Инспектор и его помощники проверяли наличие студентов на лекциях (в 1830-х годах в провинциальных университетах в аудиториях места нумеровались и каждому студенту присваивался номер; инспектору достаточно было заглянуть, чтоб узнать, кто отсутствует). Профессора и доценты выдавали «зачеты полугодий» (свидетельства о том, что данный студент посещал их занятия в течение полугодия), по истечении курса (полного курса читаемых предметов) студент подвергался курсовым испытаниям (экзаменам). До принятия устава 1884 года такие испытания проводились каждый год, после его принятия — по окончании второго и четвертого года обучения59. Экзамены сдавали тому профессору, который читал лекции, и его ассистенту. Экзамены проводились по программам, утвержденным министерством, но конкретное наполнение программ содержалось в лекциях и пособиях профессоров. Часто от студента требовалось лишь знать назубок лекции или пособие профессора.
В уставе 1884 года была предпринята попытка ввести государственные экзамены по немецкому образцу, однако, как отмечал В. И. Вернадский, вскоре она провалилась. При помощи различных подзаконных актов, выпущенных и министерством, и самим университетом, госэкзамен был дополнен внутриуниверситетскими экзаменами, которых в Германии не было, да и сам госэкзамен превратился в обычный факультетский итоговый экзамен, который всегда в России был и на основании сдачи которого присуждали степень действительного студента или кандидата (диплом 2 и 1 степени) и соответствующий классный чин60.
Другой сдачей студентов была оплата обучения. Оплата производилась за полугодия и в среднем составляла до 50 рублей во второй половине XIX века. В конце XIX века стало практиковаться и взимание
платы за отдельные лекции и семинары — по рублю за час занятий в неделю. Плата за допуск к госэкзамену, без сдачи которого нельзя было получить чин, составляла 20 рублей. Те, кто не внес плату за обучение в течение первых двух месяцев полугодия, исключались из университета. Оплата была именно сдачей, только денежной, хотя на первый взгляд может показаться, что перед нами рыночные отношения: студенты платят за обучение, преподаватели за это предоставляют им образовательные услуги. но рыночные отношения предполагают равноправие сторон и свободу выбора, а в российском университете фактически выбора у студентов не было. Они не могли выбирать себе курсы и преподавателей, их принуждали слушать лекции определенных профессоров и сдавать экзамены по министерским программам. Перед нами именно сдача, своеобразная повинность для тех, кто располагал такой возможностью.
От оплаты государство освобождало студентов, которые находились в тяжелых материальных условиях и в то же время добросовестно учились, отличались политической благонадежностью и не имели дисциплинарных взысканий. До 1860-х годов такие студенты назывались казеннокоштными, они не только не платили за учебу, но и содержались за счет государства (бесплатно жили и питались при университетских интернатах). В 1860-е годы им заменили натуральное обеспечение денежной стипендией (в размере 25 рублей в месяц). Так возникла академическая стипендия, которая затем была возрождена в СССР и которая стала отличительной чертой российской высшей школы. Запад таких стипендий не знает, там есть лишь адресные пособия нуждающимся студентам, которые не зависят от успеваемости студентов; они представляют собой филантропическую помощь, которая дается без предварительных условий. Академическая стипендия — не филантропическая помощь, хоть она и напоминает ее внешне, ведь и тут речь идет о нуждающихся студентах. Академическая стипендия — по сути своей жалованье, которое выплачивает государство студентам за их хороший учебный труд и примерное поведение. Это еще раз подтверждает то обстоятельство, что фактически студент в российском вузе тоже был и остается своеобразным служащим государства, хоть и временным и без чина.
Стипендии могли и лишить — в случае нарушения дисциплинарных требований или понижения успеваемости. То есть стипендия была раздачей, которая предполагала сдачу со стороны студента, причем не только в процессе учебы, но и по окончании ее. В Российской империи студент, получавший стипендию из государственного казначейства, обязан был по окончании университета проработать по указанию правительства по полтора года за каждый год, когда он получал стипендию (таким образом, если он получал стипендию все 4 года обучения, то он должен был отработать на государство 6 лет). Однако он освобождался от отработки, если вносил сумму, выплаченную ему государством. Как видим, и распределение с отработкой придумали не большевики, эти явления существовали в российских университетах задолго до Октябрьской революции и представляли собой вполне закономерные для раздаточного вуза институты.
Обобщим раздачи университета (и государственные раздачи посредством университета) студентам и их ответные сдачи посредством схемы 10.
Мы обрисовали потоки сдач и раздач, которые наличествовали в российских дореволюционных университетах. Поскольку речь идет о раздатке, то должен наличествовать принудительный служебный труд, организованный планомерно и с использованием служебной госсобственности. Так оно и было. И труд преподавателей, и труд студентов был принудительным. Он подчинялся учебным планам и расписаниям, утвержденным министерством, контролировался министерством, попечителем, советом университета, преподавателями и инспекторами. В процессе этого труда использовалась служебная госсобственность — от аудиторий до содержания лекций, которые хоть и составлялись самим преподавателем, но были лишь конкретизацией экзаменационных программ, спущенных из министерства.
Более того, была предусмотрена система наказаний за невыполнение или плохое выполнение служебных обязанностей. Для преподавателей это штрафы за опоздания на лекции и пропуски лекций, которые шли в казну университета, а также увольнение за более серьезные нарушения, проводившееся по уставу 1863 года советом, а по уставу 1884 — министром. Для инспекторов — контроль со стороны попечителя, который их назначал на должность и снимал с нее. Для студентов система наказаний была наиболее изощренной, что естественно: ведь воспитание студентов в духе послушания было одной из главных функций дореволюционного университета. Было несколько степеней дисциплинарных наказаний студентов:
- внушение со стороны проректора наедине или при товарищах студента;
- выговор с внесением в матрикулу;
- строгий выговор в присутствии университетского суда с внесением в матрикулу;
- удаление из университета по решению университетского суда сроком до одного года с правом через год снова поступить в данный университет, если нет уведомлений о дурном поведении;исключение из университета по решению университетского суда без права восстановиться в данном университете, но с правом учиться в других российских университетах;
- исключение без права учиться в российских университетах, о чем посылались уведомления в другие российские университеты.
Для социальных институтов раздатка характерно наличие канала обратной связи между ресурсодателями и ресурсополучателями. Это жалобы, которые играют здесь важную роль; они превращают раздаточные механизмы в саморегулирующуюся систему. Одним из фундаментальных недостатков российских имперских университетов (мультиинститутов гражданской госслужбы) было несовершенство, неотлаженность этого канала. Преподавателей в России назначала администрация университета, а то и министерство образования. Студенты не могли даже выразить словесно, устно или письменно свое мнение об этом преподавателе. Специальные директивы министерства просвещения прямо запрещали студентам во время или после лекции словами, свистом, хлопками или иными способами оценивать того или иного лектора под страхом наказания62. Студент имел право обратиться с прошением к проректору, если «чувствует себя обиженным со стороны Профессора, Декана факультета или чиновника, состоящего при проекторе» или если «встретится какое-нибудь недоразумение … между им и казначеем по платежу положенных за посещение лекций денег»63, но, как видим, у студента не было возможности повлиять на администрацию, если он считал, что преподаватели не обладают удовлетворительным уровнем профессиональной подготовки. Это резко снижало эффективность педагогической деятельности преподавателей, ведь очевидно, что если преподаватель не пользуется авторитетом и популярностью у студентов, то и предмет, который он преподает, они будут знать плохо. По сути, запретом такого рода жалоб руководство университетов (от министра и попечителя до ректора и декана) лишало себя возможности получить неофициальную информацию о квалификации преподавателей, дабы учесть ее при отборе кадров.
Попытки контроля квалификации преподавателей, конечно, были; в николаевские времена деканы не только могли, но и должны были посещать лекции профессоров, но здесь оценивалась в большей степени не квалификация, а благонадежность преподавателей.
Наконец, нельзя не упомянуть, что дореволюционные университеты имели и свои механизмы компенсации, каковые всегда сосуществуют с раздатком, уравновешивая его и минимизируя его негативные последствия. К ним относились существование экстраординарных лекций, которые читались после обеда экстраординарными профессорами и на которые студенты ходили на основе свободного выбора, и институт приват-доцентов, который был введен уставом 1884 года. Приват-доценты могли предлагать свои курсы, отражающие их научные занятия. Однако вплоть до либеральных реформ 1905 года эти механизмы были слабы.
Мы рассмотрели основные элементы дореволюционного университетского раздатка (модернистского образовательного раздатка). Подведем некоторые итоги.
Российские имперские университеты были университетами лишь по внешним своим чертам и по названию. на самом деле они были лишены сущностных признаков европейского университета. Сформулируем отличия российских императорских университетов от западного гумбольдтовского университета в виде таблицы 3.
Как видим, российские «университеты» на самом деле вовсе не были университетами, а представляли собой многопрофильные высшие училища (мультиинституты), готовящие к разным родам гражданской государственной службы64. Их задача состояла в том, чтоб дать знания, необходимые чиновникам для службы, а также привить характерные для чиновников психологические качества и, наконец, наделить выпускников классным чином. Этим занимались преподаватели и университетская полиция, которые сами были чиновниками и были включены в систему сдач и раздач. Студенты тоже были своеобразными неофициальными госслужащими, чья учеба и подчинение дисциплине воспринимались как работа на государство.
Отсюда проистекают и отличия российских университетов от западного классического университета, которые бросаются в глаза и обычно объясняются «деформированностью» российской культуры. Будущим чиновникам ни к чему свобода учебы и преподавания, а также привлечение к преподаванию крупных ученых, которые демонстрировали бы секреты своего исследовательского мастерства. Они не будут заниматься наукой, им нужны наборы систематизированных, признанных государством знаний, которые можно будет применить в конкретной практической ситуации.
ни к чему им и философия, понимаемая как источник единства универсума наук и национальной культуры в целом. Империя и не была национальным государством с единой для всех унифицированной культурой, единство ее создавалось общей властью над многими качественно отличными в культурном отношении общинами. на уровне «университета» повторяется та же матрица (отдельные факультеты превращаются в сообщества со своей субкультурой, подчиняющиеся единой надфакультетской администрации).