В XVI—XIX веках в странах Запада произошли революционные изменения всех сторон общественной жизни — экономической, политической, социальной. Конечно, они не могли не отразиться на университетах. Университеты старого типа перестали отвечать требованиям нового общества, они стали угасать и превратились в объект нападок со стороны идеологов Просвещения, которые видели в университетах отживший атрибут феодализма и противопоставляли им специализированные профессиональные высшие школы. Вероятно, университеты совсем бы исчезли, если бы в Германии XVII—XIX веках не был создан модернистский гумбольдтовский исследовательский университет, который совместил в себе старую форму с новым содержанием.
Но, прежде чем говорить о нем, обратимся к тем преобразованиям, которые произошли в обществе в новое время, и рассмотрим модернистское общество. Разумеется, это модель, которая в исторической реальности в чистом виде никогда не существовала. В реальности структуры модерна сосуществовали с остатками общества традиционного типа, и это в полной мере касается и гумбольдтовского университета. Однако изучение модели модернистского общества поможет нам понять и реальное постсредневековое европейское общество. Его суть легче схватить, указав на его качественные отличия от общества традиционного. Традиционное общество строилось, как мы говорили, на постоянном воспроизведении образцов — знаний, ценностей, моделей поведения, технологий, которые в совокупности составляют освященную религией традицию. Практически все производимые в этом обществе материальные и духовные ценности (за небольшим исключением), а также природные вещи, необходимые для человеческой жизнедеятельности (земля, вода, полезные ископаемые и т. д.), рассматривались не как собственность отдельных лиц (частная собственность), а как принадлежащие сверхъестественным существам или существу (Богу, богам, небесным покровителям, мифологическим предкам), от имени которых все это раздавалось церковью или государством по социальным группам для выполнения ими служебных обязанностей17. Почти все здесь являлось предметом раздатка и, значит, являлось ресурсом. Более того, никакого другого способа распределения материальных и духовных ценностей в рамках такого восприятия мира и не может быть: если отдельным людям не принадлежит то, чем они пользуются, то они не могут легально без разрешения государства (или другой высшей инстанции) приобретать что-либо и обмениваться чем-либо с другими. Важно также учитывать, что ресурсов производится в этом обществе ограниченное количество, имеет место не производство все новых и новых материальных и духовных ценностей, а именно воспроизводство определенного количества ресурсов, которое признано достаточным для обеспечения потребностей членов данного общества (вспомним, что так и обстояло дело со знаниями в средневековом университете: там не производилось новое знание, а воспроизводилось ограниченное количество готового знания, которое в лучшем случае по-новому классифицировалось и снабжалось объяснениями, облегчающими его потребление в изменившихся условиях).
Модернистское общество объявило религию частным делом каждого человека и тем самым отвергло традицию как институт, организующий воспроизводство ресурсов для всего общества и создающий необходимые условия для их раздачи. Материальные и духовные ценности теперь рассматриваются как частная собственность, то есть как принадлежащие конкретным индивидам. Это касается не только предметов, производимых человеком, но и природных вещей, необходимых для жизнедеятельности и производства (земли, воды, полезных ископаемых, рабочей силы).
Изъятие материальных и духовных ресурсов у государства, церкви, общин и передача их в частную собственность исключает раздаток, ведь для раздачи нужно, чтоб ресурсами распоряжался стоящий над людьми властный институт (государство, церковь, профессиональная корпорация и т. д.).
В силу этого в модернистском обществе на место раздатка приходит обмен, а на место ресурса — предмет обмена (частная собственность). В идеальном модернистском обществе все, что имеет ценность (произведено ли это человеком или является природной вещью), превращается в частую собственность, которая обменивается на другую эквивалентную ей частную собственность. В реальности раздаток в этом новом обществе сохраняется, поскольку здесь продолжает существовать государство, которое по природе своей — раздаточный институт и которое продолжает осуществлять раздачи. Во-первых, государство раздает права и обязанности своим чиновникам для исполнения ими их служебной деятельности. Государство эпохи модерн — это армия служащих (и гражданских, и военных), которые разделены на ранги и получают те или иные ресурсы в зависимости от положения на иерархической лестнице. Кроме того, государство осуществляет раздачи обществу, при помощи которых задаются правила обмена. Так, одной из главных раздач классического модернистского государства (либерально-демократического государства XVIII—XIX веков) является раздача прав гражданства. Первые либеральные демократии были цензовыми демократиями. Полноправными гражданами в них, имеющими право избирать и быть избранными, являлись лишь состоятельные люди, чей доход был не ниже определенного минимума18. Классы (богатые и бедные) формировались в результате рыночных операций, но наделение членов класса политическим привилегиями — прерогатива государства.
Однако при этом государство создает условия для функционирования гражданского общества, но далее в его деятельность не вмешивается. Отношения в гражданском обществе строятся уже не на принципе раздатка, а на принципе обмена19. Обмен имеет существенные отличия от раздатка. Представим это в форме таблицы 1.
Обмен, как и раздаток, бывает трех видов:
- экономический обмен, или рынок — легальный обмен товаров (в частности, обмен товаров на такой универсальный товар, как деньги). Вряд ли нужно подробно раскрывать сущность этой разновидности обмена. Достаточно лишь добавить, что рынок в модернистском обществе чрезвычайно развит и играет важную роль: в этом обществе материальные и духовные блага добываются людьми преимущественно через рынок.
- Политический обмен — легальный обмен властных полномочий. Он составляет суть механизма представительной либеральной демократии. любая власть одного человека над другими, не санкционированная волей «народа», здесь считается незаконной. «народ», или корпус голосующих граждан — избирателей (электорат)20, здесь по закону объявлен сувереном, то есть носителем высшей власти, но в то же время сам «народ» эту власть осуществляет, передавая ее своим представителям — членам законодательной власти, которая в идеале устанавливает правила для исполнительной и судебной власти (политикам). Однако граждане при этом не «сдают» власть (то есть перед нами не «сдача»), а передают ее на определенных условиях — в обмен на соблюдение политиками их конституционных прав (защита жизни, собственности, политических свобод и т. д.), в противном случае договор между «народом» и политиками (государством) расторгается.
«Народ» и государство рассматриваются как равноправные партнеры, совершающие сделку. Мерилом власти (политическим аналогом денег) являются голоса, определенное количество которых делает какую-либо партию или какого-либо кандидата сильнее или слабее. Конкуренция выражается в борьбе за голоса политических партий и кандидатов.
Перед нами именно обмен, структурно напоминающий экономический рыночный обмен, хотя и происходящий в иной, нерыночной области.
3. Социально-духовный обмен — легальный обмен идеальных ценностей. не следует забывать, что в модернистском обществе не только материальные, но и идеальные ценности (такие как знания, умения, таланты и т. д.) рассматриваются как частная собственность, которую можно обменять на материальные или духовные блага. например, новую идею изобретатель может продать за деньги, и покупатель будет использовать ее как свою в коммерческих целях. Это очевидно. Менее заметен социально-духовный идеальный обмен, в котором деньги и другие материальные ценности не участвуют, однако на нем построена культурная жизнь модернистского общества. Скажем, известный певец «обменивает» свое исполнение на почитание его слушателями, каким бы забавным ни показалось это утверждение. Он учитывает ожидания, интересы своей аудитории и если не будет этого делать, то потеряет аудиторию (как продавец должен учитывать интерес потенциального покупателя). В развитом модернистском обществе существует и мерило популярности — рейтинг того или иного артиста (аналог денег в рыночной экономике). Артисты при этом вступают в конкуренцию, которая по своей жестокости не уступает конкуренции на рынке и которая обличает сходство модернистского искусства с рыночной стихией. Таким образом, социально-духовный обмен — это особый вид обмена, в котором участвуют творцы (художники, ученые, изобретатели идеологи и т. д.) и потребители созданных ими социально-духовных ценностей.
Итак, модернистское общество устроено так, что на всех его уровнях (экономическом, политическом, социально-духовном) действует один и тот же тип отношений — обмен, предполагающий передачу частной собственности от одного лица (группы) к другому лицу (группе) на основе взаимовыгодного договора. Однако на каждом конкретном уровне этот обмен имеет свою специфику, например, на уровне экономическом это обмен товаров, один из которых может быть универсальным товаром или деньгами (товарно-денежный обмен), на уровне политическом — обмен легитимной власти, которая принадлежит избирателям (электорату), на соблюдение их конституционных прав со стороны политиков, на уровне социально-духовном — обмен духовных ценностей на популярность, общественную значимость. Выразим это при помощи таблицы 2.
Ни один из этих уровней не является базисом, детерминирующим надстройку (как учил марксизм). на каждом уровне все развивается лишь по свойственным ему законам, и если политик будет стремиться не к власти, а к деньгам, то он плохой политик, точно так же как певец, который стремится к деньгам, а не к совершенствованию в своем искусстве и к успеху у ценителей, — плохой певец. но между уровнями существует структурное сходство; одна и та же структура, или один и тот же организационный принцип, пронизывают все уровни общества, на каждом конкретном уровне воплощаясь в специфическом содержимом. Такой метод исследования почерпнут нами у философа культуры А. Ф. лосева, который в своем труде «История античной эстетики» проповедует именно это и показывает, как античная философия, ничуть не зависящая от античной рабовладельческой экономики, движимая стремлением к одной лишь философской истине, тем не менее воплощает в своих теориях тот же принцип, что и античное рабовладение, — принцип живого безличного тела.
Однако спецификой модернистского общества является не просто обмен, а такой, при котором движущей силой является стремление к приросту ценностей. напомню, что в традиционном обществе господствовало стремление воспроизводить ограниченное количество ценностей, которых, как считалось в этом обществе, достаточно для нормальной жизни. Модернистское общество — это общество, где во всех сферах жизни господствует стремление к приросту, прогрессу и таковой является мерилом успешности деятельности. Модернистская цивилизация «изобретает» творчество — не так, как оно понималось в античности и в Средние века — как воспроизводство образцов, а принципиально иначе — как создание нового, доселе не бывшего. На смену воспроизводству пришло производство все большего и большего количества материальных и духовных ценностей, причем не по готовым образцам, включенным в «сокровищницу Традиции» (идеалы, модели поведения технологии), а качественно новых, рассчитанных на новые потребности и создающих эти новые потребности.
В экономической сфере жизни общества такой прирост тождественен возникновению самовозрастающей собственности — капитала. Этот процесс подробно описан Карлом Марксом, мы обрисуем его в общих чертах. Формула деятельности модернистской или капиталистической экономики — Деньги — Товар — Деньги (то есть деньги обмениваются на товар, а товар — на деньги с целью получения прибыли, которая снова вкладывается в товар). легко заметить, что в эту формулу включен и обмен (для того чтобы получить прибыль, нужно купить товар и продать его). но это не любой обмен, а лишь обмен, направленный на получение прибыли (а не на удовлетворение личных потребностей).
Ту же самую логику мы видим в политической и социально-духовной сфере капиталистического общества. Политик (в идеале) использует свою власть не для удовлетворения личных потребностей, а для удовлетворения потребностей избирателей, которые отдают ему все больше голосов, и политик в силу этого увеличивает свою власть (то есть получает политическую прибыль)22. Актер или писатель в этом обществе также стремится угодить своей публике, чтоб его популярность стала еще больше.
Прирост в любой сфере деятельности здесь рассматривается как критерий успешности. Если у капиталиста не растет капитал, а у артиста или политика — рейтинг популярности, то это для них плохой знак.
Таково модернистское общество. Модернистский классический университет представлял собой зеркало этого общества, где существовал и раздаток, и обмен, но эти две области были отделены друг от друга. Он был включен в систему социально-духовного, политического и экономического обменов этого общества (и в систему прироста), и в то же время в нем самом происходили все три типа обмена. Вместе с тем он был связан и с государственным раздатком, по той простой причине, что университет по определению — корпорация, которая получает некоторые привилегии от властных инстанций. Однако характер этих привилегий изменился. Средневековый университет пользовался правом самоуправления и независимостью от юрисдикции местных властей, вместе с тем свободы преподавания он был лишен: церковь контролировала, какие знания раздает университет и соответствуют ли они религиозной традиции. Модернистский (гумбольдтовский) университет — государственное учреждение. Государство в лице министра образования подбирает кандидатуры для занятия в нем профессорских должностей, при этом сохраняя за ними право на возведение в степень и даруя свободу преподавания и учебы. Ординарный профессор гумбольдтовского классического университета
(полноправный член университетской корпорации) — это государственный служащий, получающий жалование из казны (немецкие профессора и по сей день имеют статус госслужащих). Более того, государство распоряжается и финансами университета; университетская корпорация, состоящая из ординарных штатных профессоров, и в этом лишена самостоятельности. наконец, государство проверяет уровень подготовки выпускников университета посредством государственного экзамена, который принимают комиссии, состоящие не из профессоров университета, где учился выпускник, а из чиновников министерства и работников соответствующей области госслужбы (юристов, врачей, учителей).
Перед нами знакомые нам уже по обществу раздатка государственные раздачи университету, но только несколько модифицированные. Государство раздает:
- финансы корпорации в целом;
- право на преподавание;
- право на возведение в степень;
- право на академические свободы (свободу преподавания и учебы);
- статус госслужащих профессорам с соответствующим жалованием и льготами.
Университетская корпорация же в ответ выполняет определенные обязанности перед государством, которые можно охарактеризовать как сдачи.
Первая и уже описанная такая сдача — подготовка специалистов. Классический университет «сдает» государству специалистов-теологов, юристов и медиков, которые готовятся на трех так называемых «хлебных факультетах» (они получили в Германии такое название, потому что готовят представителей прикладных профессий, приносящих доход, в отличие от философского факультета).
Однако эта сдача не главная. Модернистский университет был задуман его создателями (Фихте, Шлейермахером, Гумбольдтом) как научное учреждение. Он отличается от узкоспециальных высших школ тем, что учит научному поиску. Причем речь уже не о средневековой науке, которая только хранит, классифицирует и комментирует освященные традицией знания, а о новой модернистской науке (образец которой — экспериментальное математизированное естествознание), которая не утверждает, что обладает истиной, а, напротив, утверждает, что ищет истину. Поэтому и преподаватель в модернистском университете — это не Учитель с большой буквы, имеющий ответы на все вопросы, а ученый-исследователь, который ищет истину совместно со своими студентами и в ходе этого учит их основам научного поиска.
Гумбольдт писал об этом: «…характерной особенностью высших научных учреждений является то, что они всегда обращаются с наукой как с еще не до конца разрешенной задачей и потому постоянно остаются в поиске в отличие от школы, которая имеет дело лишь с готовыми и окончательными знаниями и учит им»23.
Итак, модернистский университет — прежде всего научное, а уж потом образовательное учреждение. Преподавание здесь соединено с исследованием (знаменитый принцип die Einheit von Forschung und Lehre), поэтому еще одна сдача, которая осуществляется модернистским университетом, — это подготовка ученых-исследователей (и вообще генерация нового научного знания). Поскольку же этос науки требует от ученых готовить себе смену, то ученые эти — одновременно преподаватели университета, которым корпорация за их «научную сдачу» — написание и защиту диссертации — раздает ученые степени; государство же «раздает» университетам самих обладателей этих степеней (замещая профессорские должности кандидатурами, подобранными министерством).
Однако новый университет готовил не только представителей новой науки. Замысел Гумбольдта состоял в том, чтобы и те студенты, которые посвящают себя прикладной деятельности, должны были прикоснуться к духу чистой науки, обучиться критическому, адогматическому подходу к вещам, с тем чтобы затем начать обустраивать свою жизнь на началах рациональности. В этом и состоит идеал Просвещения, который еще Кант сформулировал как «мужество пользоваться своим умом», а не опираться на традиционные авторитеты. В этом и состоит отличие человека модернистского общества, который исходит из рациональных соображений даже в своем обыденном поведении, от человека домодернистского традиционного общества, который во всем отталкивается от традиции, установленного предшественниками канона. Иными словами, еще одна сдача нового университета — это подготовка не только специалистов и не только ученых, но и просвещенных людей, которые приближались бы к идеалу общества модерн, то есть были бы критически мыслящими рациональными индивидами. Университет, став воплощением универсального разума (Ж. Деррида), готовит членов гражданского общества, которое в немецкой традиции, в противоположность традиции англосаксонской, не противостоит государству, а дополняет его и сотру
дничает с ним. немецкие мыслители, стоявшие у истоков нового университета, ставили перед собой задачу сделать при помощи мирных механизмов педагогики в Германии то, что во Франции удалось сделать лишь при помощи революции и террора, а именно осуществить переход от традиционного общества к модернистскому, от общества, где все основано на вере в традиционные ценности, к обществу, где все основано на рациональных, критически осмысленных взаимовыгодных договорах24.
Причем подготовка просвещенных индивидов представляет собой именно образование через науку (Bildung durch Wissenschaft). Под наукой понимаются не только отдельные научные дисциплины, но и цельность научных знаний, общие принципы, единые для всех наук. Они и составляют содержание философии, которой отводится центральная роль в гумбольдтовском университете. Философский факультет здесь превращается из низшего, подготовительного, в главный, который призван собрать воедино все факультеты в единую корпорацию, как философия собирает воедино частные науки.
Наконец, нельзя не упомянуть и еще об одной сдаче нового университета — воспроизводстве этнической нации как культурного единства, или, если выражаться точнее, воспроизведении национальной культуры. Государство эпохи модерн — национальное государство, но парадокс состоит в том, что оно было не только политическим воплощением нации, но и в определенной мере ее создателем. Средневековый мир не знал наций в современном смысле, в нем сосуществовали самые разные этнические сообщества под крылом единой имперской государственности, которая не стремилась к культурной унификации подвластного ей пространства25. Даже еще в XVIII веке предки жителей современной Германии не чувствовали себя представителями единой культурной общности: они говорили на разных диалектах, имели разную конфессиональную принадлежность, разных суверенов, разные представления об истории и современности. немецкую нацию собрал из разрозненных субэтносов немецкий национализм, разлитый в литературе, философии, политических идеологемах, и немалую роль в его формировании и распространении сыграл гумбольдтовский университет. Как отмечал Билл Ридингс, гумбольтовский университет стал главным институтом, помимо нуклеарной семьи, отвечающим «за подготовку субъектов для национального государства модерна»26. В немецкие университеты приходили баварцы, тирольцы, пруссаки, а выходили из них «общенемцы», представители единой немецкой нации, которые, в свою очередь, становились пропагандистами национализма (как формы насаждения национальной идентичности и средства скрепления людей в национальную общность) — в школах, в газетах, в стенах того же университета.
Как бы парадоксально это ни прозвучало, именно идеал цельной науки был залогом националистической миссии университета. Мы мало задумываемся над тем, что наука для идеологии национализма — такой же базис, как религия для средневековой имперской идеи. Именно развитие таких наук, как лингвистика и история, способствовали «изобретению наций» нациестроителями нового времени. наука на национальных языках вообще становится интегративным центром национальной культуры (поэтому Билл Ридингс и называет гумбольдтовский университет университетом культуры)
Таким образом, модернистский университет — это одновременно и фабрика специалистов, и фабрика модерной социальности, и фабрика знаний, и фабрика нации. Производимая этими фабриками «продукция» суть «университетские сдачи».
Перечислим раздачи и сдачи в системе «государство — модернистский университет» в виде схемы 3.
Как гласит теория раздатка, раздачи даются для осуществления определенных сдач. Государство финансирует классический университет, выдает статус госслужащих, жалование и места работы профессорам, дарует права на возведение в степень и на свободу учебы и преподавания, потому что это государство заинтересовано в развитии науки, получении высококвалифицированных специалистов и вообще людей просвещенных, граждан, а не просто подданных, и к тому же граждан, объединенных в политическую нацию. Перед нами модернистское государство, или государство Просвещения, которое видит свою цель в развитии гражданского общества и его идеалов, и корпус профессоров гумбольдтовского университета выступает как часть этого государства.
При этом обратим внимание: государство в модернистском университете (не говоря о церкви, которая теперь давно отделена от государства) уже не раздает знания (как это было в средневековом университете). Иначе говоря, государственный раздаток уже не проникает внутрь учебного процесса, лишь как бы обложив университет снаружи. Это не случайность. В ходе научной революции нового времени изменилось само понимание научного знания, и в новом своем виде научное знание плохо согласуется с раздатком27.
Прежде всего, знание теперь — частная собственность. Оно с точки зрения человека эпохи модерн не принадлежит Богу и не дается ученым лишь в распоряжение, оно принадлежит самому ученому, который его сгенерировал, и даже связано с его именем (закон Ома, закон Ньютона и т. д.). Знание это воспринимается теперь не как Истина в последней инстанции, а как мнение, в котором в лучшем случае содержится лишь часть истины. Потому новая наука, чья цель — обрести истину, ориентирована здесь на умножение этих мнений, дабы умножить и элементы истины. Научное знание здесь не ресурс, который постоянно воспроизводится в одном и том же ограниченном объеме, скорее, оно напоминает капитал, потому что, как и он, постоянно возрастает и по природе своей стремится к бесконечному росту.
Но капитал возрастает за счет того, что существуют пролетарии, которые продают свой труд капиталисту и производят, используя его средства производства, новую продукцию. Продав эту продукцию на рынке, капиталист получает прибавочную стоимость, часть которой он вкладывает в производство, тем самым открывая новый цикл самовозрастания капитала. В науке модернистского типа мы имеем полное структурное повторение этого процесса. Ученые здесь, как показал Томас Кун, разделяются на представителей нормальной и экстраординарной науки. Последние создают оригинальные теории и методы, которые открывают возможности для исследований новых сегментов реальности. Экстраординарные ученые в этом плане представляют собой «научных капиталистов» — владельцев парадигмы как средства производства. Однако в одиночку они не могут произвести много нового знания, даже с помощью метода и парадигмы. Для этого им нужны представители «нормальной науки», которые действуют в рамках общепринятой парадигмы и применяют теории экстраординарных ученых к конкретному материалу. Они «научные пролетарии», которые обречены при помощи орудия научного труда — парадигмы (общепризнанной образцовой теории) — создавать все больше и больше нового знания, которое будут связывать, прежде всего, не с их именем, а с именем создателя парадигмы. нормальный ученый, таким образом, не имеет собственной оригинальной теории и использует чужую, подобно тому как рабочий не имеет собственных орудий труда и пользуется орудиями труда капиталиста. Пролетарий продает свою рабочую силу, а нормальный ученый — умение решать «головоломки», как это называет Кун (то есть решать проблемы, пользуясь уже известным методом).
Однако подобно тому, как капиталисту, чтобы получить прибыль, нужно продать произведенный пролетариями товар (то есть превратить его из вещной формы в денежную), и ученому нужно ввести произведенное знание в научный оборот. Для этого и предназначен научный обмен, структурно повторяющий в другой сфере общественной жизни товарно-денежный обмен. При этом он, конечно, не имеет прямого касательства к товарно-денежному обмену, это обмен социально-духовный.
Научный обмен состоит в том, что ученые приходят со своими новыми достижениями в журналы или на конференции, которые и являются площадками, где осуществляется научный обмен (как рынки — площадки товарно-денежного обмена). Такой научный обмен считается легитимным и эквивалентным, если ученый, использующий достижения другого ученого, ссылается на его публикации и тем самым увеличивает его «интеллектуальный рейтинг», аналог денег в этой сфере (знания как вид собственности в науке капиталистического общества исчислимы, и для этого существует наукометрия, одним из главных критериев при
этом является индекс цитируемости — научный аналог денег, или, точнее говоря, уровня доходов индивида). Если ученый, не сославшись на другого, использует его наработки, это будет аналогично краже (собственно, это и будет кражей интеллектуальной собственности); такое поведение жестко осуждается и пресекается правилами научного сообщества. Отсюда, кстати, понятно, что Р. Мертон ошибался, когда утверждал, что наука предполагает социалистическое отношение к интеллектуальной собственности (так как ученый, согласно Мертону, должен делиться своими результатами, делать их общим достоянием). Это так, да не совсем: ученый отдает свои результаты в общее пользование научному сообществу не просто так, он хочет получить за это прирост своего рейтинга (своего «научного капитала»).
Итак, ученый — создатель нового знания — передает ученомупотребителю право на использование принадлежащего ему знания в обмен на цитирование труда ученого — создателя нового знания, опубликованного в журнале, оглашенного на конференции либо изданного в качестве научной монографии. Эта операция обмена права пользования знанием на ссылку аналогична продаже товара (товар обменивается на деньги, а знание — на ссылки, увеличивающие рейтинг, индекс цитируемости, своего рода «научные деньги»). То же, что совершает ученый — потребитель нового знания, аналогично купле.
В итоге «научный капиталист» получает рост своего авторитета, рейтинга, что привлекает к нему новых учеников, тем самым он расширяет и увеличивает свое производство нового знания. Что же получает «научный пролетарий»? То же самое, но в гораздо меньшей степени. Он приобретает статус ученого, человека, который умеет использовать научные методы и теории, который имеет определенное количество научных публикаций. В идеале он, конечно, тоже может накопить «научный капитал», приобрести учеников и стать главой собственной школы.
Конечно, при этом неизбежна конкуренция между учеными. Это следует из того, что в результате научных обменов рейтинг одних ученых увеличивается больше, чем других, тем самым одни выдвигаются на первые позиции, а другие признаются второстепенными и третьестепенными исследователями (так же как на рынке в результате операций купли и продажи одни становятся богаче, а другие беднее). Ученые, вырвавшиеся вперед, получают от научного сообщества многочисленные блага — от славы и признания до возможности сделать карьеру в научном сообществе: стать членом академии, войти в ее руководство, что уже связано с вполне материальными благами. Превращение знания в частную собственность порождает страх кражи этой собственности, что еще больше обостряет конкуренцию между учеными и делает ее особо отвратительной: само возникновение науки нового типа, объявившей знания принадлежащими человеку, их сгенерировавшему, отмечено громкими судебными тяжбами, которые велись между выдающимися учеными того времени: ньютоном, Гуком, лейбницем. Эта конкуренция еще больше делает похожей науку нового типа на рынок.
В сущности, конкуренция и разделяет ученых на «научных пролетариев» и «научных капиталистов». Один побеждает в конкуренции и обретает славу и влияние, другой проигрывает и остается рядовым ученым. Изобразим процесс прироста научного знания и научного обмена в модернистской науке при помощи схем 4 и 5.
Понимание этого раскрывает нам тайну гумбольдтовского университета. Его называют фабрикой научного знания, и это действительно так. Гумбольдтовский университет — прежде всего научное учреждение, главная цель которого — продуцирование нового научного знания и воспроизведение научного сообщества (все остальные его функции вторичны). Туда приглашаются не просто преподаватели, а оригинальные, известные ученые, то есть экстраординарные ученые, «научные капиталисты». Главными формами занятий становятся не лекция, а семинар — дискуссия после доклада на определенную тему — и работа в лаборатории под началом преподавателя. По сути, студенты здесь соучаствуют в научной работе преподавателя29. Да и смысл лекций кардинально изменяется. Карл ясперс так характеризовал лекции в гумбольдтовском университете: «В них (лекциях. — Р. В.) учебное знание излагается так, что для слушателя методы его получения и обоснования оживают в настоящем»30. Иначе говоря, если средневековая лекция — раздача знания, то модернистская лекция — демонстрация производства нового знания (пример этого мы видим в лекциях Гегеля, которые опубликованы в его труде «Энциклопедия философских наук», бывшем изначально учебным пособием: по сути, Гегель демонстрирует там, как, используя метод диалектики, из одного понятия вывести другие).
Ученики в этом университете становятся «научными пролетариями», но не обычными, а, так сказать, временными: им предоставлена возможность перенять мастерство ученого и, если получится, самим позднее стать «научными капиталистами».
Идеальная прибыль такого преподавателя-ученого, конечно же, и в том, что среди его студентов найдутся те, кто впоследствии свяжет свою судьбу с наукой и станет представителем именно его научной школы. Тем самым он, разрабатывая детали парадигмы, созданной учителем, обеспечит еще больший прирост знания и в то же время
обеспечит и прирост славы учителя, так сказать, увеличит его рейтинг в глазах научного сообщества (впрочем, и свой, так как он будет светить отраженным светом выдающегося ученого — создателя школы, к которой принадлежит ученик).
Конечно, здесь наличествует не только производство знания, но и своеобразный академический обмен. на фабрике ведь тоже пролетарии выбирают себе капиталиста и заключают с ним договор. Точно так же в модернистском университете существует свобода выбора преподавателей и дисциплин (Lehrund Lernfreiheit). Здесь нет обязательных занятий и универсального учебного плана: студенты могут слушать какие угодно дисциплины и в какой угодно последовательности, у каких угодно преподавателей, а преподаватели могут читать какие им угодно курсы, не будучи стесненными даже рамками факультета. Существует лишь два ограничения: студент должен прослушать определенное количество дисциплин по специальности, чтобы быть допущенным к госэкзамену на определенную должность (или на ученое звание доктора), а преподаватель не может менять дисциплину после того как она заявлена, внесена в расписание университета и одобрена министром в рамках списка дисциплин, читаемых в университете в данном году. В качестве объяснения этого нововведения исследователи обращаются к трудам В. фон Гумбольдта, где говорится том, что университет — прежде всего научное учреждение, а занятия наукой требуют свободы. не оспаривая верность этого утверждения великого педагога, мы хотим лишь указать на то, что идеалистическое обоснование образования через науку в качестве каркаса имеет матрицу, повторяющую отношение капиталиста и пролетария в области экономики. Свобода здесь — свобода выбора в рамках взаимовыгодного обмена. Выгода состоит в повышении научного рейтинга друг друга. С одной стороны, чем больше учеников у преподавателя, тем выше его авторитет, с другой стороны, быть учеником выдающегося ученого тоже почетно. Кроме того, ученый, предлагая свою теорию как орудие труда, дорабатывает ее, студент обретает навыки использования какого-либо метода.
Это обмен, который происходит между преподавателем и студентами. Однако в гумбольдтовском университете есть еще один обмен, который происходит уже между студентом и университетом в целом. Прослушав определенное количество курсов лекций и посетив определенное количество семинаров, студент получает диплом данного университета. Таким образом, университет обменивает диплом на учебный труд студента (и, наоборот, студент обменивает учебный труд на диплом). Учебный труд этот тоже исчислим, в модернистском университете в отличие от средневекового изучают не книги, а предметы (курсы), которых известное количество и каждый из которых включает определенное число лекций и семинаров.
Кстати, осознав тот факт, что в гумбольдтовском университете мы имеем обмен, а не раздаток, мы сможем понять, почему этот университет не знает академических экзаменов (студент в течение трех или четырех лет обучения здесь никому ничего не сдает, а просто посещает лекции и семинары). Обмен по определению не носит обязательного характера, а экзамен не может не быть обязательным.
Предназначение высшего образования при этом тоже меняется. Если в средневековом обществе высшее образование дает право на получение определенных должностей в обществе, то теперь это просто возможность ознакомиться с определенными методами, получить определенные знания. В идеале гумбольдтовский университет должен привлекать тех, кому нужны знания сами по себе, а не знания как средство достижения положения в обществе. Поэтому это не массовый, а элитарный университет.
Но он служит и благу общества, и, более того, государство раздает должности тем выпускникам, кто сдал экзамены, однако эта раздача вынесена за рамки самого университета. Поэтому модернистский (гумбольдтовский) университет мы характеризуем как обменный университет при государственном раздатке.
Такой университет уже стал достоянием прошлого. на Западе ему пришел на смену постклассический «массовый университет», который нашел яркое воплощение в американском исследовательском университете (АИУ).